Последнее время я много читаю и листаю, но западает очень мало что: ваша классическая сердитая вещь об успехе в НЛО, странным образом, — как запоминаются калеки в метро — алфавитные мудрости Михаила Леоновича Гаспарова, роман Маканина о герое нашего времени: предсмертный хрип писателя, схватившего себя за горло, все та же группа Лаокоона, но нервная, взвинченная. Я жду Вашей книги, она будет событием века.
С постоянными мыслями о Вас,
Ваш В.
*****[1]
Седакова[2] У — т 26.10.1999 1520, кафедра.
Позднее искусство раннее, юношеское, зрелое Поставить перед размышлением Начать с простого разделения. Бродский: вся поэзия делится на песню и исповедь. Чистосердечное признание, кто имеет смелость смотреть на себя. Песня как форма поэзии: наоборот забвение о себе, о самооценке. Самозабвение, отсюда культ поэта небожителя. «Никто».
Исповедати ст. — слав.: прославить. Псалом, «кто исповест Тя», кто прославит. «Исповедайтеся Богу Небесному», прославьте Его. Псалом 50 звучит как песня.
Хлебников: Я не знаю, вертится Земля или нет, это зависит от того, уместится ли слово в строку.
Исповедь предполагает два себя, второго — умудренного, пожившего человека; песня всегда молодая, ранняя, первая: возвращает человека в начало, в свежие чувства. Это начало может быть хорошее. «Никто выведет нас из тлена». Постмодернизм: старое больше не продолжается.
Радикальная поэзия: Мандельштам, Целан, Хлебников. Безумные расплавленные произведения. Это XX век.
Но вторая группа: усталые поэты. Милош Чеслав, Элиот. У Элиота тема невозможности песни. Огонь, которого больше нет: пепел у Бродского.
«Казалось никого не обходило
Присутствие потухшего огня[3]».
Выработать. Милош: поэзия невозможно в мире без конца. What to do with a diminished thing, мир уменьшился. Кто не верит, что всё убыло, тот обманщик. Убывать может без конца. «За этим не следует ничего».
В жизни был Пролог на небесах. Законы энтропии, тепловой смерти. Покидает раннее, запах как вещь, прикосновение как шок.
Бродскому не хватает не радости, а боли: он не хочет страдания. Юность: вверх; позднее: вниз.
Это медитативная, рефлективная. Автор платит за Стихи оплачиваются личностью автора. Новая мораль: политическая позиция, прежде всего. Поэты демократического сопротивления.
Учительская поэзия: «Назидание», одна из сильнейших поэм Бродского.
В отсутствие конца, можно найти свой восторг. Или ностальгия по Земле — нет конца. […] Настроение — ностальгия — новое, связанное с нашим временем.
Но то позднее искусство, о котором я думаю, — другое: неспособность молодости к этому. Бродский и Милош: отцветание старого.
Что такое жизнь: как можно жить после???. Жизнь казалась невозможной, но она продолжается.
[…] «Лучше умрет, чем не споет что поет».
Танцующий человек от экстаза ослеп. К поздним — «Песни западных славян». «Домик в Коломне», поздняя поэма. Взгляд Рембрандта. Поздний Шекспир, «Буря». «Зимняя сказка». Их форма складывается иначе. Буду рада узнать опровержение.
Не то что наше время позднее. Обнищание, оскудение.
Это всё был эпиграф.
Теперь тема: та же, что на вводном курсе. Отношение поэзии и слова. Двойственный характер поэзии как словесного и несловесного искусства.
Q: Как Вы рассматриваете драму? Элиота, Лорки.
ОАС: эти драмы — поэмы. Гамлет — тоже лирика, драматическая.
Q: Драму поэт в конце XX в. писать не может?
ОАС: Я думаю что так. Или — театр абсурда.
Q: Обэриуты. Введенский.
ОАС: «Ожидание Годо».
Q: Целан: обязанность жить?
ОАС: Новый модус жизни, ностальгия по земле[4], без попытки восстановить. Позднее искусство: разглядывая Рембрандта. Рембрандт смотрит на свой портрет откуда- то из‑за границы.
Q: Поэзия расставания?
ОАС: Мандельштам: я изучил науку расставания, т. е. науку поэзии.
Q: Позднее искусство: ровное, примиренное. Анализ, второй зритель. Поучение, amor fati, задание координат. Открывается новая свобода. Пространство, которое знает.
О. А. С. 9.11.1999
Пушкин: каждый раз новости.
