Обычная средняя школа не дает выпускнику профессии, но сотни глаз она ему дает, и каждый такой глаз хочет что-то высмотреть. Высмотреть в своем поле зрения, может быть и крохотном.
Разве лишь врожденная одаренность производит все значительное?
А увлеченность! Андрей талантлив, но вял. Борис – талантлив менее, но весь горит, влюблен в свою работу. Кто же сделает больше и прекраснее? Не Борис ли?
А воля и трудолюбие! А просвещенность – богатые и разнородные знания!
А долг, верность, любовь!
Одна писательница писала о своей матери: «О, как мать торопилась с нотами, с буквами, с Ундинами, с Джен Эйрами, с Антонами горемыками[31], с презрением к физической боли... точно знала, что не успеет, все равно не успеет всего, все равно ничего не успеет, так вот – хотя бы это, и хотя бы еще это, и это еще... Чтобы сразу накормить – на всю жизнь!..
Мать точно заживо похоронила себя внутри нас – на вечную жизнь!..»
Могли ли не войти в произведения писательницы не только знания, полученные ею в детстве от матери, но и любовь писательницы к ней?
Конечно, не могли. Не случайно образ матери потом, постоянно встречался на страницах книг писательницы.
Об обязательности необязательного нельзя забыть и в чисто нравственной области. Например, в форме необходимости платить за все хорошее. Даже – и особенно! – когда никто как будто никакой «платы» от тебя не требует.
Мне раз попалось в руки письмо. Писал отец сыну-неудачнику:
«...Я не против того, чтобы ты трясся перед проигрывателем. Я против того, чтобы это было единственной целью твоей жизни. Танцы, музыка, вечеринки, другие развлечения, не оскорбляющие других, никому ничем не вредящие,– все это замечательно! Все это призвано давать человеку отдых, разгрузку тела и мозга после труда, заряжать его бодростью и запасом новых сил. А если нет труда? Если человек только развлекается? Тогда это гадко. Гадко потому, что человек что-то берет от других, от общества, ничего взамен не давая. Так поступают только самые жалкие.
Есть святой извечный нравственный закон: за все надо платить. Взял в магазине кусочек сыра – заплати деньги. Тебе подарили книжку – поблагодари. В автобусе кого-то нечаянно задел – извинись немедленно. Так – во всем. За ласку матери – отплати старанием в учебе. Люди о тебе заботятся – заботься и ты о людях.
А разве ты такой? Всю жизнь только берешь, ничего взамен не давая.
Приучившись все брать даром, человек незаметно утрачивает способность видеть ценности людей и вещей. Мир его становится однообразно мутным, человек незаметно превращается в таракана»...
В заключение – удивительнейшая история, которую, мне кажется, полезно знать моему читателю. История, показывающая, что развитие одного дарования в человеке отнюдь не мешает (некоторые считают, даже помогает) развитию и совсем другого, может быть, и нескольких других.
Жила в Москве перед войной талантливая исследовательница, доктор биологических наук Нина Бернардовна Познанская. Сейчас ее считают одной из основательниц космической биологии. Но, кроме науки, она занималась еще и... поэзией. Писала великолепные стихи, делала замечательные стихотворные переводы.
В начале войны Познанская вместе с институтом эвакуировалась из Москвы в Томск. Там, в 1942 году, она заболела брюшным тифом. И вскоре умерла. В возрасте 32 лет.
Мать Познанской, Нина Герасимовна Яковлева, известная наша переводчица французской классики (Бальзак, Мольер, Жюль Верн, Анри Барбюс и др.) пережила единственную дочь на три десятилетия.
От родственников Познанской я получил кое-что из стихотворного наследства Нины Бернардовны. В том числе – перевод одной из самых знаменитых баллад на свете «Улялюм» Эдгара По. Великий американский писатель написал ее в 1847 году в память своей жены Виргинии, а Познанская перевела мрачные строфы почти сто лет спустя, незадолго до своей смерти.
«Улялюм» переводили многие, в частности на русский язык – К. Д. Бальмонт, Валерий Брюсов и Н. К. Чуковский. Всех привлекла какая-то светлая (совсем не подавляющая!) грусть произведения, его бетховенская музыка и ясно ощущаемый «синий» цвет. Но когда я давал специалистам и неспециалистам для сравнения все четыре перевода «Улялюм» на русский и просил назвать лучший, все в один голос называли перевод Познанской. Вот характерная выдержка из письма:
«Огромнейшее спасибо Тебе за переводы «Улялюм». Особенно хорош один: Нины Познанской. Давно я не испытывала от чтения стихов такого глубокого, прекрасного чувства. Синий, синий стих! Чудный! Я даже сделала ассоциацию к нему. Маме понравилась эта картинка...»
