Становятся ли дети с возрастом более искушенными лжецами?
Маленькие дети верят во всемогущество взрослых. Одна пятилетняя девочка выразилась так: «Обманывать нельзя. Взрослые такие умные, что все равно догадаются!» [59]
Однако гораздо раньше, чем полагают большинство родителей, дети осознают, что, по крайней мере, иногда солгать удается безнаказанно. К началу подросткового возраста, а то и раньше — годам к 10, большинство детей способны на тонкую ложь. Их уже не выдают дрожь в голосе, выражение лица, несовпадение аргументов. По мере того как дети обретают способность вводить взрослых в заблуждение, последние начинают терять прежнюю уверенность. Взрослые могут уличить ребенка — ведь дети даже старшего возраста, как и взрослые, допускают просчеты, а иной раз обман раскрывается просто случайно. Но родители уже не могут быть уверены, будто наверняка знают, что делают, думают, чувствуют, планируют их дети, если те сами об этом не рассказывают.
Две трети опрошенных нами третьеклассников утверждали, что родители всегда могут распознать, когда они лгут; но среди семиклассников так считали меньше половины. Не удивительно, что большинство учащихся XI класса заявили: они учились классе в VI или VII, когда им впервые удалось солгать и не попасться.
Ни для детей, ни для взрослых нет особых внешних признаков вроде удлиняющегося носа Пиноккио подергиваний мышц, особенностей интонации, жестов, которые бы явно свидетельствовали о том, что человек говорит неправду. Существуют, однако некоторые специфические особенности поведения. Иногда ключ к разгадке лежит непосредственно в том, что говорится. При этом бросаются в глаза преувеличения, непоследовательность, явное несоответствие фактам. Нередко важно не то, что говорится, а как. Выражение лица, движения рук порой говорят больше слов. Лжеца можно распознать по виноватому, испуганному виду или по чрезмерному возбуждению.
По мере того как дети становятся старше, они не только приобретают навыки более успешно обманывать других, но и учатся лучше распознавать, когда обманывают их самих[60]. Вымышленная причина, по которой мама не может прийти на школьный праздник, уверения отца, что он вовсе не кричал, а просто хотел, чтоб его расслышали при громко работавшем телевизоре, — все это уже не так легко принимается на веру. Дело не в том, что дети совершенствуются в распознавании лжи; просто они вначале делают это так плохо, что любой прогресс весьма ощутим. Многие исследования, в том числе и мои собственные, показали, что большинство людей чаще всего попадаются на удочку, когда их обманывают[61]. С годами совершенствуется умение не столько распознавать ложь, сколько произносить ее. Я отыскал лишь 6 научных публикаций, посвященных усовершенствованию детской лжи с возрастом. Полученный результат представляет собой факт, и без того известный родителям любого подростка: чем старше ребенок, тем искуснее он лжет. Впрочем, взрослея, дети совершенствуются во всем, так что новизна этих исследований невелика.
Важная причина, которая не позволяет сделать из этих исследований серьезные выводы, состоит в том, что сравнение возрастных групп следовало бы проводить на примере какого-то определенного вида лжи. Это само по себе крайне затруднительно, поскольку шестилетний малыш и шестнадцатилетний юноша играют в разные игры и смотрят разные телепрограммы.
Кроме того, для корректного сравнения обман должен иметь смысл и быть интересен на любом отрезке возрастного диапазона, а мотивы лжи в любом возрасте должны быть аналогичны. К тому же исследователю необходимо позаботиться об этической стороне дела: не научить детей ненароком технике лжи и не привить им убеждение в ее допустимости.
В двух экспериментах детей просили солгать относительно того, нравится ли им виноградный сок. В одном эксперименте детям 5–12 лет, а также студентам колледжа предлагали два стакана напитка В одном был подслащенный сок, в другом — сок без сахара. Детей просили сказать двадцатичетырехлетней женщине, которая будет их спрашивать, что им независимо от того, как было на самом деле, понравились оба напитка. В другом эксперименте детей просили сказать, будто сладкий сок им не понравился. Психологи Роберт Фелдман, Ларри Дженкинс и Оледья Попула говорили детям, что «цель эксперимента — выяснить, насколько они способны ввести человека в заблуждение. В качестве примера того, что от них ожидалось, детям демонстрировали хорошо известные рекламные ролики»[62].
В еще одном исследовании учащимся I–V классов показывали слайды с приятными и неприятными картинками. В половине случаев детей просили продемонстрировать чувства, противоположные тем, которые они на самом деле испытывали. При предъявлении некоторых неприятных картинок их просили вести себя так, как если б они испытывали нечто приятное, и наоборот[63]. В другом эксперименте мальчиков и девочек 6–12 лет просили изображать актеров, которых расспрашивали об их симпатиях и антипатиях. От детей требовалось как можно лучше продемонстрировать нейтральное или восторженное отношение к тому, что им на самом деле не нравилось, а также нейтральное или неодобрительное отношение к тому, что им нравилось[64].
