Ознакомительная версия.
Такой взгляд на семью предполагает существование констелляции ядерных семей, принадлежащих к разным поколениям и объединенных неполной дифференциацией их членов. Каждая брачная пара связана с теми ядерными семьями, из которых члены пары происходят. Человек сохраняет чувствительность и реактивность в отношении событий, которые изменяют функциональное состояние первичного «треугольника» и ядерной семьи, в которой он родился и вырос. Такая реактивность может привести к разрыву внутри брачной пары – то есть в ядерной семье последующего поколения. Кроме того, потребность каждого из партнеров в другом, вынесенная ими из своих ядерных семей, накладывает определенные ограничения на автономность каждого из них и на гибкость новой семейной единицы. Ограничения в гибкости и автономности сужают воспитательный репертуар родителей и способность семьи эффективно адаптироваться к изменяющимся условиям.
Таким образом, каждая ядерная семья представляет собой некоторый итог развития бесчисленного множества предшествовавших ей ядерных семей. Но при этом она является промежуточной остановкой процесса человеческого воспроизводства на пути к будущим поколениям ядерных семей. Каждая ядерная семья – это единица: такая же как и более широкая, состоящая из многих поколений констелляция ядерных семей, к которой она принадлежит. Эмоциональная потребность в другом человеке, имеющаяся у каждого индивида в каждой ядерной семье и сама являющаяся продуктом существования бесчисленных поколений, связывает каждое поколение с его прошлым и одновременно влияет на будущее. Именно на основе осмысления семьи как отдельной единицы обретает форму теория семейных систем Боуэна.
Lehrman D. C. (1964). The reproductive behavior of ring doves // Scientific American. 211 (5). 82–88.
Margulis L., Sagan D. (1986). Microcosmos. New York: Summit Books. Wilson E. O. (1975). Sociobiology. The new synthesis. Cambridge: Harvard University Press.
Взгляд на социальную регрессию с позиции теории семейных систем
Мюррей Боуэн
Эта статья – итог длительной систематической работы по сравнению эмоциональных процессов в семье с эмоциональными процессами в обществе. Впервые я обратился к социальной тематике в 1940-е годы, а вернулся к ней, когда обнаружил, что изучение семьи – это возможность нового подхода к проблеме развития человечества. Это послужило импульсом для дальнейших размышлений и позволило по-новому взглянуть на многие явления. Однако мое исследование было сфокусировано на шизофрении, и это направление было приоритетным. В отличие от создателей большинства социальных теорий я старался не делать обобщений, если мне не хватало фактического материала, и намеренно ограничился частными размышлениями и наблюдениями над процессами, происходящими в человеческом обществе.
Со временем теоретические принципы изучения семьи стали медленно распространяться и на более крупные социальные системы. В 1960 г., участвуя в ряде конференций, я был единственным, кто отмечал, что основной смысл изучения семьи состоит в том, что в результате могут быть созданы новые теории о человеке и путях его развития. На протяжении 1960-х годов много было сказано о близости эмоциональных моделей семьи и общества. Это казалось логичным и правильным, но специфические связующие факты оставалась незамеченными. Затем я особое внимание уделил треугольникам, которые и в семье, и в обществе функционируют одинаково. Постепенно термин «система» вытеснил все прежние понятия. Несмотря на то, что этот термин стал использоваться слишком часто, а зачастую и неправильно, понятие «система» оказало существенную помощь в расширении нашего кругозора.
Итак, в течение 18 лет я размышлял об обществе и о других, более широких системах, не делая никаких обобщений. Ситуация изменилась в 1972–1973 гг., когда я получил предложение сделать доклад по проблеме предсказуемости человеческой реакции на кризис. (Это было связано с конфликтом Агентства по защите окружающей среды и правительства.) Тогда некоторые мои материалы были впервые представлены на национальной конференции, посвященной проблемам семейной терапии. Я ожидал встречи с Натаном Аккерманом, чтобы начать дискуссию по этим проблемам. Зная Ната, я предполагал, что он не стал бы возражать против того, чтобы эти идеи были высказаны на встрече, посвященной его памяти[14].
