Ознакомительная версия.
Мальчик А в пять лет, в семь лет, в десять лет, среда, здоровье, сила, красота, грация. Есть – нет. Честолюбивая цель: хочет наколдовать себе хорошее отношение или повиновение и первенство, или выторговать, или выманить, или добыть (как), или вынудить.
Мальчик Б в пять лет, в семь лет, в десять лет. Среда, здоровье и т. д. Нет тщеславия, в тени чужой воли, в стороне. Обладает ценными свойствами или не обладает, требует или дает, как себя ведет, когда дает, берет, как – когда встречает отказ, сопротивление, препятствие?
Так, как в медицине: пациент А, больной Б. Так же и столько же. Жалобы, объективное исследование. Потом распознавание. И только потом предписание врача: диета и лечение, рекомендация, как ему жить, работать, – и это тоже только в форме совета, пробы – на проверку.
Через комплексы, травмы, полусознание (есть и такое), подсознание, через ощущение своей неполноценности и преувеличенное чувство собственной ценности (положение отца, хорошая память, способности к рисованию, пению, спорту, танцевальный номер, авторские выступления или красивое платье), кроме популярных и общеизвестных – внимательный наблюдатель разглядит наметанным глазом детей тихих, скромных и непризнанных; серых, ибо они только добрые, ничего больше, им (говоря вкратце) слеза товарища доставляет боль, а радует – его радость.
Мы слишком хорошо знаем, что дети ссорятся, мешают, назло пристают, дерутся, ну и – портят, оказывают дурное влияние. Ты хороший мальчик, не играй ты с ним, он тебя испортит.
Удивленный взгляд, мягкая улыбка: «А может, я его исправлю?» И исправил. «Не водись с ним, он хулиганит, дерется, забияка. – Для меня он хороший».
Бывает: беспомощный, серенький, наивный, кажется, глупенький – а он подвижный, внимательный, изобретательный и наблюдательный: вмиг как из-под земли вырастет, если кто-нибудь из ровесников что-то потерял и не может найти, терпеливо станет развязывать ему шнурок, осторожно и тактично, но отважно подойдет к взбунтовавшемуся буяну и шепотом спросит: «Почему плачешь?» – и без обиды отойдет, услышав: «Какое твое дело?», либо успокоит.
Но и он, редко, но бывает – теряет терпение. Взрыв справедливого возмущения. Я наблюдал такую драку: бросился на более сильного и победил, потому что врасплох, изумил разбойника: «Полез такой сопляк, такой недотепа». Сила задетого самолюбия в борьбе с наглостью насилия, несправедливости. Какой досадной ошибкой было бы грубо прервать эту достойную битву, просто пренебречь ею или пожурить: «И ты тоже? Не знал, что ты только прикидываешься тихоней» или: «Размазня, а берешься драться».
Интуиция – не сострадание, а способность, свойство вместе чувствовать кривду и недолю – опять тема для двухтомной работы. И может быть, результаты исследования показали бы, что эти дети – кандидаты в воспитатели, а не в общественники – и именно они – без ложного самолюбия.
Примечание на полях: разные типы – нищий, ветрогон, мошенник, должник, вор и бандит. Один: «Дай», другой: «Не будь свиньей, не отказывай товарищу», третий: «Дашь, так я тебе тоже что-то дам, что-то скажу», четвертый возьмет взаймы, пятый украдет, а последний: «Погоди, тресну по морде». И совсем разные – малолетние вождь, политик, деятель в области просвещения, педагог.
Я выдумал такое развлечение, тренировку мысли: я искал воспитателей среди ремесленников (сапожников, каменщиков, лоточников, сторожей, кондукторов трамваев) – серых людей. Официантка, а улыбка, походка, жесты, взгляд – поступки – не обученные, а удивительно меткие, воспитывающие. Давным-давно я знал сиделку из проституток: много лет она работала в детской больнице; а эта работа как в интернате для слепых и умственно отсталых детей.
А вот впечатление – ибо я не осмелился бы на основе одиночных, не постоянных наблюдений утверждать категорически: к воспитательной работе тянутся честолюбивые, испытание временем выдерживают бесцветные, невыразительные, косятся с недоверием – добрые; у первого возникает чувство горького разочарования, второй легко поддается деморализации, становится ленивым, третий – чувствует, что надо иначе, по не знает как, впрочем, кто спрашивает его мнение? Должен делать что ему полагается; одобри его, он многое мог бы сказать, посетовать и объяснить.
