Иногда по части колючек Брамс заходил слишком далеко. Как-то раз на Рождество он был в гостях в одной семье и шутки ради сказал детям, что Дед Мороз простудился и в этом году не сможет принести подарки. Дети разрыдались и не поверили Брамсу, когда тот стал их уверять, что пошутил. Он до смерти перепугался и побежал к матери ребятишек, умоляя помочь ему успокоить малышню. К счастью, эту историю скоро позабыли, а вот другую — нет: Брамс устроил такой жестокий разнос одному чувствительному молодому композитору, что бедняга повредился рассудком и разъезжал по Вене на трамвае, крича: «Спасайтесь! Спасайтесь! Брамс заложил в вагон динамит!» Его забрали в психиатрическую больницу, и он так и не поправился. (Ужасно. Я уверен, что даже Брамсу, который очень редко чувствовал себя виноватым, было скверно на душе от этой истории. Он, наверное, просто хотел помочь, но забыл, что у некоторых людей аллергия на ежовые колючки.) В другой раз некий композитор сыграл Брамсу своё новое произведение, надеясь на похвалу или, по крайней мере, на конструктивную критику. Когда он кончил играть, воцарилось молчание, затем Брамс встал, взял ноты и сделал одно-единственное замечание: «Какая чудесная писчая бумага!» Несмотря на всю свою язвительность, Брамс не был намеренно жесток — просто сочинение музыки являлось для него священной обязанностью, и он просто не мог слушать плозую музыку. Но, если ему по-настоящему нравилась чья-либо музыка, он старался сделать всё, что было в его силах, — например, помогал её публиковать и исполнять. Надо сказать, Брамс крайне критично относился и к самому себе. Он без конца работал над каждым своим произведением, но почти никогда не чувстврвал удовлетворения от полученного результата. Брамс сочинил по меньшей мере двадцать скрипичных квартетов, но опубликовал всего три из них, а остальные сжёг. Он вообще уничтожил больше половины своих сочинений! Брамс не понимал, почему Моцарт мог сидеть в ресторане или в шумной компании и сочинять великую музыку, тогда как ему приходится биться над каждой нотой. Это казалось так несправедливо!
Я уверен, что он завидовал и счастливой семейной жизни Моцарта. Брамс никогда не был женат; несколько раз он чуть не женился. Однако в последнюю минуту (или чуть раньше) всегда успевал увильнуть. (Ежи умеют вилять?) После кончины Шумана он мог бы, наверное, жениться на Кларе Шуман, но этого не произошло. Возможно, болезнь и смерть Шумана отбрасывали слишком мрачную тень на их отношения. Потом Брамс влюбился в прелестную молодую девушку по имени Агата и даже подарил ей обручальное кольцо. Правда, тогда ему ещё не слишком сопутствовал успех, и он решил, что ему совсем не хочется, вернувшись домой после очередного провала, читать на лице жены жалость, — и он разорвал помолвку! Очень странное поведение, но таков был Брамс. В другой раз он решил сделать одной девушке предложение под Рождество и пошел к ней домой; там он узнал, что всего пару часов назад она приняла предложение другого поклонника. Потом Брамс влюбился в дочь Шумана Юлию (могу поспорить, что Клара была не в восторге) и чуть не умер с горя, когда Юлия вышла замуж за итальянского аристократа. И так далее — любовная жизнь Брамса не удалась, но, я думаю, главная причина была в том, что он просто боялся подпустить кого-нибудь близко к своему внутреннему «Я», — Брамс не хотел, чтобы кто-нибудь пробрался сквозь его колючки!
Даже дружить с ним было совсем не просто. Брамс был близок с Кларой Шуман до самой её смерти и однажды на Рождество сказал ей, что любит её больше всех на свете, гораздо больше, чем самого себя. Несмотря на это, они всё время ужасно цапались и порой по несколько лет пререкались из-за сущих пустяков. Потом они неизбежно целовались и снова мирились (уже без поцелуев). Брамс ссорился со своими друзьями из-за музыки, из-за политики, из-за их личной жизни — это часто губило дружбу. Он что думал, то и говорил — почему бы и нет? Всё правильно, только иногда люди принимали это слишком близко к сердцу. Да, нелегко было дружить с Брамсом, но тут имелись и свои положительные стороны. В хорошем настроении это был сердечный, остроумный и нежный человек, а если он от души сочувствовал кому-то из друзей, попавших в беду, то мог для них разбиться в лепёшку. Несмотря на все колючки, ворчания и обиды, у Брамса было большое, нежное сердце. Жаль, что у него не было ни жены, ни детей, на которых он мог бы излить всю свою нежность.
