Душа дитяти рвется выразиться в родных сочувственных ей формах, в которых ей так легко и удобно развиваться, но воспитатель говорит, нельзя! – и не только замедляет, но и останавливает душевное развитие, и эта остановка, безсомнения, имеет влияние на всю жизнь дитяти. Тупость ума и чувств, отсутствие душевной теплоты и поэзии, господство фразы над мыслью – вот результаты таких воспитательных забот.
Если люди, изучившие с самого раннего детства и без всякого труда, несколько иностранных языков, редко делают потом из своего знания какое-нибудь дельное употребление, то одна из главнейших причин этого та, что родной язык не имел должного влияния на развитие их духовной природы. Знание иностранного языка, приобретенное таким образом, не цивилизует еще человека, и, боже мой, сколько есть у нас людей, мыслящих совершенно по-татарски, но не иначе как на французском языке!
Но мы надеемся, что из всего прочитанного никто не выведет, чтобы мы вооружались вообще против изучения иностранных языков; напротив, мы находим это изучение необходимым в воспитании людей образованного класса, и в особенности у нас в России…
Но мы утверждаем только:
1. Главною целью изучения каждого иностранного языка должно быть знакомство с литературой, потом умственная гимнастика и, наконец, уже, если возможно, практическое обладание изучаемым языком; тогда как теперь дело идет у нас совершенно наоборот.
2. Изучение иностранных языков не должно никогда начинаться слишком рано, и никак не прежде того, пока будет заметно, что родной язык пустил глубокие корни в духовную природу дитяти. Постановить какой-нибудь общий урок в этом отношении нельзя.
С иным ребенком можно начать изучение иностранного языка в 7 или 8 лет (никогда ранее), с другим – в 10 и 12; с детьми, обладающими крайне слабой восприимчивостью, лучше не начинать никогда: иностранный язык только подавит окончательно и без того слабые его способности. Но не лучше ли, чтобы человек на своем родном языке выражал сколько-нибудь порядочные мысли, чем на трех выражал свою крайнюю глупость?
Мы знаем, что французский язык частью помогает скрывать глупость человека, позволяя ему щеголять чужим умом, острыми и ловкими фразами, и что, принудив такого господина говорить по-русски, можно только вполне оценить, как он глуп; но подобного рода воспитательные цели не принадлежат педагогике.
3. Иностранные языки должно изучать один за другим, а никогда двух одновременно… К изучению второго иностранного языка должно приступать уже тогда, когда в первом дитя приобретет значительную свободу…
4. Изучение того или другого иностранного языка должно идти по возможности быстро, потому что в этом изучении ничто так не важно, как беспрестанное упражнение и повторение, предупреждающее забвение…
Назначение, встречающееся очень часто у нас, двух часов в неделю на немецкий и двух на французский язык показывает только совершенное отсутствие педагогических знаний в том, кто делает такое назначение. Не два и даже не четыре, а шесть, семь, восемь уроков в неделю должно быть назначено на первоначальное изучение иностранного языка, если мы хотим этим изучением достичь каких-нибудь положительных результатов, а не отнять бесполезно время у дитяти. При первоначальном изучении всякого иностранного языка есть всегда скучные трудности, которые должен преодолеть ребенок по возможности быстрее. Когда он начнет уже кое-что понимать и читать хотя какие-нибудь легонькие вещи, тогда занятие становится для него приятным; тогда уже не нужно ни много времени, ни много усилий, чтобы поддерживать и развивать в нем далее приобретенное знание, и можно приступить к столь же ревностному изучению второго языка…
5. Чем ревностнее занимаются с детьми изучением иностранного языка, тем ревностнее должны заниматься с ними в то же время изучением родного: этим только можно парализировать неизбежный вред, происходящий для душевного развития дитяти от усиленных первоначальных занятий иностранным языком.
Как только дитя приобретает возможность понимать довольно свободно что-нибудь нетрудное на иностранном языке, то немедленно должно воспользоваться этим знанием для изучения родного языка в переводах с иностранного языка на русский, под руководством русского учителя; изучение же родного языка в народной литературе, в народных песнях, в творениях народных писателей, в живой народной речи должно постоянно противодействовать чуждым элементам и претворять их в русский дух.
