Ознакомительная версия.
знаком нам по изучению сравнительной анатомии… показывающей нам, что структура и функция человеческого тела являются результатами ряда эмбриональных изменений, соответствующих аналогичным изменениям в ходе истории расы. Таким образом, оправданно предположение, что в психологии онтогенез соответствует филогенезу… Стадия инфантильного мышления есть не что иное, как воспроизведение доисторического и древнего [15] .
Теория рекапитуляции, или сокращенного повторения, на которую ссылается Юнг, подробно разработана американскими психологами Стэнли Холлом и Дж. М. Болдуином (Stanley Hall, J. M. Baldwin). В то время, когда Юнг писал «Психологию бессознательного», рекапитуляция признавалась также Фрейдом, Ранком, Абрахамом и другими психоаналитиками. Сегодняшние психологи ее не принимают. Маргарет Мид (Margaret Mead) в 1954-м г., однако, высказала мысль, что эта теория по-прежнему в значительной мере составляет основу психоаналитического мышления. Она писала, что концепция «примитивного», или первобытного, сводится к некоему образу, «синтезированному на основе гибрида социологической и псевдобиологической теорий», который в последующих психологических исследованиях считался подобным «ребенку» или «психотику». «Полностью погруженный в культуру представитель живой культуры отличается в каждом отдельном аспекте и в целом от членов любой другой культуры» [16] .
Детей, однако, нигде нельзя считать полностью погруженными в культуру; возможно, правильно было сказать, что всюду существует субкультура детства. Вопрос о том, схожи ли реакции детей, когда они наблюдают смерть или имеют дело с чем-то напоминающим о ней, с соответствующими известными нам реакциями представителей культур, удаленных от их собственной во времени или в пространстве, заслуживает серьезного отношения со стороны психологов. Во второй главе будут приведены примеры поведения, в котором проявляется это сходство. В третьей главе предлагается объяснительная теория.
Теория о соответствии стадий психологического развития ребенка стадиям развития человеческой расы общепризнанно считалась универсальным психологическим законом. Ныне эта теория отвергнута. Но если мы изучаем развитие представлений ребенка о смерти, она все же представляет для нас немалый интерес, поскольку мы располагаем изрядной археологической и антропологической информацией о развитии этих представлений в культуре, – возможно, большей, чем о каких-либо еще. Прежде чем на самом деле отвергнуть эту теорию, полезно было бы исследовать и проиллюстрировать основания, на которых она могла логичным образом возникнуть. Какое именно поведение современных детей – и в чем именно, – походит на известное нам поведение древнего или современного доиндустриального человека перед лицом смерти?
Как сообщает нам Франкфорт, примитивное мышление ища причину ищет не «как», но «кто»… Он ищет целенаправленную волю, совершающую действие… Мы понимаем сущность явлений не за счет их особенностей, но за счет того, что делает их проявлением общих законов. Но общий закон не может оценить по достоинству индивидуальность каждого явления. А как раз индивидуальный характер явления сильнее всего переживается древним человеком… Смерти кто-то пожелал. И поэтому вопрос опять-таки обращается от «почему» к «кто», а не к «как» [17] .
Обнаружилось, что некоторые маленькие дети и некоторые дети постарше с низким интеллектом из числа наших испытуемых мыслили аналогичным образом. Когда им предъявили ряд английских слов (в исследовательской программе, которая подробней будет описана ниже) и предложили сказать, что каждое из них значит, по поводу «мертвый» эти дети говорили: «убитый». Для них состояние «мертвый» предполагало кого-то, – одушевленного агента, «виновника».
Данные исследований профессора Пиаже (Piaget), посвященных представлениям детей о причинности, свидетельствуют о процессах мышления, к которым вполне можно было бы применить описания профессора Франкфорта, относящиеся к раннему человеку. Определение мертвого как убитого указывает на то, что ребенок проделывает два скачка, то есть рационально не обоснованных перехода, в своем мышлении по поводу смерти: не только сосредотачивается на «кто», полагая целенаправленную волю причиной смерти, но также уклоняется от «что», то есть от внимания к самому факту, состоянию смерти.
