Культурные повороты. Новые ориентиры в науках о культуре - Дорис Бахманн-Медик

Я благодарю участников моих коллоквиумов в Свободном университете Берлина и в других университетах, прежде всего – в Международном центре исследований культуры (GCSC) в Гисене. Международному исследовательскому центру культурологии (IFK) в Вене я благодарна за четыре месяца интеллектуального гостеприимства, которые привели к появлению первой редакции этой книги. Переводчику на русский язык, Сергею Ташкенову, я выражаю особую благодарность – за детальный, осмысляющий труд. Ирине Прохоровой я признательна за появление этого перевода в программе ее издательства. Главные слова благодарности я обращаю к Гансу Медику, который сопровождал меня по всем «поворотам» и окрылял – не только как мой первый читатель и критик.

В эпоху постмодерна науки о культуре, как известно, провозгласили конец «метанарратива» эмансипации и прогресса. Но разве не были они при этом сами результатом «великого повествования»? В конце концов, и по сей день ведутся разговоры об определяющей роли «Культурного Поворота» (Cultural Turn), который парадигмальным скачком охватил социологические и культурологические дисциплины, все еще пребывая при этом во власти могущественного лингвистического поворота (linguistic turn). Да, лингвистический поворот представляет собой «мега» – поворот или даже революционную смену парадигм. Но действительно ли он до сих пор настолько доминировал в процессах формирования научной теории культуры, что держал под строгим контролем все последующие теоретические реорганизации?

В качестве альтернативы можно помыслить и изложить иную историю наук о культуре, руководствующуюся именно многообразием культурных поворотов. Лишь различные «повороты», которые приблизительно с 1970-х годов стали возникать в фарватере лингвистического, раскрывают дифференцированное и крайне динамичное поле исследований культуры. Им удалось изменить направление мысли и установить новые ракурсы исследовательской деятельности. Тем самым, пройдя через круг всех дисциплин, «повороты» позволили обнаружить в них не освоенные ранее исследовательские области и взломали устоявшийся теоретико-методологический канон целенаправленными исследовательскими усилиями. Речь идет о новаторских направлениях – таких, как интерпретативный поворот (interpretive turn), перформативный поворот (performative turn) и рефлексивный поворот (reflexive turn), – которые сначала сложились в сфере культурной антропологии, а затем в контексте смены ведущих дисциплин сформировали постколониальный поворот (postcolonial turn) наряду с пространственным (spatial turn) и иконическим / пикториальным поворотом (iconic / pictorial turn); с недавних пор к ним примыкает и переводческий поворот (translational turn). Дифференцирующие импульсы этих разнообразных cultural turns внедряются в «метанарратив» «Культурного Поворота». К тому же характерные для них смещения точек зрения лишают авторитета и сам лингвистический поворот, так как все они уводят от языковой и текстуальной нагруженности культурного анализа, от господства репрезентации, пустой автореферентности и «грамматики» поведения. Куда же они ведут? Именно богатый спектр новых фокусировок открывает широкие горизонты перед наукой о культуре после лингвистического поворота: на передний план выходят самотолкование и инсценировка, телесность и действие, а также политика социальных и межкультурных различий с практиками их перевода и преодоления, кроме того – визуальное понимание, восприятие образов и различные культуры взгляда, равно как и пространственность и соотношение пространства и социального действия, наконец, даже неотъемлемая материальность опыта и истории.

Другая история наук о культуре, прочерченная вдоль таких «поворотов», позволяет по-новому расценить общее убеждение, будто сборник «Гуманитарные науки сегодня» [1] спровоцировал у нас глобальный «Культурный Поворот» гуманитарных наук: науки о культуре, говорится там, берут свое начало в немецкой традиции истории духа. Между тем стало принято исходить из того, что науки о культуре в принципе заменили собой гуманитарные науки, в условиях определенной научной политики превратившись в «шифр модернизации». [2] Сначала в них видели интегративную перспективу, которая позволяла преодолеть разнонаправленность отдельных дисциплин и кардинальное разделение исследовательского труда, а также снять коммуникативные барьеры узкоспециальных понятийных систем. Но очень скоро модернизационный импульс наук о культуре перешел в русло усиливающейся авторефлексии и дифференциации. Этому способствовало стремление встроиться в контекст международных теоретических подходов, чтобы уже из их перспективы «модернизировать» гуманитарные науки. Такая позиция обнажила специфические недостатки традиционных гуманитарных наук: выделяя отдельные культурные объекты, в которых находит свое отражение духовная продуктивность, гуманитарные науки придерживаются скорее универсальной модели единого человеческого духа, порожденной, однако, сугубо европейской духовной историей. Науки о культуре же, напротив, обращают пристальное внимание на материальность, медиальность и формы деятельности «культурного», чтобы точнее понять, как и через какие специфические культурные процессы в том или ином обществе вообще производится духовное и культурное. [3] При этом они открываются навстречу давно уже не зацикленному на одной Европе плюрализму всего культурного, культурных процессов и форм выражения. Они отсылают ко «множественным модерностям» (Шмуэль Эйзенштадт) и поднимают проблему однолинейности понятия модернизации как понятия европоцентричного, не в последнюю очередь относящегося к самому проекту наук о культуре. Особенно все более частое обращение к проблемам за пределами Европы значительно стимулирует к тому, чтобы не ограничивать себя исключительно европейским каноном знаний, до сих пор не утратившим своих авторитетных позиций. Прежде всего эта тенденция наук о культуре к плюрализму, наряду с критической авторефлексией и (меж)культурной локализацией собственных теорий, была и остается питательной средой для формирования значимых культурных поворотов как в отдельных дисциплинах, так и на их пересечениях.

«Великое повествование» «Культурного Поворота», таким образом, подрывается дифференцирующими импульсами не менее весомых отдельных культурных поворотов. Тем более насущным остается вопрос, как в науках о культуре можно вести «повествование» об этой динамике или – применяя пространственный поворот к ландшафту теории – картографировать его. Важно подчеркнуть, что речь здесь пойдет не об истории наук о культуре [4] и не о реконструкции пересечений и различий между англо-американскими cultural studies и немецкими Kulturwissenschaften. [5] Тем более не преследуется здесь цель одним махом «предварительно завершить длящуюся уже больше десятка лет принципиальную дискуссию о переориентации литературоведения и / или / как культурологии». [6] Вместо того чтобы раскрывать здесь контраст между принципиальными дискуссиями, с одной стороны, и «собственно работой над текстами, в архивах и с культурной памятью» [7] – с другой, мы пойдем по иному пути: продуктивнее будет разместить культурологический дискурс на передних позициях карты, чтобы непосредственнее использовать его в