Глава 23
Раму мыла мама, маму Рама мыл
Мир, конечно, со времен Ушинского сильно изменился, но система обучения в начальной школе осталась прежней. Как остались прежними и предложенные отцом русской педагогики примеры обучающих ребенка упражнений. Пока в нашем отечестве единственным религиозным сообществом было православное, эти старые примеры для чтения и письма ничего не затрагивали и ничему не мешали. Разве что заставляли взрослых насмешников говорить о штампах, которые с первого класса вносятся в детское сознание. Ушинский называл эти штампы привычкой и считал необходимыми в обучении: мама мыла раму, шла Саша по шоссе и так далее. Правда, сам Ушинский азбучную маму не отправлял мыть окно, это сделали его последователи в 1907 году. Периодически эта мама отвлекалась на другие дела – мыла Милу мылом, а на закате СССР снова вспомнила о раме, точнее, о рамах. Спустя еще немного времени автор новой версии букваря вернулся к оригиналу 1907 года, то есть к маме и раме.
И вот в школу, где использовали учебник с мамой, мывшей раму, пришел мальчик из хорошей кришнаитской семьи. И все шло как положено идти, первоклассник обвыкал, пока не дошло до пресловутой рамы.
Он честно сделал домашние упражнения, гордый собой отправился в класс, а из школы вернулся мрачнее тучи и объявил, что завтра он в такую школу больше не пойдет. На вопрос, что случилось, протянул тетрадку с красными исправлениями учительницы. Да, именно теми, о которых вы подумали: слово «рама» он везде написал с заглавной буквы, а учительница зачеркнула большую «р» и заменила маленькой. Обида была полнейшая.
Это я к тому, что нестандартное мышление в начальной школе не только не поощряется, но и подавляется. Увы!
Как-то школьникам дали «творческое задание» – в четырех предложениях рассказать, как прошел выходной день. Лучшим, конечно, признали четыре предложения, написанные девочкой, которая отлично понимала, что нужно написать.
Мы ходили в зоопарк. Я видела слона. Слон большой. У слона есть хобот.
Совершенно связный и «высосанный» из учебника текст.
Худшими были названы предложения мальчика, решившего написать правду.
День прошел нормально. Больше писать мне не о чем.
Психологу эти два предложения сказали бы очень многое, педагогу начальной школы только то, что «творческое задание» не выполнено. И со временеммальчик научится так же ловко врать, как девочка. И помогут ему примеры из учебника, которые вырабатывают навыки и привычки обустраивать внутри себя мир так, чтобы он выглядел счастливым, хотя на самом деле он может быть скучным, тошным, гадким, омерзительным. Точно так же, как привычка читать, писать и составлять предложения становится шаблонной, шаблонным становится и передача личных чувств. И через пару лет мальчик, который мучился от того, что в его личном мире ничего не происходит и жизнь его тосклива, будет писать о прочитанной книге или игре, в которую он играл, если в реальном мире нет событий.
Воспитание и обучение – это своего рода дрессировка. Некоторым собачкам очень нравится и дрессировка, и дрессировщик, большинству детей – тоже. Но есть дети, для которых дрессировка синоним насилия. Их принято называть «трудными». Но «трудный» ребенок – не глупый, чаще всего он как раз умный, просто не желает, чтобы его дрессировали. Например, Геккльберри Финн, воспитанный улицей, был таким. Он может отлично учиться, пока ему интересно, а ему интересно, пока он не поймет, что его переучивают думать по порядку, то есть по шаблону. Тогда – все, дальнейшее обучение и воспитание он примет в штыки.
В начальной школе многие упражнения рассчитаны на многократное повторение. Вполне сносно научившись писать, дочка моей подруги демонстративно откладывала ручку и сидела, глядя в окно, пока другие первоклассники выводили в тетрадях слово за словом. Ни просьбы, ни угрозы – ничего нанее не действовало. На все следовал ответ: я один раз написала, больше не буду. Точно так же она решала в уме простые задачки и просто записывала ответ. Три года с ней боролась школа – и без результатов. Только когда задания стали сложнее, она соизволила писать длинными предложениями и записывать математические действия по порядку. Так что в нестандартном мышлении есть плюс, что оно нестандартное, и минус, что при сильной воле ребенка ни родители, ни учителя контролировать его не смогут.
