«Кто же они тогда такие, эти wood-woses?» (вопрос логичный, но филологи на него вряд ли смогут ответить). Толкин дает ответ в главе 5 книги V «Властелина колец», где мы в какой-то момент слышим про «the Woses, the Wild Men of the Woods» («лешаков, лесных дикарей»).
На этом этапе на ход его мысли мог повлиять еще и такой фактор. Дело в том, что кабинет Толкина в Лидсском университете находился рядом с дорогой под названием Вудхауз-лейн (Woodhouse Lane), и каждый день, выходя из своего дома на Дарнли-роуд, он шел по ней на работу. Вудхауз-лейн проходит через Вудхауз-ридж (Woodhouse Ridge) и Вудхауз-мур (Woodhouse Moor), которые до сих пор представляют собой почти не застроенные и густо заросшие деревьями участки: крутизна склона, на котором они расположены, препятствует их активному освоению. Разумеется, слово woodhouse вполне может означать банальный «домик в лесу». Однако Толкин считал, что современная фамилия Вудхауз происходит от старинного *wudu-wása, и ему также было известно, что в нескольких северных диалектах слова wood-house и wood-wose произносятся совершенно одинаково — как wood-ose (вуд-оуз). Поэтому современное написание названия Вудхауз-лейн может быть просто результатом такой же ошибки, как и у автора поэмы про сэра Гавейна. Дорога, по которой Толкин каждый день ходил на работу и обратно, могла просто-напросто сохранить в своем названии воспоминание о жутких существах, «лесных дикарях», которые когда-то населяли чащи над рекой Эр. И если *wudu-wásan (вуду-васан) могли со временем превратиться в woodhouses (вудхаузиз) из-за неправильного написания, то почему бы и *hol-bytlan (хол-битлан) не стать hobbits (хоббитами)?
Появление в тексте Толкина лесных дикарей может служить наглядным свидетельством его склонности черпать вдохновение в старинных текстах, его твердой убежденности в том, что порой он лучше знал этимологию некоторых слов, чем сами авторы этих текстов (и уж точно лучше, чем переписчики), и его способности использовать научные головоломки в исключительно современном контексте. Он часто вдохновлялся отдельными словами или названиями, однако при исследовании их происхождения исходил из того, что все эти слова и названия когда-то обозначали какие-то конкретные объекты, которые при должном терпении и богатстве воображения могут быть реконструированы. Средиземье всегда было для него, как уже говорилось во вступительной главе, этакой «реальностью, отмеченной звездочкой»: подобно формам старинных слов, которые обозначаются звездочкой (*), оно не было зафиксировано ни в каких источниках, но, точно так же как эти самые формы, могло быть логически выведено и реконструировано если не с полной уверенностью, то с очень высокой долей правдоподобия. Гарантией этой достоверности Средиземья, как и в случае словесных реконструкций филологов, была его внутренняя логика. Сюжет «Властелина колец» не требовал упоминания лесных дикарей, но в тексте они выглядят исключительно уместными. Их присутствие помогает создать ощущение полноты и богатства этого мира, которое составляет главное очарование толкиновского Средиземья.
Начиная с конца главы «Совет» и отбытия Хранителей Толкин все чаще прибегает к той же творческой схеме, по которой он воссоздавал слово wood-wose. События, разворачивающиеся в Карадрасе и в Мории, напоминают первые главы «Хоббита» — и там и там путники отправлялись в дорогу из Раздола. Буран в Карадрасе во многом напоминает бурю в Туманных горах, причем оба раза у читателя возникает ощущение, что за природным катаклизмом стоит нечто большее: «визгливый хохот» и «голоса вражеских сил», которые чудятся Боромиру, явно напоминают «каменных великанов, которые перебрасывались обломками скал» и «гогочут и перекликаются по всем склонам» в главе 3 «Хоббита».
Точно так же вход в Морию очень похож на пещеры гоблинов, в которые Бильбо и его спутники проникли в «Хоббите», и там Хранителей ждет примерно то же, что и первую компанию: приключения в кромешной темноте и в конечном счете выход из подземелий с противоположной стороны горы. Впрочем, в Мории появился и новый персонаж, барлог, с которым Толкин нас знакомит в своей обычной манере — словно мы уже прекрасно знаем, что он собой представляет. «Барлог, — хрипло пробормотал Гэндальф. — Теперь понятно». Ему, может, и понятно, а вот читателю не слишком.
Как и лесные дикари, барлог отчасти обязан своим появлением одной проблеме, с которой Толкин столкнулся в качестве редактора. Ему довелось редактировать древнеанглийскую поэму под названием «Exodus» («Исход»), которая, как ряд других древнеанглийских поэтических произведений, представляла собой пересказ отдельных фрагментов Библии. Упомянутая работа Толкина, восстановленная по материалам его лекций, увидела свет лишь после его смерти. Поскольку это поэтическое произведение одновременно представляет собой пересказ и отдельный фрагмент, ему никогда не уделяли значительного внимания в литературоведческих учебных программах, однако Толкина оно, напротив, заинтересовало. Так, ряд языковых нюансов текста заставил его прийти к выводу, что это произведение было написано раньше, чем поэма «Беовульф». Он считал, что автор «Исхода», как и автор «Беовульфа», был хорошо знаком с местной дохристианской мифологией, которую можно восстановить, тщательно проанализировав ошибки, сделанные безграмотными переписчиками. В частности, автор поэмы неоднократно упоминает некую Sigelwara land (земля Сигелвара). В современных словарях и изданиях слово Sigelwara неизменно переводится как «эфиопы». Толкин, как и во многих других случаях, считал этот вариант ошибочным. Он полагал, что это еще одно сложносоставное слово, сконструированное по тому же принципу, что и *wudu-wása и *hol-bytla, и настаивал на том, что оно должно писаться как *sigel-hearwa.
Еще в самом начале своей карьеры Толкин опубликовал две объемные статьи, которые в настоящее время научное сообщество обходит своим вниманием, и выдвинул в них предположение о том, что *sigel-hearwa был чем-то вроде огненного великана. Первая часть этого слова означала одновременно «солнце» и «драгоценный камень», а вторая происходила от латинского carbo, то есть «сажа». Толкин полагал, что когда англосакс, живший в лишенные письменности Темные века, говорил sigelhearwa, он имел в виду вовсе не Эфиопию или Книгу Исход, о которых среднестатистический житель Англии в ту пору никогда и не слыхивал, а
в качестве предков Silhearwan с их раскаленными докрасна глазами, из которых летели искры, и черными, как сажа, лицами видел скорее сынов Муспелля [огненного великана из древнескандинавской мифологии, который устраивает конец света], чем сыновей Хама.
Вполне возможно, что из этого объединения слов «солнце» и «драгоценный камень» у Толкина родилась идея «Сильмарила». Образ огненного великана прослеживается как в мимолетном описании орка-предводителя, ударившего Фродо копьем (у него были «смуглое» лицо, красный язык и «горящие, словно угли, глаза»), так и в облике Великого Лиха Дарина (Дьюрина), Барлога.
Разумеется, изучение этимологии нисколько не приближает нас к пониманию того, как в сюжете появился барлог, и не позволяет разгадать, как Толкину удалось сохранять нарастающее напряжение