Обобщения по поводу мышления, раннего или современного, детского или взрослого, не должны делать нас слепыми к неизменно присутствующим вариациям, – между сообществами, даже находящимися примерно на одном уровне культурного развития, и между индивидами, находящимися на одной стадии развития. Наука интересуется не только общими законами, формулируемыми достаточно просто, но также законами более частными и сложными, которые управляют разнообразием. «Даже у самых примитивных народов, – писал Малиновский, – отношение к смерти бесконечно более сложно и, я могу добавить, более сходно с нашим, чем обычно считается» [18] . Островитяне Тихого океана (Тробрианских островов), которых он изучал, полагали, что смерть редко наступает без вмешательства злого духа; их культура не признавала смерть по естественным причинам, однако, по-видимому, у них присутствовала идея, что некоторые очень ничтожные люди могут умирать просто от старости. Примитивное мышление в таких областях не исключает противоречий и неопределенностей, – так же, как и детское мышление в нашей собственной культуре, в чем мы убедимся ниже.
Позвольте мне привести еще один пример сходства. В данном случае ребенок предложил некое действие в связи со своей собственной смертью, подобное которому могли бы предпринять для него его близкие в отдаленные времена в случае его смерти. Джереми – из тех немногих, чьи родители вели для меня запись его упоминаний о смерти или реакций на смерть. Нижеследующая запись была сделана матерью, которая, однако, отсутствовала в момент события:
...
[ДЗ 1] [19] В 6:15 вечера Джереми (5 л. 10 м.) был в ванной, готовясь укладываться спать, и внезапно заявил няне Маргарет – он был с ней вдвоем, – что он умрет, но не хотел бы умереть без Буби (его игрушечный кролик). Мгновение он выглядел печальным, но почти тотчас вновь стал вполне жизнерадостным.
Часто описываются скрупулезные приготовления к жизни после смерти египетских фараонов. Древний ассирийский царь, излагая свои добродетельные поступки, включил в их число благочестивые похороны своего отца и любопытным образом использовал настоящее время: «Его царские украшения, которые он любит, я выложил перед [богом] Шамашем и поместил их в могилу с отцом» [20] . Подобные объекты находят в могилах самых разных времен и народов; приведенная цитата – сравнительно редкое свидетельство психологической установки, которая лежит в основе отнюдь не столь редкой практики.
Третий пример сходства между мышлением детей в нашей культуре и мышлением, характерным для других культур, касается идеи реинкарнации. Мама Фрэнсиса сообщила следующее:
...
[ДЗ 2] Фрэнсис (5 л. 1 м.) видел, как в дом внесли гроб и во время вечернего купания был полон возбуждения. Последовала некая беседа про гроб, про то, почему его нужно заколачивать и т. п. Затем следующее: Ф.: «Конечно, человек, который там [т. е. в гробу], станет ребеночком, правда?» М.: «Почему ты так думаешь?» Ф.: «Станет, правда?» М.: «Не знаю». Ф.: «Когда Джон [младший брат Ф.] родился, кто-то должен был умереть». Все это говорилось убежденно, как если бы не было никаких сомнений. Дальнейший разговор перешел на другую тему и был посвящен кранам, из которых капает вода. Все это происходило во время приема ванны».
Сьюзен Исаак [21] рассказывает о подобной же убежденности пятилетней девочки, и еще один пример приводит Юнг, хотя последний случай сложнее, поскольку ребенку, Анне, сказали, что ее бабушка после смерти станет ангелом и что младенцы – это маленькие ангелы, которых приносит аист [22] . Возможно, британские дети меньше знакомы с аистом, чем немецкие, но ниже мы снова встретимся с ними в домашних записях, хотя и не как с аргументом в пользу реинкарнации.
Четвертый пример касается шокирующего примитивного похоронного ритуала, который воображение ребенка расцветило осознанным фантазированием и весельем. У меланезийцев Новой Гвинеи был обычай, даже, скорее, сакральная обязанность: поедать плоть умершего. Этот обычай продолжал соблюдаться втайне и после того, как был запрещен и преследовался суровыми наказаниями белой администрацией. «Это делается с явным отвращением и ужасом и обычно сопровождается приступом сильной рвоты. И в то же время это считается актом наивысшего почитания» [23] . Геродот знал о подобном обычае, практиковавшемся в удаленных от Греции племенах, далеко на востоке, возможно, близ границ Китая; сообщалось, что он сохранялся до тринадцатого столетия н. э. у людей, живших на территории теперешнего Тибета. Они, как говорилось о них, съедали тела своих покойных родителей, поскольку «из жалости они не могли допустить для них иного места погребения, чем собственные внутренности» [24] .
Ознакомительная версия.
