для Хэллоуина и вопроса о том, должна ли администрация университета инфантилизировать студентов, указывая, что им носить, а что нет. Посмотрев демонстрацию в Йеле, многие люди, которые не учились в колледже, должно быть, задаются вопросом: как те студенты будут справляться с жизненными неурядицами, если они не смогли справиться даже с Хэллоуином?
В отличии от Вайншейна, Эрика и Николас Кристакисы получили некоторую поддержку со стороны коллег. Но несмотря на это, в конце того года, когда случился скандал, Кристакис оставил свою позицию управляющего общежитием, а его жена подала в отставку.
Тот факт, что студенты в Йеле могли публично ругать и оскорблять своих профессоров, даже заставлять тех делать то, что студенты хотят – а после этого и выживать их с рабочих мест – был значителен. Возможно, именно он и придал сил студентам в Колледже Вечнозеленого штата и в других местах. Но что поразительно в видеозаписях с места событий, так это то, что они отчетливо передают властные игры. Как бы ни были искренни некоторые из студентов, заметно и их неверие в то, что взрослых легко обратить в бегство. Это – и облегчение от того факта, что университет можно будет окончить путем не усердных занятий, а серьезных обвинений и необоснованных требований.
В своем послании, опубликованном после того, как буря улеглась, Кристакис пытался объяснить, каким должен быть университет и что обязанностью университета является «срезание комплексов совершенно не либеральных идей на корню». Это включало также его заявление о том, что «несогласие – это не угнетение. Довод – это не оскорбление. Слова – даже провокационные и отвратительные – это не насилие. Ответом на речь, которая нам не нравится, является другая речь» [142].
Его размышления не снискали популярности. Год спустя после письма Кристакис в Ратгерском университете состоялся круглый стол на тему политики идентичности, в котором принимали участие профессор Марк Лилла и чернокожий предприниматель и либертарианский публицист Кмеле Фостер. В своих высказываях Фостер страстно отстаивал защиту свободы слова, объясняя собравшимся студентам, что в 1960-е годы группы меньшинств ссылались на защиту свободы слова, борясь за свои гражданские права, и что «для них было жизненно важно обеспечить эти права для того, чтобы их защищать». Фостер указал на то, что Мартин Лютер Кинг-младший написал свое письмо из Бирмингемской тюрьмы, поскольку находился в заключении за нарушение общественных правил речи. В этот момент часть публики в Ратгерском университете повернулась к чернокожему оратору и начала скандировать: «Жизни чернокожих важны» («Black Lives Matter»). Один из зрителей, чернокожий, услышал от Фостера вопрос: «Важны ли факты?» Его собеседник крикнул в ответ: «Не говорите мне о фактах! Мне они не нужны». Он продолжил: «Колониализм – это проблема… Тот факт, что есть одна группа, контролирующая другую группу людей». Во время этой речи другой зритель начал размахивать плакатом с надписью «Проблема в белом супремасизме» [143]. Наконец чернокожему оратору дали закончить.
То, что открыли эти и другие подобные реакции, является частью более глубокой системы мышления. Это идея, которая уже много лет бурлит в «политике чернокожих» и радикальной философии чернокожих – идея о том, что, поскольку все строится на структуре белой гегемонии, каждая составная часть этой структуры насквозь пропитана неявным или явным расизмом, и поэтому с каждым ее аспектом необходимо покончить. Если хоть какая-то часть существующей системы уцелеет, то расовая справедливость не будет достигнута. Именно этому журнал «The Root», выпускаемый сообществом чернокожих, опубликовал в 2018 году колонку, в которой Майкл Хэрриот критиковал белых людей, которые жалуются на недостаток «свободомыслия». «Вы должны дать его белым, – писал автор, – с этой их склонностью изображать жертв». Он продолжил: «Их белизна проявляется в немедленном отвержении любого объекта, который может представлять угрозу для сохранения первенства белых». Затем он подошел к своему главному заявлению, а именно – идее того, что «свободомыслие» является всего лишь эвфемизмом «белому супремасизму» [144].
И так далее. В тот же год, когда Кмеле Фостеру сказали, что «факты не нужны», писательницу Хэзер Макдоналд пригласили выступить в Колледже Клермонт-Маккенна. Сама ее речь была перенесена в другую аудиторию и разослана в качестве ссылки на видео из-за угрожающего поведения со стороны студентов. Но перед мероприятием администрации университета было отправлено письмо, подписанное как «Мы, некоторые чернокожие студенты колледжа Помона и колледжей Клермонта». Подписанты утверждали, что приглашенная выступать женщина-консерватор – в случае, если она выступит – «будет говорить не просто о разнице во мнениях, но о самом праве чернокожих людей на существование». Они описывали Макдоналд как «фашистку, белую супремасистку, вояку, трансфоба, квирфоба, сторонницу классового угнетения», а также говорили, что она «невежественна в вопросе о пересекающихся системах доминирования, создающих смертельно опасные условия, при которых вынуждены жить угнетенные группы людей». Не стоит и говорить о том, что все это было неправдой. Очевидно, студенты слышали некоторые версии того, что Макдоналд писала в своей книге «Война против полицейских: Как новая атака на закон и порядок создает небезопасность для всех», но они, очевидно, не читали ее. Тем не менее, они продолжали в том же духе: по их мнению, предоставление Макдоналд площадки для выступления будет означать «потворство насилию по отношению к чернокожим» и будет «античерным». Но именно кульминация в заключительной части послания студентов была самой красноречивой. Там они писали:
«Исторически господство белых почитало идею объективности и использовало дихотомию „субъективность vs. объективность“ как средство для того, чтобы заставить замолчать угнетенные группы людей. Идея того, что существует одна истина – „Истина“ – является конструктом европейского Запада, глубоко укорененным в Просвещении – движении, которое описывало темнокожих и чернокожих людей как недолюдей, невосприимчивых к боли. Эта конструкция является мифом, а белый супремасизм, империализм, колонизация, капитализм и Соединенные Штаты Америки – все ее наследие. Идея о том, что истина – это сущность, которую мы должны искать, – в вопросах, ставящих под угрозу нашу способность существовать в открытом пространстве, – является попыткой заставить замолчать угнетенные группы людей» [145].
«Истина» – это конструкт европейского Запада. Сложно представить себе фразу, которая будет одновременно столь ошибочна и при этом столь опасна в своем подтексте. Если «Истина» (в устрашающих кавычках) – это вещь, свойственная белым, то в соответствии с чем должны жить и к чему должны стремиться другие? Воистину, тревожным в случаях, подобных этому, является не то, что молодые люди повторяют такие заявления. Пугает то, что их им научили.
Конечно, одна из странностей политики, создающейся в кампусах – включая университетский активизм – состоит в том, что от нее легко и заманчиво отмахнуться. Любой человек, достигший определенного возраста, может обернуться назад и сказать, что студенты всегда протестовали – игнорируя тот факт, что до