Одна из базовых концептуальный установок, которая повлияла на мои размышления еще в 1940-е годы, состояла в том, что человек есть развивающаяся, постоянно эволюционирующая форма жизни, что человек больше имеет черт сходства с низшими, более примитивными формами жизни, чем отличается от них, что большинство психологических теорий строится на идее об уникальности человека, а не на его связи с биологическим миром и что инстинкты, которые управляют поведением всех живых существ, влияют на человеческое поведение значительно сильнее, чем это признают большинство теоретиков. В течение многих лет я тратил на чтение работ Дарвина, вероятно, даже больше времени, чем на чтение работ Фрейда,
и уделял больше внимания работе с биологами, этологами и другими учеными, чем с психологами и социологами. Это отнюдь не означает, что какая-то область знаний имеет преимущество перед другой, но я старался избежать использования теоретических понятий, которые шли бы в разрез в представлением о человеке как биологически-инстинктивном животном. Довольно трудно объяснить это понятие людям, которые являются специалистами в той или иной области естественных наук, но при этом используют различные подходы к изучению человека.
По-настоящему я начал серьезно размышлять о социальном неблагополучии и общественном регрессе в 1955 г. В то время казалось, что общество стало более нестабильным, более эгоистичным, более инфантильным, более безответственным и более неуправляемыми, чем в прошлые годы. Как можно было убедиться в том, что это действительно так? Существовало мнение, что средства массовой информации фокусировались только на негативных процессах, происходящих в обществе, не замечая ничего позитивного. Всегда находятся те, кто описывает ситуацию как «хуже не бывает», а также те, кто предсказывает наступление судного дня буквально на следующей неделе. Я перечитывал документы столетней давности и был несказанно удивлен, что они довольно точно описывали теперешнюю социальную и политическую ситуацию. При этом большинство обнародованных фактов указывало на наличие регрессивных общественных процессов. Огромное количество трудов было написано о расцвете и падении Римской Империи, а также об увядании, которое предшествовало ее краху. Существует предположение, что каждая культура проходит достаточно типичный исторический путь, завершающийся угасанием и исчезновением. Библия содержит упоминания и о порочных, греховных временах, и о хороших, праведных периодах человеческой истории. Есть множество самых разных вариантов объяснения причин социальной тревоги. После Второй мировой войны было принято связывать тревогу с угрозой атомной войны или с опасением, что холодная война вот-вот перерастет в настоящую. Кто-то ожидал стремительных общественных перемен после Второй мировой войны, кто-то связывал падение нравов с ростом благосостояния. Мои наблюдения привели меня к выводу, что изменения социальной адаптации носят циклический характер, что их можно проследить на протяжении столетий, что многовековая история существования человечества на Земле скорее позитивна и было бы интересно наблюдать, как общество восстанавливается после регресса. Размышления заставили меня склониться к гипотезе о том, что имеющаяся в обществе тревога была связана с послевоенным восстановлением, а также с достижениями научно-технического прогресса и сопровождающими его переменами.
Проблема состоит в нахождении той точки отсчета, относительно которой можно было бы судить о наличии или отсутствии общественного регресса. Например, можно собрать статистические данные об увеличении количества разводов или росте преступности, но какие выводы можно сделать из этого материала? Клиническая работа с семьями служит доказательством того, что тревога и связанные с ней симптомы могут сопровождать перемены, которые свидетельствуют о прогрессе. Как можно узнать, чем отличаются социальные симптомы, которые сопутствуют прогрессу, от тех, которые сопровождают регресс? Я думаю, что здесь вполне применимы те же методы, которые я использовал при построении «шкалы дифференциации Я». Необходимо иметь достаточно точный критерий для оценки уровня функционирования людей, для сравнения людей друг с другом и для оценки перемен, происходящих с течением времени. Шкала дифференциации Я, разработанная еще в 1960-е годы, использовалась на протяжении достаточно длительного времени и прошла проверку на большом количестве людей, а потому ее можно считать вполне точным методом для тех исследователей, которые имеют опыт работы с этими переменными.
Ознакомительная версия.
