партийными людьми. Просто у них было такое понимание родины.
Мы росли в этой атмосфере. Это помогло мне потом понять наших военачальников, которые сидя в сталинских лагерях, рвались на фронт и там становились героями. И мне были понятны кулаки, которые из-за отнятой у них коровы становились предателями, шли в полицаи или, сдавшись в плен, шли к Власову воевать со своим народом. Тогда я понял, почему человек, живущий во благо других людей и отечества, назывался благородным, а человек, живущий только в свое благо — не благороден. Понял, откуда возникло обращение «Ваше благородие». И почему эти «благородия», в основном, не пошли вместе с немцами воевать против своей бывшей родины, которая с ними обошлась плохо. Понял, почему в словаре многих народов нет понятия «благородный». Я всегда знал, что родители учили нас правильным вещам. Мы их уважали, хоть и не всегда слушались.
Нам повезло не только с родителями, но и с местом проживания. Наша улица находилась почти в центре города, в парковой зоне. Напротив наших домов, через дорогу, был старинный парк с вековыми каштанами, посаженными вдоль забора. Весной они покрывались «черемухой» и украшали нашу улицу, а осенью мы собирали большой урожай каштанов для своих поделок или для игр в войну. С нашей стороны парка находились все аттракционы, и это была наша зона ответственности. Мы в этой зоне хозяйничали и ни с кем ее не делили. Это означало в то время, что только мы могли там делать все, что нам угодно. Рядом с парком расположен был ботанический сад, дальше шел детский стадион, а потом большой стадион, на котором проходили футбольные матчи. В зимнее время на детском и большом стадионах заливали катки. Мы — и весь город — бегали там на коньках. За нашими домами была улица, на которой находилась воинская часть. С нашей стороны воинской части находились спортивные площадки, летний кинотеатр — это была зона отдыха солдат. Мы проводили там много времени, и это тоже была зона нашей ответственности. Чужаки, которые там появлялись, понимали, что находятся на нашей территории, и с нами в конфликт не вступали. Как видим, в детстве у нас было достаточно мест и территорий, чтобы с пользой для себя проводить время.
На нашей улице стояли старинные австрийские двух-трехэтажные многоквартирные дома или виллы. В этом фешенебельном районе в досоветское время проживала местная элита, которая после войны вся сбежала. После войны этот район был заселен советской элитой: отставными и действующими военными, преподавателями, врачами, партийными функционерами и другими чиновниками. То был особый класс, который назывался «служащие» или интеллигенция.
Дети этого класса в большинстве своем были хулиганами, которые жили по своим правилам и нарушали правила, которые устанавливали для них взрослые. Но эти нарушения не носили криминальный характер, а скорее были проявлениями детской шалости, любознательности, исследованием окружающего мира, своей природы и границ дозволенного. Мы не были драчунами, задирами и агрессорами, не играли на чужих территориях, но и на свои не пускали. Этим мы отличались от хулиганов с окраин, которые иногда разбойничали, устраивали драки в разных местах и творили прочие злодеяния. Мы были воспитанными, читающими, не хамили и не грубили взрослым, при общении относились к ним с уважением. В некоторых семьях родителей даже называли на «вы». Если взрослые ловили нас на месте преступления, нам всегда было очень стыдно, мы краснели и обещали, что тут это больше не повторится. Мы держали обещанное слово и честно могли проказничать уже рядом или в другом месте. Как-то так жило наше хулиганское сообщество, о котором лучше всего написал поэт-хулиган Владимир Высоцкий в «Балладе о борьбе»:
Если мясо с ножа ты не ел ни куска,
Если руки сложа, наблюдал свысока,
И в борьбу не вступил с подлецом, с палачом,
Значит, в жизни ты был ни при чем, ни при чем.
Если путь прорубая отцовским мечом,
Ты соленые слезы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал, что почем,
Значит, нужные книжки ты в детстве читал.
Жизнь нашего поколения и страны того времени, я хочу рассказать на примере школьных лет одного хулигана, которого хорошо знал. Этим хулиганом был я.
Я родился в 1951 году. Поскольку тогда все родители работали, меня водили в ясли. Думаю, мне было тогда около 2-х лет. В яслях мы таскали из шкафа на кухне соль и пробовали ее на вкус. За это нас поставили в угол и лишили возможности играть. Это было для меня первое наказание посторонними людьми, и оно мне запомнилось.
В садик, вероятно, пошел с 3х лет. Вспоминаю, что, несмотря на свое баловство, я был любимцем у одной воспитательницы. Она, очевидно, была студентка, так как приходила к нам во второй половине дня и много писала. Она поднимала меня со сна раньше других, я мог вдоволь играть разными игрушками, а потом помогал всех будить. Помню, на даче, куда садик вывезли летом, мы жили в старой сельской школе. Тогда, думаю, мне было около 5-ти лет. В коридоре школы была дверь, ведущая в темный подвал, где, как нас уверяли, жили всякие Бабайки. За какую-то провинность меня закрыли в этом подвале. В ужасе я стоял на первой ступеньке абсолютно темного подвала, уткнувшись носом в дверь, из щелей которой пробивался хоть какой-то свет. За дверью были слышны шаги, голоса людей, и мне было не так страшно. Вдруг я услышал голос моей воспитательницы, моего ангела-хранителя. Она приехала нас проведать именно в этот день, когда мене было страшно, шла по коридору и звала меня. Я услышал ее и расплакался. Она нашла меня за дверью подвала, подняла на руки, обняла и долго успокаивала. Все это мне почему-то запомнилось.
За высоким забором нашего садика был другой садик. Как-то раз туда улетел наш мяч. Я залез на забор и потребовал его вернуть. В ответ в меня стали бросать песок и палки. Я спрыгнул на их территорию и устроил там хорошую драку. Меня за шиворот привели в наш садик и сдали директору. В наказание я должен был неделю находиться в кровати, пока остальные играли на улице. Так всякими наказаниями в садике нарушали мои права и свободы, и я ждал, когда все это уже закончится.
И вот, наконец, меня повели в школу, где я услышал первый в своей жизни звонок. Теперь я считал себя взрослым, значит, мог быть свободным, ходить, куда
