вопросов о Боге и Замысле. С одной стороны, думал он, «если Бога не существует, то мое тело не является частью Замысла». Но он также думал, что люди, которые говорили, что родились не в том теле, очень эгоцентрично смотрели на мир, как если бы это было «ниспосланное им испытание». Если вся Вселенная – результат совпадения, то «зачем делать так много и так резко для того, чтобы поменять себя?» Он начал задаваться вопросом о том, не лежит ли ответ на некоторые из этих вопросов в психологии, а не в области хирургии. В частности, он начал думать о том, «что мне нужно для того, чтобы быть довольным своим телом, а не менять его». Из всех специалистов, с которыми он консультировался, ни один не задал ему подобных вопросов. «Мне никогда не предлагали глубоко задуматься об этом».
Было еще кое-что, что заставило Джеймса задуматься о том, действительно ли он этого хотел. Как было хорошо известно ему и другим членам его круга, каждый, кто будет принимать гормоны в течение нескольких лет, со временем заметит необратимые эффекты. Они проявляются примерно спустя два года антиандрогенов. И когда Джеймс достиг второго года принятия антиандрогенов, он начал нервничать. НСЗ не назначала ему экстренных встреч для того, чтобы он мог проконсультироваться с врачом, поскольку была перегружена количеством пациентов, приходящих на консультации о смене пола. Ему пришлось бы подождать еще шесть месяцев. Но Джеймс понимал, что не сможет ждать так долго. Он столкнулся не только с физическими изменениями, которые могли стать перманентными, но и с биологическими фактами. Спустя более чем два года принятия антиандрогенов большинство мужчин становятся бесплодными и уже никогда впоследствии не смогут стать отцами. Джеймс задумывался не только о том, действительно ли он хочет стать женщиной, но и о том, не захочется ли ему однажды стать отцом. У него был бойфренд, и его бойфренд не был убежден в том, что Джеймс и впрямь является женщиной. Он думал, что Джеймс – просто такой же гей, как и он. Джеймс и сам ощущал, что гормоны приближают его к «точке невозврата».
И вот, обдумав все это самостоятельно, без поддержки кого-либо из врачей, прописавших ему гормоны, Джеймс решил отказаться от их принятия. Он описал процесс отказа от них как «очень тяжелый». Изменения, которые их принятие повлекло за собой, были «гораздо более серьезными», чем когда он начал их принимать. Он страдал от резких перепадов настроения. И в то время как эстроген заставлял его плакать и менял его предпочтения в области кино, тестостерон, вернувшись в его тело, принес с собой настолько же «сексистские» эффекты. Он заметил множество знакомых ему видов поведения. Он стал более злым, более агрессивным, и – да-да – гораздо более возбужденным.
На сегодняшний день прошло уже более двух лет с тех пор, как он отказался от гормональной терапии. Но эффекты того периода, когда он совершал «переход» из одного пола в другой, сохранились в нем. Он думает, что с ним может быть все «почти в порядке», но он также может быть необратимо бесплодным. Более заметным является тот факт, что у него все еще есть грудь – или, как он ее называет, «грудная ткань». Когда его спрашивают о ней, он смущенно оттягивает в сторону верх своей футболки. Под ней видна лямка. Это – компрессионный жилет, который он носит постоянно для того, чтобы скрыть тот факт, что у него есть «грудная ткань». Его одежда явно мешковатая, и заметно, что он избегает любых обтягивающих вещей. Он считает, что ему, наверное, придется прибегнуть к операции, чтобы избавиться от остатков груди.
Получив со временем возможность взглянуть на все прошедшее объективно, он может поразмышлять об изменениях, которые произошли с ним за последние годы. «Я верю, что трансгендерность существует», – говорит он. Огромное количество людей, которые сегодня движутся в этом направлении – вот одна из причин, которые приводят его к такому выводу. Но он говорит, что вся эта область не рассматривалась и не осмыслялась достаточно тщательно. И вся эта область основывается на поверхностных вещах, как он выражается, вроде вопросов «Так вам не нравится регби? Интересно». Когда он сказал психоаналитику в Манчестере, что не ладил с мальчиками в начальной школе, тот ответил: «Ага». То же самое он сказал в ответ на слова Джеймса о том, что в детстве тот порой наряжался в платье Покахонтас, принадлежавшее его сестре.
«Мне всегда казалось странным, что НСЗ не рассматривала более широкий спектр вариантов», – говорит он. И начиная с того момента, как он начал консультироваться со специалистами, он «ощущал себя как на конвейерной ленте». НСЗ была переполнена – в ее распоряжении были лишь два доктора в Великобритании, которые проводили операции по смене пола: один работал полный день, другой – на полставки. Но доктора всегда утверждали, что, в то время как примерно 3000 человек уже находились на лечении и еще 5000, по их словам, находились в списке ожидания в Великобритании, НСЗ активно обучала большее количество специалистов, чтобы они смогли справиться с числом заявок. Возможно, некоторые пациенты начнут колебаться, как Джеймс, когда конвейерная лента подвезет их к операции. Но даже тогда, как свидетельствует мешковатая одежда Джеймса, процесс совсем не пройдет бесследно.
Джеймс – гей, «очень гей», как он говорит о себе в драг-клубе. И он считает, что всегда был «немного хамелеоном в общении. Возможно, люди, с которыми я проводил время, возымели на меня воздействие». Но он также говорит: «Я не хочу быть одним из тех людей, кто говорит, что трансгендеры привлекут за собой появление еще большего числа трансгендеров». Это слишком похоже, по его мнению, на старую присказку о том, что гомосексуалы порождают большее количество гомосексуалов. «Но что-то в этом есть, – добавляет он. – Что-то вроде „Мой очень классный друг-транс“». Он сбит с толку в своем мнении, как и все вокруг, о том, чем является и чем не является трансгендерность. «Во всяком случае, нам нужно просто знать больше», – говорит он. К примеру, почему количество самоубийств одинаково как для трансгендерных людей, не перенесших операцию, так и для тех, кто через нее прошел? «Мы движемся слишком быстро, – говорит он. – Это как рефлекс. Мы страшно боимся оказаться на неверной стороне истории». Но он знает, что все могло быть хуже. Оглядываясь в прошлое на то, как близок он был к операции, Джеймс размышляет: «Страшно подумать, в каком положении я оказался бы сейчас. Я не знаю, был ли бы я здесь сейчас».
Когда я слушаю историю Джеймса,
