Ознакомительная версия.
Через минуту обе половины двери раскрылись. Появились придворные в самом глубоком трауре и прошли через зал в спальню, где лежало тело Государыни. Я была извлечена из уныния, в которое повергло меня зрелище смерти, приближавшимся похоронным пением. В дверях показалось духовенство, священники, певчие и Императорская семья, а за нею несли тело на великолепных носилках, покрытых Императорской мантией, концы которой неслись первыми чинами двора. Началась служба; она подняла мое мужество, смягчая сердце. Когда церемония кончилась, вся императорская фамилия, один за другим, преклонялись перед телом и целовали руку покойной.
Потом все разошлись. Остался один священник против трона, чтобы читать Евангелие. Шесть кавалергардов были поставлены вокруг гроба».
Царствования Екатерины и ее нелюбимого сына Павла завершили XVIII век в России. Но нам пока рано покидать этот век, ведь мы, по сути, познакомились только с двором и придворной жизнью. Но как жили женщины за стенами дворцов?
В 1818 году в Петербурге вышел небольшим тиражом роман «Евгения, или Письма к другу». Его автором был сын пономаря, скромный учитель из города Уральска Иван Сергеевич Георгиевский. Фабула романа предельно проста. Некий юноша Эраст встречает прекрасную и добродетельную девушку Евгению, влюбляется, ухаживает за ней, добивается взаимности, женится, воспитывает вместе с ней сына. Но Евгения внезапно умирает от простуды, и Эраст погружается в неизбывное горе.
Этот роман хорош именно тем, что зауряден. Он показывает, каков был идеал женщины, любви, семейной жизни и воспитания детей у рядовых (хотя и образованных) членов общества в конце XVIII — начале XIX века. И легко можно увидеть, какой путь прошла общественная мысль России за сто лет.
Итак, идеал русской женщины XVII века — это невинная девушка, коротающая время в своем тереме за вышиванием и молитвами, а после свадьбы — рачительная хозяйка, не выходящая из повиновения мужу, погруженная в заботы о домашней экономии и о детях и не жаждущая суетных развлечений.
Каков же идеал конца XVIII века?
«По испещренному цветами лугу величественно приближается к водопаду прекрасная, несравненная незнакомка. Три улыбающиеся грации сопровождают ее, как богиню. Большие глаза ее блистают ярким светом, проникающим в глубину сердца. Нежные розы, смешавшись с лилиями, улыбаются на прелестных ее ланитах. Черные локоны небрежно стелются по воле резвого ветра. Она идет медленно едва касается цветов, смиренно преклоняющихся перед нею. Я весь обратился в зрение, и с жадностью пожираю ее прелести. Она бросила на меня беглый взгляд; тихо подошла к водопаду; несколько минут смотрела на кипящие волны, на играющее в них солнце, медленно разлучила свои взоры с сими очаровательными предметами и наконец исчезла. Друг твой остался неподвижен, подобно пораженному молнией».
Во второй раз Эраст встречает свою красавицу в светской гостиной.
«Милый друг! Приличие привлекло меня в блестящее собрание. Я сидел один и проклинал тягостные узы, налагаемые обществом. Я тосковал о сладостном уединении, скорбь мою питавшем; им занимался в кругу шумных удовольствий, оглушавших мои чувства! Вдруг необыкновенное движение, подобно волнам, разлилось по всему собранию. Молодые мужчины теснятся; женщины с беспокойством смотрят, и нежный румянец покрывает щеки их; старики на минуту оставляют карты и невольною улыбкою приносят жертву явившейся красоты. Любопытство против воли влечет друга твоего в толпу теснившихся ее почитателей. И что же? О небо! Я увидел божество свое… Гром грянул над твоим другом! Колена мои колеблются; я трепещу подобно преступнику. Она склонила на меня взор свой; друг мой, какое-то пламя объемлет меня; мои взоры помрачаются, я ослабеваю, опираюсь о стену и едва могу броситься в кресла. И в сем изнеможении вкушаю восторг, коего душа моя никогда еще не ощущала.
Какую жизнь разливает она в кругу всего собрании. Ее взгляды, улыбка, движения, голос — все сыплет розы удовольствия вокруг нее. С жадностью всякий ловит слово ее. Но она старается сокрыть сию грацию, которая все в ней венчает. О небесное существо, тем более ты поражаешь, очаровываешь, чем более скрываешь божественные свои достоинства! Друг мой, я смотрю на нее, все забываю и весь обращаюсь в наслаждение.
