Вероника Крашенинникова - Америка-Россия. Холодная война культур

Ознакомительная версия.

Безальтернативность демократии

Безальтернативность и преемственность демократической системы наряду с исключительной гибкостью составляющих ее элементов обеспечивают устойчивость системы. Дебаты о демократии могут быть остры и непримиримы, но они касаются деталей системы и ведутся ради улучшения ее функционирования. Основополагающие принципы никогда не ставятся под вопрос, и возможность применения других систем всерьез не обсуждается.

«Пусть никто не думает, что национальные дебаты означают национальное разногласие»[51], – предупреждал президент Линдон Джонсон. Непрекращающаяся острая полемика между политическими партиями, экспертами и простыми гражданами разворачивается исключительно внутри консенсуса о демократическом строе. Преемственность системы прочитывается даже в ежедневной прессе, где при обсуждении текущих проблем и задач участники дискуссий ссылаются на основополагающие документы и утверждения основателей нации, исходные формулировки которых и по сей день служат мерилом и эталоном либерально-демократических принципов.

Ведущий историк либеральной традиции Луис Хартц (1919–1986) считал, что американский консенсус берет начало в учении Джона Локка. Американское государство, по словам Хартца, «началось с Локка, развивалось с Локком и остается с Локком, ценой абсолютного и иррационального пристрастия» к нему[52]. Сила либеральных идей Локка была продемонстрирована и неудачной судьбой тех, кто мог бы бросить ему вызов. Федералисты, выходцы из высших слоев общества, и партия вигов, не сумевшие обосновать правление элитой, свернули свои аргументы и заявили, что классов в обществе не существует. Лидеры Юга, такие как Джон Калун (John Calhoun), отстаивали рабство через обреченные на провал призывы к разуму и договору, понимая, что «божественное начало» всех людей отрицает подневольность – но одной рациональной логики никогда не было достаточно для убеждения американцев.

Понятие «либерализм» в данном контексте используется в своем изначальном определении – как политическая философия, подчеркивающая ценность индивидуальной свободы и роль государства в защите прав граждан. По мнению Хартца, дух либерализма настолько проник в американскую индивидуальность, что весь спектр политических мнений зиждется только на нем. Политолог Алан Вулф, продолжая аргументацию Хартца, констатирует, что в Америке кроме либералов никого нет[53].

Подобную политическую однородность многие историки объясняют в первую очередь отсутствием феодального периода при становлении Америки (в то время как в России отсутствовал либеральный период). Хартц подчеркивает, что Америка не знакома и с революционной традицией, которая в Европе ассоциируется с французской революцией. Как отмечал Алексис де Токвилль, великое преимущество американцев состоит в том, что они пришли к демократии без испытания демократической революцией: «они рождены равными, вместо того чтобы становиться ими». Вследствие отсутствия революционной традиции отсутствовала и контрреволюционная традиция: без Робеспьера не могло быть Мэстра[54].

Заключение Хартца выражает общепринятое убеждение: никакая другая идеология, в особенности европейские марксизм и социализм, не могли бы прижиться на американской почве: индивидуализм, отсутствие феодальной, революционной и контрреволюционной традиций, при сокрушительной убедительности учения Локка, исключили возможность их развития. Неизменность либерально-демократического строя Америки резко контрастирует с разнообразием политических систем в Европе, где монархии варьировались между просвещенным вариантом и абсолютизмом, социалистический строй в разной степени развития был установлен во многих государствах, а коммунизм для некоторых служил идеалом. Россия, безусловно, держит первенство по количеству экспериментов с политическими системами.

Помимо исторических обстоятельств незыблемость либерально-демократического выбора Америки утверждается уникальной особенностью – божественным характером ее источника. Поскольку Бог вечен, вечны свобода и права человека. Как не ставится под сомнение существование Бога, так не ставятся под сомнение свобода и права человека. Системные ценности для американцев настолько очевидны, настолько «в крови», что факт написания Конституции государства со ссылкой на Творца в первой строке остается незамеченным. Один из немногих людей, отметивших этот факт, английский писатель Гилберт Честертон, говорил: «Для демократии нет другой основы, кроме догмы о божественном происхождении человека».

