Ознакомительная версия.
Членство в партии. 16 % респондентов состояли членами КПСС, из них 1 человек – освобожденный комсомольский работник!
Репрессии. Среди репрессированных членов первого поколения больше всего в семьях респондентов оказалось отцов матерей, т. е. дедушек по линии матери. Из общего их числа 50 человек было арестовано 43, т. е. 86 %. Треть бабушек по линии матери (34 %) были также репрессированы. Жертв по линии отца было соответственно: дедушек – 20 % и бабушек – 8 % (см. рисунок 1). На том же рисунке 1 видно, что сравнительно немногие члены второго поколения, т. е. дети репрессированных и будущие родители наших респондентов, подверглись репрессиям (4 % отцов и 14 % матерей). Многие из них были еще слишком малы (их средний возраст к моменту ареста родителей составлял 10 лет), в то же время старшие дети отправлялись в ссылку вместе с матерью. В одной трети семей число репрессированных было больше одного, из них в двух семьях оказались репрессированы четыре члена семьи (дед и бабушка по материнской линии, мать и отец), в шести семьях – по три человека, в 10 семьях – по два человека.
Рис. 1. Репрессированные члены семьи
В приведенных данных на рисунке 1 обращает на себя внимание преобладание числа репрессированных в обоих поколениях по линии матери. Это объясняется скорее всего членским составом «Объединения жертв незаконных репрессий и членов их семей» при обществе «Мемориал», через которое производился отбор наших семей: в нем преобладают дочери репрессированных. Последнее можно объяснить действием нескольких факторов. Продолжительность жизни мужчин меньше (так, 30 % отцов наших респондентов уже скончались, в то время как все матери были живы), кроме того, мужчины, как известно, на пять лет позже выходят на пенсию, т. е. больше и дольше заняты работой, но и будучи на пенсии, реже обращаются за помощью в «Мемориал».
Возможно и еще одно, дополнительное объяснение. Очень вероятно, что сыновьям репрессированных труднее было выживать и «прописываться» в обществе: получать профессию, заводить семью, обеспечивать высшее образование детям (а именно такими были наши респонденты). У дочерей жертв при всей тяжести общей судьбы была одна «отдушина»: они выходили замуж и могли изменить фамилию, что уменьшало опасность дальнейших преследований.
Подробности о репрессиях и событиях вокруг них. Из ответов и свободных рассказов испытуемых можно было узнать немало конкретных сведений. Они во многом совпадали с хорошо известными описаниями очевидцев и самих жертв в мемуарной и художественной литературе.
Среди репрессированных дедов наших респондентов были партийные работники, военные командиры (иногда перешедшие из царской армии в Красную Армию), директора заводов и строек, хозяйственники, железнодорожные служащие, инженеры, авиаконструкторы, работники НКВД, наркомы и заместители наркомов, священники, ученые, учителя, работники Коминтерна, лица, имевшие родственников за границей: в Прибалтике, Польше, Германии, Австрии. Средний возраст мужчин к моменту ареста в наших семьях составил 44 года. 60 % репрессированных мужчин и 30 % репрессированных женщин первого поколения были членами коммунистической партии.
Большинство пострадавших женщин были женами репрессированных, их забирали вслед за мужьями, часто через два-три дня. Аресты происходили по ночам, сопровождались обысками в присутствии испуганных детей. Уводимые заверяли близких, что скоро вернутся, так как это «нелепая ошибка». В некоторых семьях, однако, ареста ждали (нервничали, не спали по ночам), так как к тому времени всех соседей в доме или сослуживцев на работе уже «взяли». Иногда, спустя много времени, родственники узнавали, что арест произошел по доносу, и узнавали даже имя доносчика. В двух случаях это был сосед, который хотел получить освободившуюся квартиру. В одном случае высокий чин НКВД, «убрав» из квартиры семью, вселился в нее сам.
Из общего числа арестованных мужчин первого поколения (по обеим линиям) 72 % никогда не вернулись к своим семьям, причем большинство из них были почти сразу расстреляны, а остальные умерли в лагерях и ссылках. Семья обычно ничего не знала или знала очень мало о судьбе арестованного мужа и отца. Та информация, которая сообщалась, как правило, была ложной. Большинству семей сообщался приговор: «10 лет без права переписки». Многие годы спустя близкие узнали, что эта формулировка означала расстрел. Из выживших мужчин немногие смогли вернуться в семью: имелся запрет на проживание в Москве, за многие годы менялась семейная ситуация и т. п.