Художница О. Галицкая
Прочитайте балладу в переводе Н. Познанской. Не взволнуют ли прекрасные ее строки и тебя, мой дорогой читатель?
УЛЯЛЮМ
Небеса были тусклы от скорби.
Был октябрь безнадежен и сир.
Словно пепел окутывал мир
Этой ночью, поблекшей от скорби.
Был октябрь безнадежен и сир.
Это было на озере Обер,
В очарованном, облачном Вир.
На пустынном, на сумрачном Обер,
В заколдованной области Вир.
Там однажды дорогой Титанов
Я с Психеей, с душою, блуждал,
Я среди кипарисов блуждал
В колыханье холодных туманов,
Я напрасно покоя искал.
Так у полюса пенится вал,
Лава рвется из жерла вулкана.
Так на Янике, в клубах тумана,
Бьются реки о выступы скал.
В занесенных метелями странах
Бьются реки в расщелинах скал.
И забыли, забыли мы оба
Эту ночь, этот год, этот мир,
Этот в звездах затерянный мир.
Где когда-то бродили мы оба
(Был октябрь безнадежен и сир!).
Мы забыли об озере Обер,
О холодном и облачном Вир,
О пустынном, о сумрачном Обер
В заколдованной области Вир.
Так безмолвно во мгле мы блуждали.
Ночь старела, встречая рассвет.
И о том, что подходит рассвет,
Мы по звездным часам угадали.
Но блеснул, возникая из дали,
Полумесяца призрачный свет –
Мы двурогий венец увидали,
Мы Астарты венец увидали,
Заблиставший меж звезд и комет.
Я сказал: «В колыханье туманов
Над мирами всплывает луна.
Над геенной всплывает луна
В легких вздохах прозрачных туманов.
Злоба Льва для нее не страшна
И над логовом всходит она.
Верь, Астарта нежнее Дианы,
Пусть недвижная мгла холодна,
Но дорогою Леты туманной
Уведет нас на небо луна».
Но Психея печально сказала:
«Нет! Луна неспокойна и зла.
В бледных бликах – пророчество зла.
Нам несчастье луна предсказала,
По неверной дороге вела.
Поспешим, чтоб она не догнала!»
И взмахнули два легких крыла –
Тень от крыльев на звезды легла.
Тень от крыльев на землю легла,
И встревоженно пыль прошуршала
Под печальным касаньем крыла.
Я ответил: «Сияньем Сибиллы
Манит нас этот призрачный свет,
Этот бледный, мерцающий свет
Кристаллический отблеск Сибиллы.
О, не бойся, опасности нет!
Пусть дорогу луна осветила,
Проплывая меж звезд и комет.
О, не бойся, опасности нет!
Если небо луна осветила,
В эту ночь сохранит нас от бед
Кристаллический призрачный свет.
Листья падали, в сумраки рея
(Нас тревожил, нас мучил их шум!).
Убегая от горестных дум,
В чащу леса увлек я Психею.
Дикий северный лес был угрюм.
Листья падали, в сумраке рея...
Вдруг увидел я склон... И, бледнея,
Я сказал: «Он забыт и угрюм.
О, прочти эту надпись скорее!»
– «Улялюм, Улялюм, Улялюм –
Здесь могила твоей Улялюм!»
Это имя дыханием скорби
Всколыхнуло души моей мир,
Я узнал эту ночь, этот мир,
И я вскрикнул: «То озеро Обер!
В этот лес, где скитались мы оба.
Запела меня демонов злоба.
Здесь с тобой я расстался у гроба,
Здесь тебя я сквозь ночь проносил...
Был октябрь безнадежен и сир.
Я узнал – это озеро Обер
И туманы холодного Вир.
Я узнал – это озеро Обер
В заколдованной области Вир!»
...Герой тоскует о своей возлюбленной, которую похоронил год назад. Особая скорбь охватывает его в годовщину смерти, и он, почти потеряв рассудок, отправляется в скитание. Смутное сознание – Психея – понимает ужас происходящего и старается остановить осиротевшего. Но тот ничего не слышит. Он идет, идет, пока безумие не оставляет его. Он прозревает и видит себя у могилы Улялюм. Скорбь и печаль охватывают его с еще большей силой.
