всё это было чуждо: ещё недавно «признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти» – им обеим, а теперь княжна Марья занята устройством этого самого будущего!
Наташа бесконечно повторяла в уме последние свои разговоры с князем Андреем – теперь она иначе отвечала на его вопросы, говорила ему нежные слова, которые не успела сказать. И мысль о том, что «никогда, никогда уже нельзя поправить» сказанного раньше, – эта мысль приводила Наташу в отчаяние.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие?» – думала Наташа, идя на зов матери. Но, увидев отца, она поняла. «Что-то страшно больно ударило её в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что-то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней».
Когда близкий человек умер на наших глазах, мы всё-таки с трудом заставляем себя верить, что его нет больше. Но когда мы разлучены с ним и помним его живым, весёлым, полным сил, а приходит известие о его смерти, – поверить невозможно, и старая графиня исступленно кричит те самые слова, которые кричали матери и жёны во все войны: «Неправда, неправда… Он лжёт… Убили!.. ха-ха-ха-ха!.. неправда!»
Из четырёх детей одна Наташа здесь, рядом. А самый любимый, младший, убит. Только одна Наташа может – нет, не утешить, не вернуть мать к жизни, но хотя бы охранить её от безумия.
Наташа «думала, что жизнь её кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность её жизни – любовь – ещё жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь». (Курсив мой. – Н. Д.)
В предпоследнем варианте романа Толстой заставлял Наташу с детства любить одного Пьера, всё: и детское увлечение Борисом, и короткая страсть к Анатолю, и влюблённость в князя Андрея – всё было ненастоящее.
А в окончательном тексте Наташа любит Андрея со всей силой, на какую она способна, постигает ему самому неясные мысли, хочет понять, что он чувствует, «как у него болит» рана; войдя в его жизнь, она живёт ею – поэтому и её жизнь кончилась, когда его не стало. Но – проснулась любовь к матери, проснулась и жизнь.
Пьер, вернувшись из плена и узнав, что жена умерла и он свободен, не бросился сразу искать Наташу. «О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего».
Оба они слишком чистые люди, чтобы после всего горя, всех потерь и чувства вины, охватившего не только Наташу перед памятью князя Андрея, но и Пьера перед памятью Элен, – чтобы после всего этого искать нового счастья.
Оно пришло случайно – и Пьер не сразу узнал Наташу в женщине с печальными глазами, сидевшей возле княжны Марьи, к которой он приехал.
«В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен».
Это были не подобные обстоятельства! Тогда Пьер не понимал и не стремился понимать, что чувствует, о чём думает его избранница, и тем более Элен не интересовалась знать, что происходит в душе Пьера. Теперь, узнав Наташу в этой побледневшей и похудевшей женщине без тени улыбки, Пьер почувствовал, «что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире».
Первая любовь принесла Пьеру горькие муки стыда, потому что в ней не было духовного начала и она делала его хуже в собственных глазах. Любовь к Наташе наполнила его гордостью, потому что он чувствовал над собой суд нравственный, духовный.
Говоря о смерти Элен, он взглянул на Наташу и заметил «в лице её любопытство о том, как он отзовётся о своей жене». Он сказал правду: «Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль её, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи». Он сказал правду, и эта правда совпала с тем, чего ждала от него Наташа. Она полюбит в нём то самое, что он сам в себе уважает, – Пьер ещё не знает этого, но чувствует, потому он с такой радостью признаёт над собой Наташин суд.
А она ещё вся в своём горе, ещё не готова к освобождению от него. Но для неё естественно именно Пьеру рассказать все подробности, все тайны последних дней её любви к Андрею. Пьер «слушал её и только жалел её за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая».
Когда Наташа вышла из комнаты, Пьер «не понимал, отчего он вдруг один остался во всём мире».
Эти два человека – Наташа и Пьер – созданы друг для друга. Созданы Толстым в его воображении и сначала он увидел их стариками, вместе прожившими долгую и трудную жизнь. Ещё в первом задуманном им романе о вернувшемся с каторги декабристе они были мужем и женой, хотя носили тогда другую фамилию – Лабазовы. Возвращаясь от исторической эпохи шестидесятых годов к истокам декабризма, Толстой увидел их молодыми, Наташу – ребёнком. Но он знал, с первых страниц своего романа, знал, что эти двое суждены друг другу.
И вот они встретились – казалось, после исповеди Наташи уже нельзя ни о чём другом говорить…
«– Вы пьёте водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего».
Княжна Марья, только что впервые услышавшая рассказ Наташи о любви к её брату, потрясена не меньше Пьера. Но она – хозяйка дома, и ужин подан, и простые эти бытовые слова вдруг возвращают всех к тому, что, «кроме горя, есть и радости».
Для Пьера – радость и «редкое наслаждение» рассказать Наташе все свои приключения во время плена. Для Наташи радость – слушать его, «угадывать тайный смысл всей душевной работы Пьера».
А ведь они оба ещё молоды – вся жизнь впереди. Наташе – двадцать один год, Пьеру – двадцать восемь. С этой их встречи могла бы начинаться книга, а она идёт к концу, потому что Толстой хотел показать, как формируется, создаётся человек. И Наташа, и Пьер прошли на наших глазах через соблазны, страдания, лишения – оба они выполнили огромную духовную работу, которая подготовила их к любви.
Пьер сейчас на год старше, чем
