Ознакомительная версия.
46
Более того, признаки проницаемости границ, обнаруживающиеся еще в пределах России, связаны не только с контрастом двух образов границы, столкнувшихся в сознании Бориса, но и с обозначившимся в сцене 5 намерением Григория Отрепьева объявить себя счастливо спасшимся царевичем Димитрием и, как результат, с нарушением им другой – сакральной – границы, которая пространственно манифестируется в трагедии как ограда монастыря, что особенно рельефно было обозначено в исключенной из печатной редакции сцене, так и названной Пушкиным – «Ограда монастырская». Действие в ней, так же как в сцене «Корчма на литовской границе», происходит в пограничье, но только во внутрироссийском, монастырском, и по расстановке акцентов обе эти сцены напоминают друг друга.
Попутно заметим, что фигура Курбского, причем нельзя с определенностью сказать – отца или сына, продолжала интересовать Пушкина и после завершения работы над трагедией «Борис Годунов». Это имя стоит последним в списке драматических замыслов поэта, составленном примерно в 1827 году Задуманная, но не написанная трагедия «Курбский» следует в этом списке за трагедией «Димитрий и Марина», и это дает основания предполагать, что героем ее мог стать уже представший в «Борисе Годунове» Курбский-сын.
См., к примеру: Мережковский Д. С. М. Ю. Лермонтов. Поэт сверхчеловечества // Мережковский Д. С. В тихом омуте. Статьи и исследования разных лет. М., 1991; Эпштейн М. П. «Природа, мир, тайник вселенной…»: Система пейзажных образов в русской поэзии. М., 1990; в поэзии – стихотворение В. Набокова «На смерть А. Блока».
См.: Меднис Н. Е. «Стансы» («В надежде славы и добра…») и их отзвуки в русской литературе // Болдинские чтения. Нижний Новгород, 2004. С. 157—158.
Три слова, образующие этот стих, обладают такой силой сочетаемости, что при малейшем недостатке у заимствующего автора вкуса или дарования порожденная с их помощью образная формула рискует немедленно десемантизироваться, превратившись в банальный поэтический штамп. Этим, возможно, и объясняется более осторожное, чем со звездным (во всех смыслах) стихом Лермонтова, обращение с этой формулой поэтов постпушкинского времени и, в итоге, гораздо менее широкая вовлеченность ее в интертекст.
См. знаменитое ломоносовское «Открылась бездна, звезд полна, // Звездам числа нет, бездне дна», или «Песнь Всемогущему» Ф. П. Ключарева «В неизмеримости себя Ты распростер, // Над звезды дальние вознесся выше мер», или аналогичное, но более совершенное державинское о Боге: «Так звезды в безднах под Тобой».
Возможно, замена характеристики неоднократным упоминанием одного и того же признака связана в данном случае с той особенностью пушкинского творчества, которую А. П. Чудаков применительно к прозе обозначил как стремление к минимализации, порождающее отдельность детали. У Пушкина, пишет А. П. Чудаков, «чаще <…> всего теза имеет констатационный тематическо-пространственный характер» (Чудаков А. П. К поэтике пушкинской прозы // Болдинские чтения. Горький, 1981. С. 58). На наш взгляд, тенденция эта в определенной мере не чужда и поэзии.
Блок А. А. Собр. соч.: В 8 т. М.;Л., 1960. Т. 3. С. 304.
Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 10 т. М., 1966. Т. X. С. 72. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте статьи.
Правда, говоря об истории и историках, Пушкин противопоставляет ее и их астрономии. В замечаниях на второй том «Истории русского народа» Полевого он пишет: «История ее (России. – Н. М.) требует другой мысли, другой формулы, как мысли и формулы, выведенные Гизотом из истории христианского Запада. Не говорите: иначе нельзя было быть. Коли было бы это правда, то историк был бы астрономом и события жизни человечества были бы предсказаны в календарях, как и затмения солнечные» (VII, 144). Отсюда следует, что, по Пушкину, либо карты звездного неба не полностью открывают человеку свои тайны, либо влияние звезд на судьбы людские ограничено. Ответа на вопрос, до какой степени ограничено, творчество Пушкина не дает. На этот вопрос, конечно, по-своему, отвечает уже Лермонтов. Может быть, именно поэтому пушкинский Звездочет, в отличие от Звездочета Вашингтона Ирвинга, не может просчитать исход своей собственной затеи и погибает от брошенного им же бумеранга.
См.: Лотман Ю. М. «Пиковая дама» и тема карт и карточной игры в русской литературе начала XIX века // Лотман Ю. М. Избранные статьи: В 3 т. Таллин, 1992. Т. 2. С. 396. Стихия игры, отмеченная всевластием случая, по сути, есть всего лишь обратная сторона астрологической обусловленности, низводящей случай до положения простой неосведомленности человека или литературного героя.
