[31] «Сборище друзей, оставленных судьбою...» А. Введенский, Л. Липавский, Я. Друскин, Д. Хармс, Н. Олейников. «Чинари» в текстах, документах и исследованиях. В 2-х т. Т. 1. М., 1997. С. 1049–1051 (коммент. Л. Друскиной и А. Машевского).
[32] Громова Н., Вахтина П., Позднякова Т. Дело Бронникова: «О контрреволюционной организации фашистских молодежных кружков и антисоветских литературных салонов № 249-32». М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2019.
[33] В контексте магической (здесь: исторической) символики числа 13 вспомним книгу «чинаря» Л. Липавского (изданную под псевдонимом Л. Савельева) «Комната № 13» (М.; Л., 1930; 1931). В 13-й комнате Таврического дворца заседал во время Февральской революции Исполком совета рабочих и солдатских депутатов.
[34] 777 And Other Qabalistic Writings of Aleister Crowley. New York: Red Wheel, 1973. P. 44.
ЛЕВ ТОЛСТОЙ И КОНЕЦ СВЕТА,
или Как встречать последние времена
Надо надеяться, что придет время, когда все дневники Толстого, все это великое духовное богатство, как одно стройное прекрасное целое, увидят свет и откровения их станут доступны человечеству.
В. Н. Срезневский. Отчет о командировках в Румянцевский музей для приведения в порядок и описи рукописей Л. Н. Толстого, пожертвованных музею гр. С. А. Толстой (1921)
И разве же не актуально звучат эти строки в наши апокалиптические времена?
Осия Сорока. Предисловие к пьесам Вильяма Шекспира (1990)
Сейчас многие стали говорить о конце света, так что я тоже о нем поговорю. Но в своем, филологическом (здесь эдиционно-текстологическом), ключе, если не возражаете. Тетрадь Г.
Готовясь к занятию о дневниках Льва Толстого для курса о «Войне и мире», я наткнулся в первом «дневниковом» томе знаменитого Юбилейного издания (М., 1937; редактор А. С. Петровский) на французское стихотворение о конце света, записанное будущим писателем в Ясной Поляне весной 1851 года (так называемая «Тетрадь Г.»). В тетради это стихотворение окружено французскими выписками из сочинений известного поэта и политического деятеля Альфонса де Ламартина и знаменитого сентиментального романа Бернардена де Сен-Пьера «Поль и Виргиния» (почему-то в примечаниях местом действия последнего названа Америка, а не африканский остров Маврикий — Ile de France), связанными с рассуждениями Толстого о литературе для народа, о границах между прозой и стихами, социализме и морали, насилии над природой, древнеримской истории и ниспровержении дворянской аристократии, Робеспьере и смертной казни, ненужности наук, любви и смерти, самопожертвовании как «самой обидной форме эгоизма», радости материнства, несчастье и счастье людей добродетельных и тщеславных, уединении, боязни показаться смешным, неэффективном дидактизме и т. д. По сути дела, перед нами своеобразный синопсис толстовских размышлений на протяжении будущих десятилетий [1].
В целом французские выписки-цитаты в ранних дневниках писателя выполняли роль эмоциональных ключей-девизов, выражавших и стимулировавших чувства, мысли и поступки молодого человека (похожую функцию такие «проективные» цитаты играли в дневниках ранних русских романтиков Андрея Тургенева и Василия Жуковского [2]). Так, первый дошедший до нас дневник 1847 года открывался французской цитатой из франклиновского моралистического «Альманаха бедного Ричарда» («Poor Richard’s Almanack») [3] и вводил одну из важнейших для Толстого в будущем тему тайной каузальности — поиск «причин поступков во взаимодействии внешних обстоятельств и внутреннего состояния» [4]. В дневнике 1851 года он цитирует высказывания римского философа Сенеки, английского романиста Стерна (по-французски), а также многословное рассуждение столь раздражавшей его впоследствии французской писательницы Жорж Санд (без указания ее имени) о невыразимости на письме живых и подвижных мыслей и чувств. Такие цитатные конспекты свидетельствуют не только о круге чтения молодого человека (в своей совокупности они представляют собой прообраз его будущих собраний афоризмов и сентенций), но и о жанровых и стилистических источниках его творчества.
Французское стихотворение, о котором пойдет речь, выделяется в «Тетради Г» своей шутливо-сатирической тональностью:
Quand la fin finale adviendra
Tout à rebours clopinera,
Lors celui-là deviendra riche
Qui plus sera sot, larron, chiche.
Tant moins aura-t-on l’honneur,
Tant plus sera-t-on grand seigneur.
Suffira d’avoir jeune hure,
Petite âme et large serrure.
Laides guenons, singes bottés
Comme patrons seront festés.
Ânes seront assis en chaire
Et les docteurs debout derrière.
В примечании к этому тексту приводится стихотворный перевод, выполненный участвовавшим в работе над томом старшим сыном писателя Сергеем Львовичем Толстым (1863–1947):
Когда наконец век последний придет,
Он все кверху дном повернет.
Кто алчен и скуп, неумен, плутоват,
Тот будет почтен и богат.
И чем у кого будет меньше чести,
На высшем рассядется месте,
Была бы деньга да башка молодая,
Да кстати душонка дрянная.
Тогда обезьян будут чтить за господ,
Возвысится всякий урод,
На кафедрах будут ослы восседать,
Ученые сзади торчать.
(Перевод С. Л. Толстого; с. 74–75)
Источник стихотворения в комментариях к тому не указан. 1917
Следует заметить, что впервые тетрадь, включающая это странное французское стихотворение, была напечатана в начале 1917 года в подготовленном В. Г. Чертковым «Дневнике молодости Льва Николаевича Толстого» [5]. На 208-й странице этого издания был приведен следующий подстрочный перевод этого стихотворения:
Когда наступит последний конец,
Все пойдет навыворот,
Тогда тот будет богат,
Кто будет особенно глуп, скуп и вороват,
Чем меньше кто будет иметь чувства чести,
Тем большим он станет господином;
Достаточно будет молодой башки,
Мелкой души и толстой мошны.
Уродливые потаскухи, набитые обезьяны
Будут приветствованы, как покровители,
Ослы будут восседать на кафедрах,
А ученые торчать за их спинами.
В комментариях было указано, что знаки препинания во французском тексте проставлены редакторами «по смыслу» и что «редакции неизвестно, откуда заимствовано это стихотворение».
Откуда же взял его Толстой и зачем его сыну — общественному деятелю (в свое время активному защитнику духоборов), музыканту, этнографу, композитору и преподавателю Московской консерватории — понадобился явно избыточный для академического издания литературный перевод этого стихотворения (весьма корявый, насколько мы можем судить)? 1765
