Ознакомительная версия.
Подобно представителям «философии жизни», неокантианцы не могли не задумываться о статусе «ценностей» в мире новоевропейской культуры. Например, М. Вебер (1864–1920), как отмечает Ю.Н. Давыдов, зафиксировал весьма драматическое положение западного человека, так сказать, между небом и землей – «небом» идеалов и «землей» эмпирической реальности… С одной стороны, перед человеком открывается эмпирический мир, не несущий в себе якобы никакого смысла. Это – мир, сформированный с помощью техники и науки, которая в свою очередь также «технична», а значит, принципиально «бессмысленна». С другой стороны – высоко над его головой… витает царство идеала – истины, добра и красоты и прочих ценностей, призванных фундировать здание культуры… Однако это царство не только оторвано от земли, т. е. не имеет здесь своего реального основания, но и потрясено в своих основаниях внутренними раздорами богов (имеются в виду «ценности»), их войной, разразившейся в связи с переходом от «иерархии» к «равноправию».
Нельзя не признать, что драматичность нарисованной Вебером картины вполне соответствовала драматичности ситуации, сложившейся в европейской культуре. Однако в период между двумя мировыми войнами становились возможны и более спокойные по тону и духу неокантианские учения.
Э. Кассирер (1874–1945), представитель марбургской школы неокантианства, в работе «Философия символических форм» (1929) по аналогии с кантовской «критикой чистого разума» (как возможно математическое естествознание?) ставит вопрос – «как возможна культура?». Согласно Кассиреру, она раскрывается перед нами как многообразие символических форм, связанных и упорядоченных в соответствии со своими функциональными ролями в систему модусов и уровней, каждый из которых (язык, миф, наука) не своди́м к другому и равноправно существует в ее мире. Сама «символическая форма» определяется как априорная (т. е. доопытная) способность, создающая все многообразие культуры; символические формы автономны и самодостаточны. Задача философии культуры, в понимании Кассирера, заключается в описании структурных уровней и «индексов модальности» символических форм, что позволяет понять своеобразие, например, пространства и времени в контексте науки, мифа или языка. Труд Кассирера явился попыткой преодолеть кризис неокантианства путем вывода его в новое, т. е. культурологическое, проблемное поле. Подобный путь характерен и для других направлений в западной философии XX в. «Путешествие» по вертикальному измерению символа в глубинные слои культуры давало уверенность в возможности овладения «душой» культуры, воссоздания ее точной модели. Так родилась «морфология культуры» – строительство моделей исторических типов из найденной первоклеточки культуры.
Для современного понимания культуры весьма важной представляется игровая теория культуры, принадлежащая нидерландскому историку культуры Й. Хейзинге (1872–1945), который считал именно игру основой и источником культуры. В своей знаменитой работе «Homo Ludens» («Человек играющий», 1938) он отмечал, что игра старше культуры, ведь основные черты игры уже присутствуют в мире животных. И все же игра перешагивает биологические рамки, присутствует во всех формах рациональной деятельности человека: искусстве, философии, праве и т. п.
Феноменологическая концепция культуры Э. Гуссерля (1859–1938) была оригинальным выражением возникшей в конце XIX в. новой (неклассической) познавательной ментальности в исследованиях культуры. Весомость вклада феноменологии Гуссерля в историю культурологических учений подчеркивается тем, что он выходит на обсуждение сущности и проблем культуры, отталкиваясь от проблематики научно-логического познания.
Феноменология в определениях «строгой науки» имеет дело лишь с разумной способностью человека. Но замыкаясь на познании сущности, человек лишен возможностей самопознания своего бытия. Ущербность феноменологии как строгой науки состоит в том, что за ее пределами остается жизнь человека. Содержанием последнего этапа творчества Гуссерля стала основательная разработка проблемы введения в состав феноменологии сюжета и понятия человеческой Жизни. В современной культуре назрел, как нарыв, парадокс, заложенный еще в античности. Философы Древней Греции, установив первостепенное значение рефлексивного мышления в бытии человека, вместе с тем объективировали мыслительные результаты, представив идеи как непосредственные сущности Космоса. Эта объективация и стала генеральным направлением развития европейской цивилизации. Ныне человечество пожинает плоды доминирующей роли науки, которая, представляя свои результаты как непосредственно объекты, тем самым отчуждает (овеществляет, «овнешняет») научное творчество от культуры как личного достояния людей.
