Самая важная цель этих уроков, по-моему, должна заключаться в том, чтобы научить ребят не перекладывать свои заботы на других, не ждать, чтобы за них разрешили все вопросы и преодолели все трудности.
А ведь, судя по письмам, этого не только ждут – требуют.
Кажется, напиши кто-нибудь: «Это мое личное дело – сам разберусь, без ваших уроков», – я, честное слово, сразу прониклась бы к этому человеку большой симпатией. Очень не хватает в письмах такого вот протеста, отповеди, отстаивания независимости, неприкосновенности своей личной жизни.
Это, признаюсь, огорчает. Может быть, потому что сама всю жизнь живу с ощущением: в семье, в личных отношениях ты должна сама всё наладить, все узлы развязать, все ниточки разорванные соединить, сама. Вместе с Ним, больше ни с кем.
Однажды меня даже упрекнули: «Боишься сор из избы выносить? Это устарело, пройденный этап. Когда трудно, надо попросить людей помочь и не стыдиться этого».
Итак, просить не стыдно?
А помните некрасовское: «Есть женщины в русских селеньях…»? Там есть строки, которые редко цитируют и далеко не все помнят: «Она улыбается редко… / Ей некогда лясы точить, / У ней не решится соседка / Ухвата, горшка попросить; / Не жалок ей нищий убогий…»
Меня эти строчки смущали с самого детства: недобрая она, выходит? Но чеканные торжественные стихи вызывали какое-то подсознательное чувство уважения к этой «недоброте», исподволь внушали: это хорошо, это правильно, только так и нужно.
Это я поняла, когда столкнулась в жизни с «добротой», плодящей захребетников: «Трудно тебе, маленький, давай подсажу…», «Да что ты, детка, не берись за грязную тряпку, иди играй. Будет время – еще наработаешься…», «На картошку в такую погоду? Ни в коем случае, я тебе справку достану…» Каждый раз, когда человек может и даже должен что-то сделать сам, его освобождают (спасают!) от усилий, труда и ответственности, как от большой беды, и тем самым лишают его счастья быть сильным, деятельным и независимым человеком.
«Я сам сделаю, придумаю; сам выдержу, добьюсь; сам за все отвечу» – в этом суть человеческого достоинства, нравственный стержень личности. Нет его – нет надежности в человеке, ни для кого он не опора. Наоборот, всю жизнь ему самому подпорки будут нужны: от папы с мамой, от общества, от государства… Как же ему семью строить?
Вот горький рассказ о том, как разрушилась семья, которой, казалось бы, ничто не угрожало (письмо из Ленинграда, без подписи).
Мы с мужем расстались год назад, прожив вместе два с половиной года. Выходя замуж, я очень любила мужа. Свою встречу мы приняли как чудо.
Часто и много говорят о первых трудностях, трудностях так называемой «притирки», когда совместная жизнь входит в размеренное русло. Из них мы вышли благополучно и довольно скоро: мы любили, потому быстро прощали и забывали обиды. Все обещало прочное счастье, все у нас для этого было: возможность учиться (я заканчивала институт, муж после армии работал и поступил на вечерний в вуз); по желанию могли проводить свой досуг (от всех хлопот по хозяйству мы были освобождены, а детей у нас не было); понимающие, предупредительные родители, которые, видя, как мы счастливы, всё делали, чтобы оградить нас от каких бы то ни было трудностей. Мать мужа все любила делать сама, потому, наверное, у меня очень быстро пропало желание «хозяйничать». И мы ладили, я даже не пыталась возражать или вмешиваться во что-то.
Жизнь в этой семье, как, наверное, в любой благополучной семье, имела прочные традиции даже в мелочах: утренние завтраки в 10 часов в воскресенье, воскресные прогулки медленным шагом, затем обед, телевизор вечером…
Поначалу мне понравилась основательность и размеренность новой жизни, потом это стало угнетать. Я поняла почему: традиции – это прекрасно, но они должны быть в каждой семье! Такого права за нашей молодой семьей не признавалось. Она попросту не принималась в расчет. Ее не было! С нами обращались как с несмышлеными детьми. Это было обидно. Мне не хватало самостоятельности, хотелось все сделать своими руками, чтобы состоялась наконец и наша семья. В таких условиях это было неосуществимо. Я долго и по-всякому пыталась объясниться с мужем, были и слезы… Я убеждала его, что необходимо снять комнату («Пусть будет трудно!») и попытаться жить самостоятельно, но, увы, все было безрезультатно: ему очень нравилась беззаботная жизнь в отчем доме. А унизительной опеки он не замечал; он к ней привык, но я к ней не смогла привыкнуть! И вдруг как-то сразу прозрела, увидела, что мой муж попросту не способен принимать сколько-нибудь серьезные решения, что до сих пор (и ему это нравилось!) всё – от покупки пальто, пиджака, зонтика до количества сметаны в тарелке супа – определялось его родителями.
