Если мы проследим траекторию этих вопросов от поэтов до Платона, то в его «Федре» наткнемся на инструкцию: что должен влюбленный просить от любви, от времени и даже от самого контроля. Это предписание особенно интересно нам тем, что Платон проецирует эти вопросы на философскую обеспокоенность природой чтения и письма.
И что же беспокоит Платона в чтении и письме? Как раз та самая особая сила. Чтению и письму присущ соблазн настолько сильный, что вызывает беспокойство за душу читателя или писателя, поскольку внедряется в душу читающего или пишущего с помощью механизма, которому никто не может сопротивляться, – властью эроса. Собеседник Сократа в «Федре» – молодой человек, влюбившийся в написанный текст. По мере того, как Федр и Сократ обсуждают любовь, они обнаруживают ту самую слепую зону, в которой пересекаются влюбленные и грамотность. Это точка во времени в той же мере, в какой и в пространстве, поскольку Платон формулирует свою обеспокоенность именно в свете отношения ко времени нас, смертных. Если сосредоточиться на той самой слепой зоне, может отчетливо проступить вопрос контроля над временем.
Больше счастливой любви!
Больше, больше счастливой любви!
Джон Китс, «Ода греческой вазе»
Федр влюблен в текст, сочиненный софистом Лисием. Это erōtikos logos (Pl., Phdr., 227с) – письменная версия речи Лисия на тему любви. Основной тезис нарочито противоречив. Лисий утверждает, что красивому юноше лучше бы угождать тому, кто не является его поклонником, а не тому, кто влюблен, а затем перечисляет доводы, почему не-поклонник – более предпочтительный эротический партнер. Когда Федр смотрит на слова текста, его будоражит желание (epethumei, 228b), и видимая радость переполняет его, когда он зачитывает содержимое свитка Сократу вслух (234d). Федр относится к тексту так, точно это его paidika — юный возлюбленный, замечает Сократ (236b), и использует его как инструмент соблазна, выманив Сократа за городские стены для оргии чтений на свежем воздухе (230d-e; ср. 234d). Чтение побуждает Сократа к признанию, что и сам он влюблен в логос (andri philologō, 236e; ср. tōn lоgōn erastou, 228c). В «Федре» эрос и logos подходят друг другу так же идеально, как две половинки символа. Так давайте посмотрим, какое значение из этого возникает.
Речь Лисия нарочно сочинена так, чтобы сбить с привычного хода мыслей и вытеснить расхожие представления о любви. Ее цель – ввести в заблуждение и ввести в соблазн. Однако сама речь проста: Лисий занимает особую позицию по отношению ко времени, и отсюда проистекает вся шокирующая новизна. Именно с этой временно́й точки зрения различаются чувства, мысли и действия влюбленного и не-влюбленного, и именно такую точку зрения не может занять ни один влюбленный. Лисий пишет о любовной связи из точки ее завершения.
Кто из влюбленных верит, что чувствам придет конец? Влюбленные барахтаются в «чистейшей тревоге»: желание для них всегда глагол настоящего времени в изъявительном наклонении. Они потрясены, когда влюбляются, – и так же потрясены, когда влюбленность заканчивается. По мнению Лисия, такой подход попросту бессмыслен и требует исправления кем-нибудь, кто может реалистично оценить эротический опыт. Лисий настаивает на одном-единственном факте: преходящей природе эротического желания, и переходит от этого факта к своей подрывной теории.