Но что я почувствовал, милый мой, что я почувствовал, как она, после скромного сопротивления, начала играть на гитаре, сопровождая приятные звуки нежным, прелестным, волшебным голосом! Небесное согласие, меня восхитив, проникло во глубину самого сердца. Никогда смертный не извлекал подобных звуков. Рука ее перестала бегать по струнам; последний вздох умер уже на сих устах: все еще слушает, и — вдруг во всех местах раздаются громкие рукоплескания. С величественным наклонением головы, с прелестною улыбкою обратилась она к собранию и вскоре исчезла, подобно молнии.
Какое мрачное безмолвие! Скука разлила яд свой всем обществе. Я спешу в уединение, чтобы в полной мере насладиться своим блаженством».
Затем Эраст знакомится с родителями Евгении и становится вхож в их дом.
«Счастливый случай познакомил меня с ее редкими родителями, и я увидел ее в их семействе. Я в смущении едва мог сказать ей несколько несвязных слов. Начинаю говорить; голос, самый ум — все мне изменяет. Одни глаза… в них она могла читать мою душу. Милый друг, с какою жадностью смотрю я на все в ее святилище! Какая везде простота! И какой вкус! Все тут говорит, все улыбается, все настраивает тебя к веселому расположению! Жан-Жак и Ричардсон, как я завидую вашей участи! Новая Элоиза и Кларисса лежат на ее столике. Счастливый Карамзин, она беседует также с твоими грациями! Любовь и дружба, соплетшись руками, парят перед нею в воздухе; пламенник и миртовая ветвь сливаются в одно знамение небесного наслаждения! Прекрасная картина! В стороне, на другом столике, видишь рукоделье и гитару. Цветы разливают благовоние в сем храме простоты и вкуса; соловей поет — умирает в восторгах.
Солнце бросало яркие лучи; вся природа томилась; между тем предлагают идти в сад. Я изумился; но, будучи готов броситься в самый огонь с божественною Евгенией, поспешно встаю, подхожу к ней с робостью. О счастье! Рука небесного существа в руке твоего Эраста! Ах, как желал бы я целую вечность переносить с нею жары ливийские! Входим в сад — сладостная прохлада и оживляет, и нежит томящиеся чувства. Вековые деревья, переплетшись ветвями, возвышаются до облаков и составляют повсюду зеленые своды. Луч солнца падает на них, играет, теряется. Бархатный ковер лугов манит под тень каждого дерева и предлагает приятное отдохновение. Чистый ручеек тихо катит струи свои посреди сада; кажется, он не может расстаться с прелестными местами. Гора, осеняемая ветвистыми деревьями, величественно подъемлет гордое чело свое. Дерновые ступени ведут на верх ее; где переплетшиеся акации составляют прекрасную беседку, защищаемую от жара ветвистыми ивами. Входим в сей храм. Мы одни. Евгения садится на дерновую скамью и указывает мне место подле себя. Но — друг твой на коленях перед нею, подобно преступнику, ожидает страшного приговора. Жизнь или смерть… Различные движения души рисуются попеременно на прелестном лице ее; молчание запечатлевает уста. Ужасная неизвестность! Я трепещу, едва дышу, разрушаюсь… „Торжествуй, — наконец она сказала, — с первого взгляда я почувствовала к тебе то, чего никогда еще не чувствовала“, — сказала и с быстротою молнии сокрылась в глубину леса. О, друг мой, божественное согласие восхищает мою душу, и на земле я вкушаю все наслаждения неба. Одно слово открыло мне рай!»
И вот Эраст и Евгения уже супруги. Как же они проводят свои дни?
«После веселого завтрака мы идем с поспешностью в сад вместе принести дань уважения природе. Ах, друг мой, как любят наши взоры бегать по сей роскошной ризе земли, волнующейся перед нами! С какой жадностью мы пьем чистый воздух, растворенный благовонием! Но едва жар начинает заступать место сладостной прохлады, мы удаляемся под кров своего скромного жилища. Небесная Евгения берет гитару… Если бы ты послушал, какие волшебные звуки! Милый мой, почему ты не со мною!
Иногда она садится за рукоделье, между тем я поверяю бумаге бесконечное блаженство, коим наслаждаюсь в кругу сего совершенного мира. Восхищение исторгает из рук моих перо, и я читаю ей строки свои. Друг мой, глаза ее оживляются, по розовым щекам катится слеза чувствительности. Венцы, рукою славы соплетаемые, сколь вы ничтожны в сравнении с сею бесценною слезою! Как я торжествую в сию минуту!
Иногда она рисует. Милый мой, сами грации водят ее рукою. Как она сливает природу с искусством и искусство с природою! Но что всего важнее, прекрасная душа ее всегда отражается на картине, подобно как солнце в чистом источнике. Иногда я читаю вслух какую-нибудь книгу, ознаменованную печатию гения. Как часто сердца наши встречаются! Я живо чувствую, что мы созданы друг для друга. Между тем обед. Яствы просты, но вкусны.
Ознакомительная версия.