Происхождение демократии «от Бога» дает политической системе религиозный оттенок. В демократию американцы верят. Демократия в Америке – это гражданская религия. Честертон назвал Соединенные Штаты «нацией с душой церкви». В России самодержец обладал сакральностью, потому что был единственным помазанником божьим. Америка была построена на идее происхождения всех людей от Бога, и поэтому сакральность распространяется на весь демос. Демократия в Америке сакральна, как сакральна была в России монархическая власть.

Однако безусловное доминирование либерально-демократической идеи несет в себе опасность. По словам Хартца, навязчивая сила либерализма столь велика, что парадоксальным образом она создает угрозу самой свободе. Основная этическая проблема либерального общества состоит не в тирании большинства, как опасались многие, но в «тирании мнения». Истерия, которая время от времени охватывает Америку и которую ни одна другая западная нация не могла понять, предполагает наличие уникального механизма: «когда либеральное сообщество сталкивается с военным и идеологическим давлением извне, оно трансформирует эксцентричность в грех»[55]. Либерализм способен превратиться, пишет Хартц, в «колоссальный либеральный абсолютизм», который воспрепятствует конструктивным действиям в мире, отождествляя неясное с недобрым, и (…) вдохновит истерию внутри страны, порождая тревогу там, где существует неясность». Те, кто неистово настаивает на чистоте американской традиции, особенно восприимчивы к болезни политического экстремизма, говорил Хартц как раз в тот момент, когда только начинала разворачиваться антикоммунистическая кампания сенатора Джозефа Маккарти.

Устойчивость и долговечность системы обеспечиваются также исключительной гибкостью ее параметров, которую отцы-основатели нации мудро заложили в основополагающие документы. «Я понимаю, что законы и институты должны идти рука об руку с прогрессом человеческого разума…По мере того как делаются новые открытия, раскрываются новые истины, изменяются обычаи и мнения вместе с изменением обстоятельств, институты должны следовать ритму времен», – предусматривал Томас Джефферсон[56]. Джордж Вашингтон в 1796 году формулировал основной принцип политической системы как «право людей создавать и изменять устройство его правительства»[57]. Чтобы это предписание не было понято превратно амбициозными правителями, Джефферсон уточнял: «Идея, что институты, созданные для пользования нации, не могли быть изменены или преобразованы, даже для того, чтобы служить своим целям, (…) может быть полезной мерой предосторожности против злоупотреблений монарха, но совершенно абсурдны по отношению к самой нации».

Джефферсон приблизительно наметил ритм изменений: каждое поколение имеет право выбирать для себя форму правительства, наилучшим образом повышающую его счастье. Основной документ, Конституция Соединенных Штатов Америки, будучи самой давней действующей конституцией в мире, с момента вступления в силу 4 марта 1789 года, получила 27 поправок. В отличие от других государств поправки к Конституции в США не изменяют и не удаляют принятый текст, а добавляются к нему, подтверждая таким образом незыблемость исходных посылов.

Помимо вышеописанных фундаментальных особенностей американской либерально-демократической системы стоит также отметить несколько свойств ее практического функционирования.

Система сдержек и противовесов, ключевая характеристика американского государства, определяет все практическое функционирование политической конструкции. В стремлении обеспечить свободу и более всего опасаясь тиранической концентрации власти в одних руках, основатели государства создали такую архитектуру, которая выдержала все действующие элементы системы в постоянном противоборстве. По сути правительство было построено так, чтобы каждая его часть препятствовала работе других. В соперничестве ветвей и институтов правительства «сдержки» и «противовесы» подразумевают право, способность и ответственность каждого подразделения следить за деятельностью других и использовать свои полномочия для ограничения их власти.

Ознакомительная версия.