Такой поворот в понимании реальности как мира существования человека, т. е. фактически как мира человеческой культуры, влечет за собой изменения в трактовке человека. Он перестает быть гносеологическим субъектом чистой феноменологии, становится субъектом культуры и в таком качестве субъектом истории. Для утверждения такого нового понимания человека и культуры Гуссерль вводит и новые понятия.
Прежде всего это жизненный мир (Lebenswelt). Но это понятие не только дополнительно к тем, с которыми он работал до этих пор, оно оказывается основополагающим для всей концепции, потому что вводится в качестве конкретизации понятия предметной реальности (или объективности) как интенции сознания. Слово «жизнь» здесь не имеет физиологического смысла: оно означает жизнь целенаправленную, создающую продукты духа, в наиболее же полном смысле – культуротворящую жизнь в единстве определенной историчности. Таким образом, жизненный мир означает мир человеческой культуры в ее исторической конкретности. Но тогда можно однозначно сказать, что гуссерлевская трансцендентальная феноменология обращается в культурологию, а в силу и в меру того, что ее субъектом является индивид, личность, то и в антропологию, в теорию человека.
Как было показано, если в своей первоначальной установке феноменология была близка к общей антиметафизической (в смысле – позитивистской) установке конца XIX в., то позднее она теряет гносеологическую функцию и принимает на себя собственно метафизическую миссию. Примечательно, что феноменология, по словам Гуссерля, выступает как философская «археология», ищущая сокрытый или утерянный смысл форм культуры. Тем самым с помощью феноменологии можно «повернуть» понимание феноменов культуры от объекта к субъекту, показать их условность, социальность.
Важно отметить и потенциал введенного Гуссерлем понятия «интенциональный акт» (ноэсис). Это – акт придания значения, направленный на означивающий предмет, он не зависит от воздействия внешних причин. В этом смысле культура вполне является результатом такой интенции, и эта идея достойна выражать сущность «жизненного мира» культуры.
Конечно, нужно помнить, что интенциональность как конструктивную направленность сознания на предмет нельзя отождествлять с материалистическим пониманием предметности как общественно-исторической практики. Для нас важен сам подход: интенция – это направление на поиск значения предмета, его «схватывание» в определенном смысловом контексте. А именно так наиболее адекватно можно обеспечить понимание природы культуры.
Кроме того, «жизненный мир» Гуссерля не тождественен марксистскому пониманию практики, ибо лишен объективного характера. Но разве культура живет независимо от людей? Поэтому проблема феноменологии культуры – это и проблема самопознания человека.
Следует обратить внимание на то огромное влияние, которое Гуссерлева концепция культуры оказала на современный менталитет. Дело не только в реальности этого влияния на самые различные поприща научной деятельности – психологию, психиатрию, этику, эстетику, право, социологию и т. д. Дело и в том, что феноменология наметила направления современных обсуждений проблемы роли культуры в истории. Именно Гуссерль поставил коренную проблему культуры и ее истории – проблему человеческого сознания, человеческого духа как имманентного конституирующего фактора культуры и отсюда проблему идеала как формы гуманистического полагания цели истории в качестве перспективы жизненного мира. К сожалению, эта работа оказалась слишком трудной из-за сложности методологии.
Во многом альтернативным феноменологии направлением является психоанализ, ставящий перед западной культурологией проблему бессознательного и запретов в культуре. Основоположником психоанализа был венский психиатр З. Фрейд (1856–1939). Исходный пункт его доктрины – гипотеза о существовании бессознательного как особого уровня человеческой психики, отличающегося от сферы сознания и оказывающего на нее мощное, порой скрытое воздействие. Психика состоит из трех слоев: Оно, Я и Сверх-Я. Бессознательное Оно – «кипящий котел инстинктов», унаследованных человеком, его безотчетные влечения и душевные движения.
Ознакомительная версия.