Если кто захочет посвятить всю свою жизнь и написать такую предварительную работу в двух томах, пусть он учтет мнения школьных сторожей, уборщиц детских домов – золушек опеки над ребенком, а не только – штабных офицеров.
Чем больше у ребенка свободы, тем меньше необходимость в наказаниях.
Чем больше поощрений, тем меньше наказаний.
Чем выше интеллектуальный и культурный уровень персонала, тем меньше, тем справедливее, тем разумнее, а значит, мягче наказание.
Понятно, в интернате должен быть порядок, должны существовать правила, регулирующие общежитие коллектива, должна существовать обязанность сотрудничать и подчиняться существующим предписаниям и запретам.
Понятно, некоторый процент детей охотно признает существующие правила; другие подчиняются, чувствуя их справедливость, хотя с некоторыми из них не согласны; третьи пытаются усыпить бдительность, ускользнуть, улизнуть или добиться льготы; еще одни вступают в борьбу на свой страх и риск и для своей выгоды. Но должны встречаться и такие, которые или примером, или влиянием, интригой и нажимом стремятся повести за собой детей. Бывают дети пассивно и активно недисциплинированные; стихийно, но разумно и бессмысленно недисциплинированные; наконец – так называемые трудные дети и дети с нравственным изъяном. Каждый воспитатель знает и отличает детей плохо воспитанных, которые быстро исцеляются, от детей, отягощенных в том или ином направлении, где можно ожидать улучшение, а не излечение.
Чем здоровее социальные условия среды, откуда поступают дети, тем больше можно ожидать детей положительных и меньше – отрицательных.
Меньше всего наказаний там, где в здоровом физически и нравственно обществе у ребенка имеются благоприятные условия существования и развития – широкое поле для выхода энергии, проявления инициативы и для творчества, где ребенку обеспечено право на движение, еду, тепло, труд, лечение, игры и взрыв радости. Где персонал, довольный условиями труда, хочет и умеет организовать, советовать, помогать и совместно с детьми руководить. Где лишение ребенка одного из многих развлечений и сверхпрограммных привилегий не изводит ребенка и не раздражает, а настораживает и усиливает желание исправиться.
Картина эта не фантазия. Так было в детском доме под Лондоном[31] – я сам видел, а о многих подобных слышал.
Я видел детей во время игры в мяч. Обширная площадка, высокая трава, много деревьев, внушительное здание, питательная пища, персонал молодой, здоровый, веселый.
Так будет и должно быть и у нас. Так обязательно будет, ибо мы станем настаивать, требовать, бороться. Польша – это не поля, шахты, леса и пушки, а прежде всего ее дети. Богатства – тело Польши – тогда приобретут подлинную ценность, когда ими будет управлять – честно и разумно – дух – человек – ребенок. Это не пустая фраза, а математически точная, непреложная истина. Погибал тот, кто не понимал. Катакомбы истории – доказательство.
Что, однако, надлежит делать в современных условиях? Прежде чем мы добьемся (вскоре) больших участков, воздвигнем на них современные здания и снабдим их не только самым необходимым оборудованием, но и всем тем, что служит развитию тела, силы и красоты духа? Да, гимнастические снаряды, но и картины на стенах, и инструмент для ручного труда, и музыкальный инструмент, прежде чем пища выйдет из голодной нормы, а куцые бюджеты дозреют и удовлетворят потребность в театре, прогулке, концерте, лодке, катке.
Ах, этого еще нет и в богатых странах. Мы этого не имели. Хотим ли мы уподобиться подмастерью, который потому бьет ученика, что его самого били? Разве тот факт, что королевские дети учились при свечах, удержит нас от проведения электричества во всеобщих школах?
Надо говорить о том, что должно быть, наперекор постыдной действительности.
Плохо сейчас – несказанно плохо. Душно, тесно, холодно, впроголодь в интернатах для сирот. Значит, без наказаний нельзя, хотя они, правду говоря, и не оправдывают себя, но создают иллюзию, что все же руки не опустились.
Воспитатель знает, что разбитое стекло – это вина двора, а не ребенка; но он не может разрешить бить стекла, даже если бы и хотел. Он должен найти выход. Какой? Известно – наказать.
Вызывают удивление те немногие воспитатели, которые в самых невероятных условиях применяют мягчайшие наказания и достигают поставленной цели: парализуют детей, во вред им, наперекор природе. Наказания столь мягкие, что создается наивная иллюзия, что их вообще нет. «Учительница сердится, она грустная и только взглянула, вздохнула». И помогло.
Ознакомительная версия.