Выходит, Брамс был несчастным, угрюмым человеком, который пожертвовал всей своей жизнью ради музыки? Думаю, что нет. Несмотря на все его причитания и жалобы на одиночество, вокруг него всегда собиралась компания, где бы он ни находился, будь то Вена или маленькие провинциальные городки, куда он уезжал на лето. Брамс любил сидеть в ресторане под открытым небом и слушать, как цыгане играют на скрипках свои искромётные мелодии или как танцевальные оркестры исполняют грациозные венские вальсы. Или же он сидел в пивном зале, поглощая в огромном количестве пиво (что было вовсе не на пользу его фигуре), поучая восторженных молодых музыкантов жизни и слушая, как бурно они смеются его шуткам. Правда, в конце вечера он в одиночестве катил к себе домой, но, по крайней мере, всегда знал, что его сочинения пользуются любовью и ценятся в музыкальном мире. И наверное, хорошо, что, когда он ложился спать, рядом с ним не было жены — его храп свёл бы её с ума, и тогда у него в самом деле был бы повод для жалоб и причитаний.
Музыка
Как я уже говорил, Брамс без конца работал над своими произведениями, а большую часть написанного вообще уничтожил. Его посещала идея, он раздумывал над ней во время долгих сельских прогулок (как Бетховен), изучая её со всех возможных сторон, и только потом наконец записывал. Затем Брамс приступал к работе над тем, что записал: улучшал, поправлял — тут-то и начинались подлинные мучения. В конце концов он отправлял законченную пьесу другу, мнению которого доверял, с запиской, что это очень плохая пьеса. Если друг делал замечания, Брамс иногда принимал их, иногда нет. Но всё равно снова что-то доделывал и переделывал. Только будучи уверен, что проработал пьесу вдоль и поперёк, и по возможности представив её публике, Брамс наконец-то отправлял рукопись издателю, обычно опять-таки с сопроводительной запиской, что издавать её не стоит.
Итак, мы можем вполне уверенно сказать, что сочинение музыки для ежа по имени Брамс было не таким уж лёгким занятием. Он обожал музыку великих мастеров прошлого — Баха, Моцарта, Бетховена и других композиторов, и почти все его сочинения написаны в формах более раннего времени: симфонии, сонаты, концерты, квартеты и т. д. (кроме оперы — он не написал ни одной). Брамс считал, что гении прошлого воспользовались всеми лучшими идеями и ему никогда не сравняться с ними. Он же взял их музыку за образец — разве это не лучший способ чему-либо научиться? (Конечно, Брамс невысоко ценил собственную музыку; но музыку большинства других композиторов, своих современников, он ценил ещё меньше!) Таким образом, музыка Брамса продолжает идеи его великих предшественников. Кое-кто из современников Брамса, вовсю старавшихся избавиться от прежних форм и создать свои собственные, новые, считал, что он старомоден и просто пытается переделывать старую музыку. Это не так! Величайшее достижение Брамса состояло в том, что он взял старые формы и превратил их в живые, яркие, свежие творения.
Брамс писал музыку в самых разных настроениях. Порой, слушая его произведения, так и видишь, как он безмятежно отдыхает, держа в руке кружку пива и внимая звукам цыганского оркестра. (На основе цыганских мелодий Брамс написал «Венгерские танцы»; буйным цыганским духом нередко пронизаны и его более крупные сочинения.) В других случаях перед нами раскрываются мрачные и трагические стороны его натуры. Например, в некоторых быстрых частях его произведений, которые называются скерцо (первоначальное значение «шутка» — та ещё шутка!), явственно слышится, как по дремучему лесу носятся черти (жуть!). В его музыке есть также бурные моря и роскошные закаты, любовные песни и изящные танцы и т. д., и т. д. Что же их объединяет, что заставляет воспринимать их как произведения одного композитора? Богатство звучания, глубокая и величественная красота (кстати, как правило, вовсе не колючая); это и есть музыкальный голос Брамса, и только Брамса! Если я включаю радио, не зная заранее, что прозвучит, его музыку мне узнать легко: она льётся, увлекая меня за собой, и не даёт выключить приемник — очень неудобно, если я спешу! Однако стоит всё же задержаться и послушать…
Что слушать. Поскольку Брамс разорвал всё, что ему не нравилось, его плохих или незначительных сочинений сегодня просто нет. (Многие «Венгерские танцы» и другие короткие пьесы — лёгкие и весёлые, но вовсе не незначительные: ведь веселиться очень важно!) Однако самые великие свои сочинения Брамс, по-видимому, написал тогда, когда бывал охвачен очень сильными душевными переживаниями, но, будучи человеком-ежом, мог выразить свои чувства только через музыку. Например, Первый фортепианный концерт был написан после смерти Шумана — он звучит как крик измученной души. Я помню, как впервые услышал этот концерт: во вступлении при грохоте литавр (такой барабан) я подскочил на несколько сантиметров. В первой части концерта звучит настоящая боль, и только в медленной, похожей на молитву второй части мы словно чувствуем, как дух Шумана обретает покой. Послушайте также скрипичный концерт — это совсем другое дело. Там есть несколько самых красивых мелодий, когда-либо написанных Брамсом, а в разухабистой последней части много ритмов в цыганском духе.
