эльфах содержится немало упоминаний и в древнескандинавском, и в древне- и среднеанглийском языках, и даже в современном английском, на котором говорим мы: судя по всему, им повезло гораздо больше, чем другим древним мифическим созданиям, и память о них сохранилась через века. Одной из таких укоренившихся легенд, дошедшей до наших дней не в последнюю очередь благодаря балладам Томаса Лермонта, является история о смертном, попавшем в царство эльфов.
По легенде, смертный оказывается в гостях у эльфов, проводит там одну или несколько ночей, развлекаясь и танцуя на балу, а когда выходит и возвращается обратно, то обнаруживает, что стал чужим у себя на родине: все, кого он знал, давно умерли, а о нем самом сохранились лишь смутные воспоминания как о человеке, который пропал в царстве эльфов. Получается, что время у эльфов течет гораздо медленнее, чем у людей. Или все же гораздо быстрее? Ведь с эльфами связано еще одно верование, которое гласит: когда играет эльфийская музыка, все вокруг замирает. В датской балладе «Эльфийский холм» (Elverhøoj) прекрасная эльфийка поет: «Быстрая река, что прежде стремительно катила свои воды, теперь замерла, и рыбки, которые плескались в ней, лишь качают плавниками в такт». С легкостью допуская, что древние переписчики неправильно записали то или иное слово, и охотно исправляя их предполагаемые ошибки, Толкин не был склонен считать, что они переврали полностью всю историю только потому, что она, на первый взгляд, была лишена логики. Его задача как раз и состояла в том, чтобы вернуть утерянную логику на место. Кветлориэн в каком-то смысле представлял собой синтез этих двух тем — «ночи, которая длилась целый век» и «застывшего течения реки». Толкин пишет про Хранителей, что «никто после не мог сосчитать, сколько дней и ночей пробыли они в Лориене». Но когда они наконец покинули царство эльфов, Сэм был очень озадачен при виде луны: «Луна ведь у нас одна, что в Шире, что еще где-нибудь. То ли она с пути сбилась, то ли я — со счета». Он задается вопросом: «Это что же получается? Были мы в Лориене или не были? Или там время вообще не считано?» Фродо соглашается с ним и высказывает предположение о том, что там «все еще пребывает время, которое во всех остальных местах давно прошло».
Однако Леголас, который принадлежит к народу эльфов, дает более сложное объяснение произошедшему, пытаясь донести до друзей то, как это выглядит глазами эльфа, а не человека (об этом ничего не говорится ни в одной древней летописи):
«Время нигде не стоит на месте. Но в разных местах ход его неодинаков. Для эльфов мир тоже меняется, причем меняется и медленно, и быстро. Быстро потому, что сами эльфы почти неизменны, события и времена летят мимо, мало задевая их, — в этом печаль эльфийского народа. А медленно потому, что эльфы не считают уходящих лет. Смена времен года — только рябь для них, вечно бегущая по поверхности реки времени».
Слова Леголаса совершенно логичны с точки зрения бессмертного существа. Из них также понятно, почему простые смертные, оказавшиеся в мире, где течет эльфийское время, не могут понять, быстро оно проходит или, наоборот, медленно. Все эти истории про эльфов верны, а внутренние противоречия в сумме как раз и образуют сложный и более непредсказуемый образ эльфийского царства, которое одновременно ничуть не похоже на все остальные миры и при этом зиждется на древних традициях.
Культурные параллели: всадники Ристании
К концу тома «Хранители» темп повествования начинает ускоряться, а сама история обретает более четкие очертания. Сперва Селербэрн рассказывает Фродо и его спутникам о том, как выглядит местность, по которой им предстоит двигаться: «Примерно в этом месте в Андуин впадает Энтова Купель [46], берущая начало в Лесу Фангорна на западе». Затем то же самое делает и Арагорн: «А мы-то еще в средней полосе — у северной границы Ристанийской державы, которая проходит по реке Кристалинке».
Затем, в первой книге тома «Две твердыни», мы стремительно знакомимся с множеством новых персонажей — ристанийцами, урукхайцами, онтами и Саруманом.
Нельзя не обратить внимание и на то, что в соответствии с тщательно задокументированной самим Толкином хронологией событий, с которой можно ознакомиться в Приложении B, действие первой книги романа (с момента прощальной вечеринки Бильбо и до прибытия Фродо в Раздол) занимает семнадцать лет, второй — уже три месяца (с 20 ноября 3018 года до 26 февраля 3019 года), а в третьей и четвертой все события разворачиваются за десять и пятнадцать дней соответственно. Ускорение темпов повествования, возможно, связано с появлением на страницах романа конников Ристании. Даже к тому моменту, когда была написана значительная часть «Властелина колец», Толкин еще не имел ни малейшего представления о том, что в его истории вдруг появятся ристанийцы, или мустангримцы. Но их приход, судя по всему, во многом упростил стоявшие перед ним задачи: когда Толкин придумывал этот народ, в его распоряжении имелось множество материалов для вдохновения.
Дело в том, что ристанийцы, так же как и хоббиты, являются воплощением «английскости» — Древней Англии, конечно, а не современной, но сути дела это не меняет. Толкин впоследствии отрицал это и в сноске к Приложению F (II) настаивал, что «перевод» всех ристанийских имен на древнеанглийский вовсе не означал, что ристанийцы и англосаксы имели много общего. Однако процесс «перевода» носит весьма глубинный характер.
Можно начать хотя бы с того, что ристанийцы называли собственную страну «the Mark» (Марк). Это слово так же близко англичанам, как и, например, «the Shire» (Шир, или Хоббитания), — вернее, должно было быть близко, если бы не ненавистная Толкину тенденция к искусственной латинизации (и офранцуживанию) английского языка, которой писатель пытался противостоять, придумывая названия вроде «Бэг-Энд». У историков центральное королевство англосаксонской Англии принято называть Mercia (Мерсия), а ее обитателей — мерсийцы. Однако эти понятия наверняка являются всего лишь латинской версией исконных названий, бытовавших в то время, и жители Западной Саксонии (на чьем диалекте древнеанглийского и написано большинство древних текстов, сохранившихся до наших времен) называли своих соседей Myrce. Если бы название, которое они дали соседнему королевству, дожило до наших дней, оно, несомненно, звучало бы как *Mearc. Толкин же, уроженец Мерсии, как он часто сам себя называл, безо всякого труда бы перевел его обратно на мерсийский: если убрать западносаксонский дифтонг, то получится как раз слово *Marc, которое произносится как Mark (Марк). Во времена англосаксов жители Вустершира, Уорикшира и Оксфордшира, равно как