Мне не на кого было опереться в трудную минуту, неоткуда было ждать понимания и поддержки – рядом со мной был не мужчина, на которого можно было опереться, а маменькин сынок… И это открытие стало первым шагом к грядущей катастрофе. Казалось, было все для семейного счастья, а моя любовь исчезала, уходила как вода в песок…
Со временем мы не стали ближе; напротив, мы отдалялись. Мы не сумели понять, что надвигается катастрофа, что не всегда ей предшествуют ссоры и частые бурные объяснения. Наша катастрофа подошла тихо.
Вот и вся история. А ведь были любовь, жажда счастья, радужные надежды…
Итак, были любовь, свобода, материальная обеспеченность, забота близких.
Не было «лишь» самостоятельности.
Именно это как первое условие счастья я бы «вынесла за скобки».
Раньше говорили: «Стерпится – слюбится», – а теперь не мешало бы эту пословицу переиначить: «Слюбится – стерпится». И в самом деле: любишь – так уж вытерпишь.
Как-то мне пришлось послушать нескольких пожилых женщин, которые рассказывали о своей семейной жизни и сравнивали ее с нынешней. Честное слово, за какие-нибудь час-полтора они преподали мне столько мудрых житейских уроков, что я не раз пожалела: узнать бы мне все это «на заре туманной юности» – может быть, и в собственной семье без лишних нервотрепок обошлось бы, без ненужных «выяснений отношений» и мучительных поисков выхода из «безвыходных» положений.
Вот они передо мной: седые головы, натруженные руки, лица в морщинках, а глаза – молодые. Ах, какие у них сейчас молодые, даже озорные глаза! Ведь перед ними оживают дни их юности, молодой любви – начало трудной жизни, которую все они вынесли с честью, не сломленные ни нуждой, ни войной, ни тяжелым трудом, ни смертью близких, ни болезнями, ни самой старостью. Откуда только брали они для этого силы? Послушаем их самих.
– Мы с мужем начинали с нуля. Да и кто в наше время по-другому начинал? Приданого да наследства не было. И к лучшему: с ложки, с чашки начинали, зато всего своими руками вместе добивались, никому не кланялись, ни у кого на шее не висели. Потому и жизни не боялись. А нынче-то молодые от жизни отгорожены: на готовеньком растут, вот и слабы. Не вылетают из гнезда, а вываливаются из него. Чуть ветерок дунет на них, а они уже «караул!» кричат. И семьей-то они не живут, а в семью играют: он не так посмотрел, она не так сказала, и уже в разные стороны глядят и к мамам бегут – жаловаться.
– Жаловаться – это уж последнее дело, потому что кому-нибудь скажешь, а тот что-нибудь из жалости подлепит – у тебя уж другое рассуждение будет. Еще жальче себя станет, покажется все не так, как на самом деле. А надо самой рассудить, никого не впутывать в твои с мужем дела. И он также должен не срамить жену, беречь ее от худого слова, от косого взгляда. Друг друга поддерживать надо – вот главное.
– Вышла я замуж в большую деревенскую семью, пришлось приноравливаться, присматриваться. Все в доме подчинялось свекру, без его разрешения ничего не делалось. На жену он никогда не кричал, даже голоса не повышал. Но вот вышло раз, валенки она подпалила случайно. Он в сердцах: и такая ты, и сякая – нашумел на нее. Она в ответ – ни словечка. А утром рано-рано слышу: «Бу-бу-бу…» – ее голос! Я прислушалась: «Что же ты меня осрамил и себя потерял: дети кругом, сноха молодая, а ты при всех меня честишь. Эдак они нас с тобой и в грош не будут ставить. Ты бы смолчал али бы уж во двор вышел, там на Буренку изругался бы, коли невмоготу. А то стыд и срам-то какой…» Она ему вычитывает, а он кряхтит, молчит. И получается у нее как-то не нудно, не обидно, а будто даже ласково: втолковывает она ему, объясняет, почему лучше так делать, а не иначе. И поняла я: настоящая-то хозяйка в доме – мать! А никто об этом и не догадывается.
– А женщина и должна быть артисткой, без этого нельзя… Ну чего смеетесь? Не артисткой, так дипломатом. И вовсе это не обман, а «военная хитрость». Вот мы в первое время часто ссорились. Он устанет, бывало, нервы взвинчены, а мне хочется, чтобы по-моему было. И – скандал. И вот муж стал меня просить: когда он в гневе, не перечить ему, хоть сквозь слезы, да улыбнуться. А когда «туча» пройдет, настаивать на своем, сколько мне угодно, – он всегда мне повинуется. Стала я хитрее, последовала его совету, и кончились наши ссоры да мои слезы.