Не с прямым именованием – Полярная звезда, а как «звезда полуночи» («Когда на мрачную Неву // Звезда полуночи сверкает» – ода «Вольность»), что вкупе с известным двустишием из послания «К Чаадаеву» «Товарищ, верь: взойдет она // Звезда пленительного счастья» вполне могло подтолкнуть издателей журнала «Полярная звезда» к выбору его названия.
Чаще мы встречаем более мифологизированный вариант названия вечерней Венеры – Геспер, но Пушкин его нигде не употребляет.
Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2 т. М., 1998. Т. 1. С. 367.
См.: Лотман Ю. М. Пушкин: Биография писателя. Статьи и заметки. 1960—1990. «Евгений Онегин». Комментарий. СПб., 1995. С. 678; Набоков В. Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин». СПб., 1998. С. 458.
Гаспаров М. Л. Записи и выписки // Новое литературное обозрение. 2000. № 42. С. 442.
К мнению о сознательном использовании имени Веспер в шестой главе романа склоняется и М. М. Лапина, автор примечаний к набоковскому комментарию «Онегина», справедливо отмечающая применимость такого именования по отношению и к вечерней, и к утренней Венере у античных авторов, но, к сожалению, вносящая дополнительную путаницу в толкование пушкинского стиха. «К тому же, – пишет она, – можно и иначе истолковать то, какую звезду встречает петух. У Пушкина ночь еще не кончилась – “Уже редеют ночи тени”, – но это не означает, что наступило утро и Веспера пора именовать Люцифером» (Набоков В. Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин». С. 692—693).
Томашевский Б. В. Пушкин. М.; Л., 1956. Кн. 1. С. 109.
Анненков П. В. Материалы для биографии А. С. Пушкина. М., 1984. С. 70.
Гаттерер Х. И. Начертание гербоведения. Электронный ресурс: http://apress/ru/pages/greif/bib/httrr/httrr-p2.htm
Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 10 т. М.: Наука, 1964. Т. 10. С. 449. Далее ссылки на это издание даются в тексте статьи с указанием тома и страницы.
Именно как выражение личной проблемы поэта трактовал тему безумия в творчестве Пушкина А. Белый (см.: Белый А. Ритм как диалектика и «Медный всадник». М., 1929). Автору данной статьи точка зрения Белого представляется более убедительной, нежели позиция Н. В. Макшеевой, вступающей в полемический диалог с ним (Макшеева Н. В. «Не дай мне Бог сойти с ума»: Пушкинская тема безумия в интерпретации А. Белого // Пушкинский альманах. 1799—1999. Омск, 1999. С. 133—143). С другой стороны, для нас более приемлема высказанная Н. В. Макшеевой в диссонанс Е. М. Таборисской мысль о том, что в безумии Евгения просматривается отсвет безумия создателя безумного города, будущего Петербурга Гоголя, Достоевского и А. Белого (Таборисская Е. М. Своеобразие решения темы безумия в произведениях Пушкина 1833 года // Пушкинские чтения. Таллин, 1990. С. 71—87).
Худошина Э. И. Жанр стихотворной повести в творчестве А. С. Пушкина. Новосибирск, 1987.
Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб., 1997. С. 46.
Все это вовсе не отменяет прочтения «Пиковой дамы» как произведения глубоко философского или эзотерического, как это представлено у М. Евзлина (см.: Евзлин М. Космогония и ритуал. М., 1993. С. 31—55).
См.: Lednicki W. Aleksander Puszkin. Krakow, 1926; Казанович E. K. К источникам «Египетских ночей» // Звенья. М; Л., 1934. Кн. 3—4; Kauchtschischwili N. II diario di Dar’ja Fedorovna Fiquelmont. Milano, 1968; Гиллельсон М. И. Пушкин в итальянском издании дневника Д. Ф. Фикельмон // Временник Пушкинской комиссии, 1967—1968. Л., 1970; Петрунина Н. Н. «Египетские ночи» и русская повесть 1830-х годов // Пушкин. Исследования и материалы. Л., 1978. Т. VIII; Степанов Л. А. Об источниках образа импровизатора в «Египетских ночах» // Пушкин: Исследования и материалы. Л., 1982. Т. 10; Непомнящий В. Условие Клеопатры. К творческой истории повести «Египетские ночи»: Пушкин и Мицкевич // Новый мир. 2005. № 9—10; Бемиг М. О генезисе образа неаполитанского импровизатора в повести А. С. Пушкина «Египетские ночи» / Пер. О. Б. Лебедевой // Италия в русской литературе. Новосибирск, 2007.
Ознакомительная версия.