Привязанность желания ко времени – вот фундамент теории Лисия. Как только желание влюбленного начнет утихать, предсказывает Лисий, он потеряет интерес к возлюбленному и бросит его, что непременно вызовет боль и душевное смятение. Он отречется от своей любви, погорюет о своих вложениях в нее и отправится навстречу новым увлечениям. Любовь, основанная на сиюминутной физической страсти, обречена ослабнуть, когда пройдет возбуждение (Pl., Phdr., 233a-b). Напротив, не-любовь не-поклонника, особенно не привязанная к сиюминутным наслаждениям, может привести к неизменному, не подверженному влиянию времени отношению к предмету любви и самому роману. Не-любящему одинаково важны «тогда» и «сейчас». Вот что он говорит юноше, за которым ухаживает:
…πρῶτον μὲν οὐ τὴν παροῦσαν ἡδονὴν θεραπεύων συνέσομαί σοι, ἀλλὰ καὶ την μέλλουσαν ὠφελίαν ἔσεσθαι, οὐχ ὑπ᾽ ἔρωτος ἡττώμενος ἀλλ᾽ ἐμαυτοῦ κρατῶν, οὐδὲ διὰ σμικρὰ ἰσχυρὰν ἔχθραν ἀναιρούμενος ἀλλὰ διὰ μεγάλα βραδέως ὀλίγην ὀργὴν ποιούμενος, τῶν μὲν ἀκουσίων συγγνώμην ἔχων, τά δὲ ἑκούσια πειρώμενος ἀποτρέπειν· ταῦτα γάρ ἐστι φιλίας πολὺν χρόνον ἐσομένης τεκμήρια.
Если же ты мне внемлешь, то, прежде всего, я буду в общении с тобой, служа не удовольствию только в данное время, но принимая в соображение и имеющую последовать в будущем пользу: ведь я не любовью побежден, но самого себя преодолел… Все это ручательства такой дружбы, которая будет длиться долгое время [66].
(Phdr., 233b-c)
Подобное постоянство позволит не-влюбленному привыкнуть к изменениям в возлюбленном, продолжает Лисий. Не-влюбленный не ужаснется, когда внешность его возлюбленного поменяется с годами (234b), не станет препятствовать другим изменениям: скажем, поиску новых друзей и увлеченности новыми идеями и ценностями (232b-d). Он не прекратит отношения, когда страсть утихнет; не лишит возлюбленного радостей своей дружбы, когда его красота минует свой расцвет (234b):
ὠς ἐκείνοις μὲν τότε μεταμέλει ὧν ἂν εὖ ποιήσωσιν, ἐπειδὰν τῆς ἐπιθυμίας παύσωνται· τοῖς δὲ οὐκ ἔστι χρόνος ἐν ᾧ μεταγνῶναι προσήκει.
Поклонники раскаиваются в своих благодеяниях после того, как страсть их потухла, у не-поклонников и времени нет, когда им надлежало бы раскаиваться.
(Phdr., 231а)
Для не-поклонника желание никогда не связано с болью. «Сейчас» и «тогда» для него взаимозаменяемы: его роман – цепочка временных событий, в которую можно вклиниться в любой момент или поменять их местами безо всякого вреда. Мыслительный процесс Лисия начинается там, где заканчивается эрос, и обращает эрос вспять. Или, как выразился Сократ:
οὐδὲ ἀπ᾽ ἀρχῆς ἀλλ᾽ ἀπὸ τελευτῆς ἐξ ὑπτίας ἀνάπαλιν διανεῖν ἐπιχειρεῖ τὸν λόγον, καὶ ἄρχεται ἀφ᾽ ὧν πεπαυμένος ἂν ἤδη ὁ ἐραστὴς λέγοι πρὸς τὰ παιδικά.
Он пытается не с начала, а с конца, головою вниз, плыть вспять в своей речи; он начинает с того, что поклонник мог бы сказать предмету своей любви уже в конце.
(Phdr., 264а)
Ловким маневром Лисий обходит проблему эроса. Маневр этот связан со временем: оратор попросту отказывается входить в тот момент, который влюбленным мыслится как «сейчас», – в момент желания. Вместо этого он безопасно размещается в воображаемом «потом» и взирает на желание с удобной позиции эмоциональной невовлеченности. В оценку эротической ситуации «сейчас» он способен включить все вероятности