Все эти исследования позволили сделать вывод что первоклассники (5–6 лет) — менее искушенные обманщики (т. е. их обман легче распознать), чем дети 10 лет и старше. Осталось, правда, невыясненным, превосходили ли девочки мальчиков, а также легче ли было выявить ложь при попытке скрыть положительные или отрицательные чувства.
Почему иной раз трудно солгать
Обманывать легче, когда лжешь о чем-то вещественном — фактах, планах, действиях, нежели когда пытаешься отрицать свои чувства — гнев, страх или любое иное переживание. Гораздо легче солгать, что ты не испытывал гнева вчера, чем отрицать, что испытываешь гнев в данный момент. Легче скрыть слабое раздражение, чем сильную ярость. Но даже когда ложь не касается эмоций, они окрашивают ложь: страх разоблачения, чувство вины и стыда, возбуждение и чувство риска. Все это мешает тому, чтобы обман удался.
Однажды мне рассказали историю, наглядно иллюстрирующую, насколько легче солгать, когда не задействованы чувства. Посещение стоматолога обычно вызывает сильные эмоции (как правило, страх) и у детей, и у взрослых. У тринадцатилетнего Арона было не все в порядке с зубами. Дядя как-то спросил его, когда он последний раз был у врача. «На прошлой неделе», — ответил Арон. «Ну и как, больно было?» — поинтересовался дядя. «Ни капельки, все было отлично», — не колеблясь ни секунды, бодро ответил Арон. Впоследствии дядя узнал, что мальчик несколько месяцев не показывался у стоматолога, опасаясь болезненных процедур.
Еще несколько месяцев спустя дядя снова спросил, был ли Арон у врача. В этот раз он заметил, что мальчик потупился, замолк на какое-то время, потом быстро пробурчал: «Нет» — и тут же начал рассказывать о том, какой фильм он смотрел прошлым вечером. Как выяснилось, Арон ходил к стоматологу на прошлой неделе, ему удалили два больных зуба и он очень плакал.
Эмоции, особенно сильные, порождают непроизвольные изменения в поведении, которые трудно скрыть. Эти изменения могут быть отмечены во всем: позе, жестах, мимике, интонации. Чтобы преуспеть, лжецу надо подавить все эмоциональные проявления, противоречащие тому, о чем он лжет. Лжец должен уметь управлять своим поведением, контролировать себя. Это нелегко и взрослому, не говоря уж о маленьких детях. Яркие эмоции и усилия, направленные на их подавление, отнимают столько энергии, что лжец утрачивает способность четко мыслить и убедительно говорить.
В экспериментах, в которых изучались возрастные особенности детской лжи, был упущен важный фактор — чувство вины. Детей просили солгать, ложь была освящена авторитетом экспериментатора предлагалось и приемлемое ее обоснование. Когда же ребенок подделывает отметку в своем дневнике или пробует спиртное, никто не поощряет его ко лжи. Он сам делает этот выбор, противоречащий желаниям старших. И когда ложь никем не одобряется, у ребенка может появиться чувство вины, из-за которого лгать становится труднее. Чувство вины — тяжелый крест для лжеца; из-за него и ложь порой не удается.
Иной раз чувство вины заставляет лжеца в конце концов сознаться, настолько оно мучительно. Десятилетний Тим говорит об этом так: «Когда соврешь насчет чего-то серьезного, то совесть мучает и просто необходимо кому-то признаться. Иногда бывает очень тяжело и нет сил носить это в себе»[65]. Даже если лжец проявляет упорство, виноватый вид может его выдать.
Конечно, не все дети испытывают чувство вины, когда лгут. Маленькие дети практически без исключения уверены, что обман — всегда плохо. К подростковому возрасту дети уже не столь убеждены, что всякая ложь — это плохо. По мнению опрошенных мною родителей, хорошо воспитанные дети всегда ощущают вину, случись им солгать. Это мнение, однако, не подтверждено научными исследованиями. Изучая поведение взрослых, я пришел к выводу, что человек не испытывает вины, когда лжет тому, кого не уважает и с кем не разделяет убеждений. Я полагаю, что дети в меньшей степени чувствуют себя виноватыми, когда лгут родителям, которых считают излишне строгими, суровыми и придирчивыми, подобно тому как взрослый без всяких переживаний обманывает своего начальника, поскольку считает его несправедливым. Чувство вины сильно проявляется тогда, когда лгать приходится человеку, с которым разделяешь многие взгляды и опираешься на общие ценности.
