году [Квітка 1978–1981,4: 541].
«Лиза, или Торжество благодарности: Драма в трех действиях, Николая Ильина» [Ильин 1817].
Письмо Плетнева к Гроту от 21 августа 1840 года.
Плетнев, очевидно, был особенно близок с Квиткой. В письме от 16 мая 1841 года он писал Гроту: «Поверишь ли, во всей России меня только три человека во что-нибудь ценят: это ты, Александра Осиповна и Квитка. С меня этого так довольно, что еще в голову мне не приходило желаний, как прибавить четвертого!» [Грот, Плетнев 1896: 352].
Плетнев далее пишет, что отчасти эти нападки на Квитку вызваны их дружбой: «Ведь вы знаете причину, по которой Сенковский напал с таким остервенением на Квитку. Во-первых, что Квитка со мной дружен. А этого для Сенковского достаточно, чтобы ругать автора» [Грот, Плетнев 1996:246].
Курсив Шолом-Алейхема.
Укр. Вороньків, идиш Воронке. Согласно географическому описанию Семенова (1903), в Воронькове было 6500 жителей, две русские православные церкви, синагога и несколько постоянных лавок; также там дважды в год проводились ярмарки [Семенов 1903: 378].
Говоря о том, что 1881 год стал ключевым в отношениях между русскими и евреями, я понимаю, что поддерживаю устоявшийся подход, согласно которому русско-еврейская история разбивается на периоды, разделенные кризисами. Брайан Горовиц высказал предположение, что, возможно, более продуктивно будет рассматривать историю с точки зрения нереализованных возможностей: «Сделав акцент на возможных вариантах развития событий, мы уйдем от парадигмы “кризис-континуум”, вокруг которой разворачивались недавние историографические споры о том, как воспринимать историю русских евреев до и после погромов 1881–1882 годов» [Horowitz 2009:10–11].
Анализ этого романа Перла см. у Марка Каплана [Caplan 1999].
Маскилим — на иврите и идише множественное число от слова маскил («просветитель»). О роли фольклора в творчестве Осипа Рабиновича см. Жужу Хетени [Hetenyi 2008: 47–50].
Далее Литвак пишет, что Рабинович дал физически сильному герою своего рассказа фамилию Хмельник, что является явной отсылкой к Богдану Хмельницкому; по мнению Литвак, это сделано, чтобы разрушить стереотип о неприязни между евреями и украинцами. «Хмельник – это максимально далекий от религии представитель еврейской народности, который предстает носителем русского образа жизни» [Litvak 2006: 63].
О борьбе, которую Аксенфельду пришлось выдержать с царскими издателями и цензорами, см. книгу Израиля Цинберга [Zinberg 1978а: 153–157].
Шолем-Янкев носил при рождении фамилию Бройдо, затем сменил ее на Абрамович, а в итоге стал известен своим еврейским читателям под именем Менделе. Псевдоним Менделе Мойхер-Сфорим придумал его издатель Александр Цедербаум. Хорошие краткие биографии Абрамовича см. у Цинберга или Нойгрошеля [Zinberg 1978b: 91-116; Neugroschel 2002: 188–189].
«Кол мевасер» («Глас возвещающий») издавался Александром Цедербаумом в качестве приложения на идише к газете «Гамелиц», выходившей на иврите. С 1869 по 1872 год Цедербаум продолжал издавать «Кол мевасер» как отдельный журнал.
О некоторых общих поэтических мотивах у Гоголя и Абрамовича см. Харриет Мурав и Рину Лапидус [Murav 2003; Lapidus 2003: 43–68]. Лапидус также ссылается на книгу Клаузнера [Klausner 1925].
Как пишет Рут Вайс, «кажется, что рассказчик Менделе не просто объединяет, но и фактически создает своих читателей, странствуя по всей черте оседлости, бывая в каждом городе, каждом местечке, каждой деревне, встречаясь с учеными и простыми евреями и принося им свежие книги: мужчинам и женщинам, старикам и молодым» [Wisse 2000: 33].
Рут Вайс пишет: «Связь этого романа с книгой Сервантеса настолько очевидна, что в польском переводе, чтобы привлечь внимание читателей, она вышла под заголовком “Еврейский Дон Кихот”» [Wisse 2000: ххі].
Отчасти примером такого романа являются и «Мертвые души» Гоголя, где Чичиков выступает в роли русского плута, а похожий на куклу Петрушка напоминает Санчо Пансу. Впрочем, как пишет Рональд ЛеБланк, Гоголь ориентировался скорее на Филдинга, чем на Сервантеса [LeBlanc 1998: 108].
Здесь и далее цит. по: Мойхер-Сфорим М. Путешествие Вениамина Третьего (пер. М. С. Беленького). М.: Художественная литература, 1989.
Далее Фриден пишет: «Сам факт того, что Вениамин назван “Третьим”, говорит о том, что это сатирическая фигура, пародия на предыдущих героев (и антигероев) с тем же именем».
Сидра Дековен Эзрахи пишет: «В этом повествовании диаспорный травелог сведен к своим основным элементам: фигуре еврея (одинокой души, потерянной в мифологическом пространстве) и топосу путешествия, основанному на Агаде и средневековых историях о пилигримах» [Ezrahi 2000: 53].
Сандер Гилман считает, что иерархия этого сатирического квазибрака основана на типичном для западной культуры доминировании патриархата и символизирует расстановку сил в русско-еврейских отношениях [Gilman 1991:67].
Как пишет Ольга Литвак, «местечко с тревогой воспринимает попытку Вениамина вырваться из зачарованного круга коллективной косности и взаимной ответственности – системы, которая в дореформенной России была печально известна под названием “круговая порука”» [Litvak 2006: 116].
В 1861–1862 годах Салтыков-Щедрин собирался написать цикл рассказов «Глупов и глуповцы».
В оригинале: Eretz-Yisroel epelekh («яблоки Земли Израильской») и Kol-nidrei barelekh («груши Кол нидрей», то есть поздние, созревающие к Иом-Кипуру).
О еврейской рекрутчине в царской России см. у Литвак и Петровского-
Штерна [Litvak 2006; Petrovsky-Shtern 2008].
И. Майкл Аронсон, анализируя популярные теории об участии властей в погромах, приходит к такому выводу: «По самой своей природе русское правительство в 1881 году не могло даже замыслить, не говоря уж о том, чтобы реализовать, политику обращенного против евреев насилия, целью которого было бы достижение каких-то государственных задач» [Aronson 1990: 176].
Хотя революционеры, боровшиеся с царским режимом, не инициировали погромы, они иногда признавали их