свечи и бросаются кто на кого попало. Писк девушек заглушается хохотом ребят; затем всё оканчивается миром; обиженный пол вознаграждается скудными гостинцами. Девушки садятся за донца, но постоянные объятья и прижимания мешают работе. Завязывается ссора: обе стороны вступают в состязание, и обычные победители-ребята утаскивают каждый свою жертву: кто на полати, кто на двор, кто в сенцы». [499]
Вечерние посиделки плавно переходили в совместные ночёвки, которые назывались «ночлежки» или «гаски». [500] Парням в это время разрешалось заключать свою избранницу в объятия, мять её грудь, засовывать руку за ворот рубахи и под подол сарафана. [501] Все это было не зазорным для девушек, «однако любовные игры полагалось прекращать, если дело заходило слишком далеко. Девушке следовало блюсти себя, а парню заботиться о девичьей чести». [502] Быть выбранной молодым человеком на посиделках было почётным для красавицы, но иметь полюбовника – бесчестие.
То, что избранник на вечёрках мог стать мужем девушки, – совсем не факт. На посиделках молодёжи предоставлялась возможность «наиграться – нагуляться – налюбиться». [503] Даже самые строгие родители отпускали туда своих детей. Но когда приближалась пора задуматься о создании семьи, парни и девушки начинали подыскивать себе более подходящего партнёра, чем тот, с которым они весело проводили время. Женихи искали себе верных жён, бережливых хозяек и добрых матерей, а невесты – умелых работников, заботливых мужей и отцов. Так создавался прочный брак.
Царевна-лебедь, лягушка, коровий желудок… Или в кого превращались сказочные красавицы
Вера древних в сверхъестественную природу женщины раскрывается в сказках через мотив превращения невесты в животное или обряжение её в звериные шкуры. Кроме того, мы знаем, что сам факт оборотничества в фольклоре – явный признак прохождения инициации, магия которой наделяла девушку свойствами животных и подчёркивала её древнюю связь с природой.
Царевна-лебедь, девушка-уточка – магические образы, которые сближают женщину с солнечными птицами, дарующими свет и тепло. Как эти птицы способствуют зарождению нового дня и приходу весны, так и женщина даёт начало всему живому в этом мире.
Девицы-птицы – наиболее распространённые персонажи славянского фольклора, однако существуют ещё и женщины-медведицы, – змеи, – рыбы, – козы. [504] А есть такая русская народная сказка, где главная героиня превращается в необычного зверя Арысь-поле. Хотя ничего странного в этом животном нет: его имя означает «мать-рысь», рыси были знакомы славянам; в сказке волшебный зверь символизирует любящую мать, кормящую и успокаивающую своё дитя. [505]
Получается, облик заколдованной невесты в славянских сказках несёт в себе глубокий смысл: в нём заложены древние символы рождения, жизни, материнства и любови.
Читать сказку «Арысь-поле»
Необычен, с точки зрения мотива оборотничества, исландский фольклор, где встречаются девушка-форель, – мотылёк, – русалка, и даже – коровий желудок! Видимо, злость ведьмы-мачехи была настолько чрезмерной, что она превратила несчастную падчерицу не в бабочку и не в рыбу, а во внутренний орган животного. Последним штрихом глумливого заклятья стало условие его разрушения: брюхо должно выйти замуж за самого короля, тогда и сможет вернуть себе прежний облик. Впрочем, коровий желудок оказался не из робкого десятка и проявил достаточную сообразительность в этой ситуации. Он нанялся в подпаски к придворному пастуху, и едва завидев короля, набросился на него, запутал его кишками и потребовал жениться на себе, в противном случае жениха-горемыку ждала смерть, а страну – опустошение. Деваться королю было некуда, и он согласился. В первую брачную ночь желудок обернулся писаной красавицей. [506]
Любопытно, почему в народе так «не взлюбили» сказочных невест? Ведь коровий желудок – не единственный малопривлекательный образ в фольклоре. У итальянцев встречается принцесса-обезьяна, у кельтов – девушка-тюлень, а у нас – царевна-лягушка…
Можно предположить, что подобные «низкие» образы возникли в позднейших сказках, когда «животная» форма начинает восприниматься как унизительная. Однако если мы обратимся к мифологии, то ничего оскорбительного в них нет. Например, в языческой символике лягушка – жительница болот и обитательница подземного, то есть потустороннего мира – символизирует материнство и плодородие. [507] Обезьяна связана с мудростью, любознательностью и отвагой, позже её образ был переосмыслен христианской культурой и стал использоваться для высмеивания тщеславия и глупости. [508] Тюлень означает верность и родительскую заботу. А коровий желудок – символ утробы тотемного зверя, через которую должен пройти юноша, чтобы стать мужчиной. Корова в мифологии многих народов – священное животное. В древних скандинавских мифах, из которых появились в том числе и исландские сказки, первых антропоморфных существ вскормила своим молоком небесная корова Аудумла. [509]
Выходит, глубокое почтение к женщине, а не глумливая насмешка лежит в основе всех этих архаических образов, неприглядных для современного читателя. Есть, кстати, и такие сказки, где девушки оборачиваются в деревья: у славян, как правило, – в яблоню, берёзу, калину. Эти мотивы восходят к ещё более далёким временам, когда тотемом были деревья.
Девки, бабы, молодухи… Как называли женщин на Руси
Героинями сказок, как правило, являются красны девицы да бабы. И, казалось бы, всё ясно: девица Марьюшка – это молодая девушка, а баба Бабариха – старуха. Однако бабами на Руси называли не только пожилых женщин. Да и помимо этих двух категорий были еще, к примеру, молодухи.
Каждое наименование определяло не только возраст, но и семейное положение женщины, а также наличие у неё детей. К примеру, выражение «выйти в бабы» в Псковской губернии означало «выйти замуж». [510] После венчания или после первой брачной ночи невесту причёсывали «по-бабьи», надевали на неё женский убор – «повойник», подносили зеркало и говорили: «Ну-у-у, ты теперь, голубушка, уж баба». [511]
Молодая замужняя женщина приобретала статус бабы и утрачивала при этом своё настоящее имя. Отныне её называли по прозвищу, образованному от имени или прозвища её супруга. К примеру, если мужа звали Сухарём, то его жену – Сухарихой. Своё девичье имя женщина возвращала, лишь становясь старухой. [512] Отмечу, что в архаичном обществе существовала подобная традиция смены имени после прохождения инициации. Когда подросток возвращался из лесной избы, его считали заново рождённым, поэтому старое имя забывали и давали новое. [513]
А вот в Тамбовской, Тверской и Ярославской губерниях вышедшую замуж называли «молодухой». Статус бабы женщина могла приобрести, только родив дочку. В Вологодской губернии такую молодую маму называли «бабицей», в Оренбуржье и Казанской губернии – «бабой». [514] Если же женщина рожала мальчика, она продолжала зваться «молодухой» до тех пор, пока у неё не появится дочка.
Материнство поднимало женщину в обществе на самый высокий уровень. И как ни странно, бóльшим почётом пользовались именно бабы, а не молодухи, вопреки тому, что появление сына в
