человечество – лишь в той мере, в какой мы являемся порождением человеческой истории. Пиркс неловок, неуклюж, медлителен, своей обстоятельностью и аккуратностью труженика чем-то напоминает не то капитала Тушина, не то комиссара Мегрэ. Лем проводит Пиркса через самые разнообразные приключения, словно испытывает человека на прочность. И каждый раз навигатор Пиркс с честью выходит из наисложнейших ситуаций, сохраняя свое человеческое достоинство.
В рассказе «Несчастный случай» речь идет о роботе Анеле, который «был более похож на своих конструкторов, чем им бы этого хотелось». Робот погибает, спутники Пиркса объясняют его гибель техническими неполадками. Рискуя жизнью, Пиркс пытается доискаться истины (его заставляет так поступать чувство человеческой порядочности – Анел был их верный спутник) и приходит к выводу, что робот отнюдь не распрограммировался, напротив, он совсем по-человечески решил поиграть в игру – ставкой которой была его собственная жизнь. Чтобы признать в роботе, механической машине, пробудившееся сознание, требуется большая сила, душевная щедрость, широта и достоинство: и Пиркс их проявляет. Он не боится соперников себе как человеку, поскольку верит в себя, верит в возможность понять «другого человека».
Еще показательнее в этом смысле последний напечатанный на русском языке рассказ из цикла о Пирксе «Дознание». На космическом корабле, командует которым пилот Пиркс, смешанная команда: половина – люди, половина – роботы, но кто есть кто – Пиркс не знает, не знают и сами космонавты. Полет должен выявить: кто – роботы или люди – лучше приспособлены к опасностям космического путешествия. Внезапно выясняется, что один из роботов – неизвестно кто – решил не просто погубить корабль, но захватить власть над человеческий миром. Задача – отделить людей от роботов – становится жизненно важной. Приведем размышления героя, который пытается определить, что в этой ситуации делать: «Расколошматить корабль на Титане, что ли? Но ведь они физически, кажется, действительно выносливей – значит, я первый и сверну себе шею. В смысле интеллекта они тоже не выглядят слабосильными; вот только эта интуиция… это отсутствие творческих способностей… но ведь и у большинства людей их нет! Что же остается? соперничество в эмоциях, если не в интеллекте? В так называемом гуманизме? человечности? Превосходно, но как же это сделать? В чем состоит эта человечность, которой у них нет? Может, это действительно всего лишь гибрид алогизма с пресловутой порядочностью, с “благородным сердцем”, с примитивным моральным инстинктом, который не способен схватить следующие звенья причинной цепи? Поскольку цифровые машины не благородны и не алогичны… Тогда вся наша человечность – это только сумма наших дефектов, наших изъянов, нашего несовершенства; это то, чем мы хотели быть и чем быть не можем, не умеем, то есть просто зазор между идеалом и осуществлением? Но тогда нужно соревноваться… в слабости? Иными словами, найти ситуацию, в которой слабость и ущербность человека лучше, чем сила и совершенство нечеловека…»
В конечном счете, как и замечает дальше Пиркс, корабль и людей спасла, а робота-преступника погубила человеческая нерешительность, «та человеческая порядочность, которую он (робот. – В. К.) так безгранично презирал». Лем, как видим, заостряет свою мысль до предела: сама человеческая слабость оборачивается невиданной силой. В этой вере в человека заключен основной пафос Лема-художника.
Человек неисчерпаем, и никто никогда не может указать границы его возможностей. Если не осознать этого, если утратить доверие к человеку, считает Лем, к человеку, который и зло свое сможет преодолеть по-настоящему только сам, то катастрофические последствия не заставят себя ждать.
II
Это рассуждение подтверждается и одним из самых неожиданных романов польского писателя, в котором, на первый взгляд, он вступает в противоречие с идеей всепобеждающей силы человека. Но лишь на первый взгляд.
Само название этого poмана – «Насморк» – звучит немного вызывающе. Что такое насморк? Очевидно, одна из самых неопасных болезней, пустяк, который, однако, по замыслу автора, как уже заранее догадываешься, окажется решающим: спасет героя, разрушит злые козни или, напротив, окажется гибельным… А то, что речь идет о некой критической ситуации, становится ясно с первых же строк, погружающих нас в атмосферу тревоги, надвигающегося кошмара или убийства, ибо идет расследование таинственного и жестокого преступления и каждую минуту ожидается его повторение.
Что же это за преступление, о котором идет речь? Расследуются странные случаи самоубийства или – как предполагают – продуманного медикаментозного воздействия на жертву, приводившего к самоубийству (некоторые случаи при этом выглядели настоящим убийством). Все эти несчастья произошли с одиннадцатью мужчинами в возрасте около пятидесяти, в основном американцами, посещавшими грязелечебницу в Неаполе. Было еще несколько сомнительных случаев, когда мужчины этого же возраста, также посещавшие грязелечебницу и точно так же, как жертвы, впадавшие в депрессию и ожидавшие неизвестно откуда покушения, убийства, по тем или иным причинам улетали домой. Депрессия забывалась, и на все вопросы полиции они недоуменно пожимали плечами, но были не в силах что-либо пояснить или припомнить отчетливее.
Но, впрочем, как и полагается в детективе с хорошо закрученной интригой, все эти сведения мы узнаем лишь в середине романа, а поначалу читатель следует из Неаполя в Рим в машине главного героя, безымянного американского астронавта, приглашенного провести «симулирующую операцию». Герой должен проехать тем же путем, каким ехал некий журналист Адамс, последняя жертва таинственных преступников, и переночевать в том же номере того же отеля, где Адамс был найден умершим от удушья. Астронавт надеется «вызвать огонь на себя», чтобы перехватить преступника или целую шайку преступников.
Рассказ ведется от первого лица, и, как всегда в приключенческих романах бывает, хотя и «переживаешь», но веришь, что герой выйдет победителем. А герою Лема мы начинаем симпатизировать с самого начала романа, и эта симпатия сохраняет устойчивость до самого конца. Он не только решителен и находчив, смел и благороден, но еще и умен, я бы даже назвал его человеком, склонным к рефлексии, и, что самое главное, заботит его не собственная карьера, личное житейское преуспеяние, а судьба мира, человечества. И хотя Лем искусно рисует некоторую теоретическую ограниченность человека, которого жизнь заставляла больше действовать, нежели размышлять, само введение в роман такого мыслящего героя позволяет писателю поставить весьма сложные проблемы человеческого мироустройства.
Приманка не сработала, и герой летит в Париж «за советом» к доктору Филиппу Барту, «известному французскому кибернетику и одновременно научному консультанту Сюртэ». Несмотря на то что наш космонавт по состоянию здоровья не смог полететь на Марс – у него «сенной насморк», – на Земле он держится замечательно, снова и снова доказывая, что читатель не напрасно верит в своего избранника. Из всех героев Лема такое почти физиологическое доверие вызывал, пожалуй, только Пиркс, немногословный пилот космического корабля. Но Пиркс – герой фантастических романов, здесь же