Прошлый раз: восьмерка; кружение, нелинейность. «Домик в Коломне», и «Осень» — октавы. Осень кончается — куда ж нам плыть. «Домик в Коломне» — пародийное окончание. Еще прозаизм: обсуждает свою технику, неглиже. Всё погружено в странную стихию рассказа. Муза знает только точки вдохновения, там нет разворачивания, они даны раз и навсегда. Прозаизм преодолевает лирическую природу. Образцы: Ариосто, Тассо. Ариосто: октавы; прелесть квантованной речи. Организация не только речи, но и содержания.
Терцина, наоборот, знак бесконечности, эти триады завершить невозможно. В каждой тройке шаг вперед (Гегель?). Октава — антитерцина. Stanza: комната. Замковые два стиха могут быть или мужские, т. е. окончание, или женские, т. е. ожидание продолжения.
Вопрос: у итальянцев фраза может выходить за станцу?
Воспоминание о гордой графике — она спрятана пародийным сюжетом.
Пушкин описывает недозволенные чувства. Разговор о странностях души. Хорошо тому, кто не проговорился. «Мгновенная змея», злоба. «И верно? в список жертв меня внесла». Внимание к страданию — не эротическое.
Отрицательное присутствие любовной лирики. Есть «приятно, люблю» etc. — как тема освобождения от роковой любви. Гордая графиня — Клеопатра; женский образ, который мучил Пушкина. Не любовь а муза, там где должна была быть любовь.
Наррация должна была быть любовная или героическая — но тут пародия! и подвиг, авантюра и любовь. Рассказ, нелепый, космогонический. Язык, который создает или поддерживает мысль. «Шуми без всяких дум».
Бродский, любитель длинных повествовательных стихов собственно ни о чем. Пока говоришь, живешь, продление жизни для автора. Мандельштам скорее боится (в стихах об Ариосто) за мир чем за себя.
Ирония, шутка или улыбка? Ирония отменяет рассказ, шутка — нет, не в противоположном смысле, как думает иронист.
Былины: их исполнение ритуальное. Только в великопостные дни. Мелодия строгая. Былину исполняют когда на море буря. Чтобы создать вселенную из хаоса.
«Осень», «Домик в Коломне» — может быть былины.
Власть и царь как‑то связаны с морем. Венчание с морем в Венеции. Это — ради самого говорения, которое должно быть красиво. Когда болтаешь, не живешь. Тут небрежные, любые вещи, произвол — но форма самая устроенная и сложная.
Море в «Осени» подготовлено равнинным пейзажем.
«Домик в Коломне» — время, когда он любит фламандскую школу, натуральное, мещанская петербургская жизнь. Всё быт, кроме — Мавруши. Сюжет совершенно нереалистичен. Характерный сюжет Боккаччо. Сюжет с мещанской жизнью предместий не связан.
Свободные отношения с музой. Муза превращается «И не вертись, резвушка». Отеческое отношение к поэзии, маленькое существо, веселое и управляемое.
Прошу читать и высматривать «Осень» и «Домик в Коломне» — какая точность и жесткость.
Записка: Позднее искусство: позднее, доброе отношение к жизни, полный самоотчет в инвентаре.
ОАС: Овидий по Гаспарову «добрый поэт» — благодушие.
Дама: Гомеровский гимн Гермесу, Гермес пишет космогонию — Аполлон прощает Гермеса, дарит ему стада.
ОАС: «Домик в Коломне» имел, как не романтизм, продолжателей. Самойлов, Арсений Тарковский, «Слепой», октавой, и «Чудо со щеглом», поселковая проза, мнимый и слегка эротический сюжет — вариация «Д. в К.» Умягчать сердца не надо с помощью сюжета, у Тарковского большая ошибка. Позднее — не связано с возрастом; но это самоустранение автора. В «Осени» всё сообщил о себе — и его всё равно нет. А у Тарковского главный герой сам молодой Тарковский.
Следующая тема — двойственное отношение поэзии к языку. Расцвет языка? или язык мешает, Поэзия с ритмикой и звуками как связана? что доминирует? Образ, условно я говорю, нечто связанное со зрительным и пластическим началом. Формы сейчас нет, что же теперь? язык или не язык? Как они отличают стихотворение от нестихотворения? Американский профессор: поэзия создана образом. Графоманы — очень виртуозны, но — нет образа. Но в чем образ — это еще говорить и говорить.
Пузырей: Вампилов, «не в звуках музыка, она… в образах».
ОАС: Видел Моцарт перед тем как писать всю симфонию целиком. Комизм и ирония — для меня разные вещи.
ОАС: Стратегия открытого конца.
Пузырей: Тройка — семерка — туз […]. Тогда текст шифрован и предельно серьезен.
ОАС: Пушкин играет в тайну, когда неизвестно, есть тайна или нет. Как у Шекспира загадка об инцесте[5]. У Пушкина многого не знаем, есть ли тайна вообще — мелковато, если это тайна, которую надо скрывать.