Из арестованных бабушек наших респондентов ни одна не была расстреляна, из них в лагерях и ссылках погибло 18 %. На рисунке 2 показано количество живущих представителей первого поколения по годам (или, что то же, по историческим периодам страны). Из графиков видно, в какие годы они рождались, достигали зрелости, подвергались репрессиям, умирали. Верхняя кривая показывает относительно естественную динамику жизни первого поколения, т. е. нерепрессированных дедушек и бабушек, наших респондентов. Небольшой спад кривой приходится на 1941 г.: в этом году четверо мужчин первого поколения из семей испытуемых были убиты на фронтах ВОВ[50]. Вторая кривая отражает динамику числа репрессированных членов первого поколения. Наконец, третья (нижняя) кривая выделяет из этого числа долю женщин (бабушек респондентов).
Рис. 2. Динамика числа живущих представителей первого поколения по годам
Резкий спад второй кривой в районе 1937 г. отражает массовые расстрелы репрессированных мужчин. Из обеих нижних кривых видно, что до амнистии 1956 г. дожили в основном женщины. Иными словами, именно бабушки – и те, которые вернулись из лагерей и ссылок, и те, которые, потеряв в конце 30-х гг. мужей, продолжали спасать и воспитывать своих детей в тяжелые годы войны, послевоенной разрухи и возобновившихся репрессий. А затем они встречались с рождающимися внуками (нашими респондентами) и передавали им живую память о семье и ее испытаниях.
Жизнь семей после репрессии. Это был период детства и взросления родителей испытуемых, и последние сообщали о нем еще больше подробностей.
В тех семьях, где в первом поколении были арестованы оба родителя, воспитание детей брали на себя родственники: бабушка (для наших испытуемых – прабабушка), тетя, другие близкие. Осиротевшим детям грозили тяжелые условия детдома вместе с обезличиванием (потерей фамилии и шанса когда-либо найти близких).
Если мать не забирали, то ее и детей, как правило, выселяли из квартиры в комнату или коммуналку, выгоняли с работы, лишая заработка. Материальный уровень семьи резко падал (рисунок 3)[51].
Рис. 3. Уровень жизни нерепрессированных и репрессированных семей первого поколения по годам
После ареста друзья, сослуживцы и даже родственники прекращали всякое общение с семьей – из страха быть тоже арестованными. По свидетельству одного из наших опрошенных – внука летчика и видного авиационного деятеля – единственным человеком, который не отказался ходить в дом его бабушки, был Валерий Чкалов.
Члены семьи арестованного получали ярлыки ЧСИР (члены семьи изменника родины), «дети ВН» (врагов народа). Детей не принимали в институты, выгоняли из комсомола. Некоторые сыновья, чтобы смыть с себя «позор» или доказать свою лояльность, шли добровольцами на фронт.
Двое наших испытуемых родились от неоформленных браков: их отцы отказались заключить брак с дочерьми репрессированных, чтобы не испортить свою анкету и карьеру. Были и противоположные случаи: муж, инвалид войны, член КПСС, разделил с женой высылку из Москвы, потерю квартиры и работы по профессии в 1949 г. (по «делу врачей»: мать и сестра жены – врачи, отец репрессирован в 1937 г.). Семья вернулась в Москву, в коммунальную квартиру, только в 1956 г. Отец другого респондента, командир ракетной батареи, женился на дочери репрессированного и привез жену в часть (в 1953 г.). «Особисты» страшно растерялись и не знали, как реагировать…
У большинства родителей респондентов детство проходило в обстановке тревоги и страха. Взрослые старались не говорить об аресте и категорически запрещали детям обсуждать случившееся за пределами дома.
Атмосфера тайны и страха была перенесена ими в собственные семьи. По свидетельству многих испытуемых, им в детстве говорили про репрессированных бабушку или дедушку, что те просто «умерли», что дедушка «погиб на войне» и т. п. Большинство внуков узнали правду только подростками, часто много лет спустя после амнистии. В ряде случаев открытия этих тайн произошли много позже, когда внукам было более 30 и даже 40 лет.
Если некоторые внуки остро возмущались долгим сокрытием от них правды, то другие, видимо, привыкали быть безразличными к истории семьи. Так, одна испытуемая не только ничего не знала о репрессированном деде, но даже не заглянула в справку об амнистии, которую получила ее мать. По словам другой испытуемой, «копать корни было не принято, вдруг докопаешься до чего-нибудь не того…»
Ознакомительная версия.