Ознакомительная версия.
Императрица, приняв ту записку, сказала, что она прикажет в Сенате привесть те дела в движение. Между тем, пожаловав руку, дополнила, что она прикажет удовлетворить его жалованьем и даст место. На другой день в самом деле вышел указ, которым велено Державину выдать заслуженное жалованье и впредь производить до определения к месту. Но хотя по воскресеньям приезжал он ко двору, но как не было у него никакого предстателя, который бы напомянул императрице об обещанном месте, то и стал он как бы забвенным».
Именно в это смутное время Державин и покупает дом на Фонтанке. Видимо, он решил во что бы то ни стало остаться петербургским жителем.
Автором проекта перестройки дома являлся друг Державина, Николай Александрович Львов, выдающийся архитектор XVIII–XIX веков. Дом был двухэтажным, вытянутым вдоль набережной Фонтанки. Львов значительно расширил главный корпус, распланировал симметричные «кухонный» и «конюшенный» флигели, соединенные галерей-колоннадой. Двор также опоясывали галереи из свободно стоящих колонн, за домом распланирован большой пейзажный сад с искусственно вырытыми прудами, протоками, с мостиками и беседками.
Н. А. Львов строил дом в стиле классицизма, вошедшем в моду во времена Екатерины. Этот стиль воспроизводил античные образцы, отличался симметричностью, строгостью и грацией фасадов. Дом и пейзажный парк с его естественной красотой создавали образ Аркадии — мирного приюта поэтичных душ.
Дом Державина. Наб. р. Фонтанки, 118
Хотя в тот момент, когда Державины вселялись в свой дом, он меньше всего напоминал мирную сельскую идиллию. Стройка шла полным ходом, главное здание стояло без крыши. Кроме того, не успев поселиться на новом месте, Державины уже оказались в центре конфликта. С одним соседом — известным геологом и путешественником графом Аполлосом Аполлосовичем Мусиным-Пушкиным они легко поладили и подружились. А вот второй сосед — полковник Михаил Антонович Грановский, управитель петербургских имений князя Потемкина, — начал после смерти своего покровителя перевозить из Таврического дворца на свой двор картины, дорогую мебель и даже строительные материалы. Но это было бы еще полбеды. Однако он дерзко вторгся на территорию Державиных и своим непомерно высоким зданием закрыл дом и двор новоселов от солнечных лучей. Державин тут же написал ехидную сатиру «Ко второму соседу»:
…Почто же, мой вторый сосед,
Столь зданьем пышным, столь отличным
Мне солнца застеняя свет,
Двором межуешь безграничным
Ты дому моего забор?
Ужель полей, прудов и речек,
Тьмы скупленных тобой местечек
Твой не насытят взор?
В тот миг, как с пошвы до конька
И около, презренным взглядом,
Мое строение слегка
С своим обозревая рядом,
Ты в гордости своей с высот
На низменны мои, мнишь, кровы
Навесить темный сад кедровый
И шумны токи вод, —
Кто весть, что рок готовит нам?
Быть может, что сии чертоги,
Назначенны тобой царям,
Жестоки времена и строги
Во стойлы конски обратят.
За счастие поруки нету,
И чтоб твой Феб светил век свету,
Не бейся об заклад.
Так, так; но примечай, как день,
Увы! ночь темна затмевает;
Луну скрывает облак, тень;
Она растет иль убывает, —
С сумой не ссорься и тюрьмой.
Хоть днесь к звездам ты высишь стены,
Но знай: ты прах одушевленный,
И скроешься землей.
Надежней гроба дома нет,
Богатым он отверст и бедным;
И царь, и раб в него придет.
К чему ж с столь рвеньем ты безмерным
Свой постоялый строишь двор,
И, ах! сокровищи Тавриды
На барках свозишь в пирамиды
Средь полицейских ссор?
Любовь граждан и слава нам
Лишь воздвигают прочны домы;
Они, подобно небесам,
Стоят и презирают громы.
Зри, хижина Петра доднесь,
Как храм, нетленна средь столицы!
Свят дом, под кой народ гробницы
Матвееву принес!
Рабочих в шуме голосов,
Машин во скрыпе, во стенаньи,
Средь громких песен и пиров
Трудись, сосед, и строй ты зданьи;
Но мой не отнимай лишь свет.
А то оставь молве правдивой
Решить: чей дом скорей крапивой
Иль плющем зарастет?
Рада сообщить вам, что Державины выиграли этот спор: Грановский попал под суд и был посажен в крепость. Дом продали за долги с публичного торга, и новый владелец частично разобрал его, а в оставшемся здании были размещены конногвардейские конюшни.
Екатерине Яковлевне не впервой было обосновываться на новом месте. Она завела «Книгу об издержках денежных для каменного дома с августа 1791 года», куда скрупулезно заносила все многочисленные расходы. Нужно было провести по участку дренажные трубы, выровнять, засыпать песком и облицевать плиткой парадный двор, а также «защебенить мостовую», выстроить деревянные сараи, ледники и коровник, купить 9000 кирпичей и сложить в доме «изращатые печи», 591 рубль на оконные стекла и т. д.
Она записывала в журнале, что заплатила 1 рубль священнику за молебен при закладке, на вино для угощения рабочим было потрачено 30 копеек, а на то, чтобы «посеребрить артели», 2 рубля — денег у Державиных было в обрез, и приходилось считать каждую копейку.
Державин же относился к этим хлопотам более поэтично и посвятил Екатерине Яковлевне стихотворение «Ласточка»:
О домовитая ласточка!
О милосизая птичка!
Грудь красно-бела, касаточка,
Летняя гостья, певичка!
Ты часто по кровлям щебечешь,
Над гнездышком сидя, поешь,
Крылышками движешь, трепещешь,
Колокольчиком в горлышке бьешь.
Ты часто по воздуху вьешься,
В нем смелые круги даешь;
Иль стелешься долу, несешься,
Иль в небе простряся плывешь.
Ты часто во зеркале водном
Под рдяной играешь зарей,
На зыбком лазуре бездонном
Тенью мелькаешь твоей.
Ты часто, как молния, реешь
Мгновенно туды и сюды;
Сама за собой не успеешь
Невидимы видеть следы,
Но видишь там всю ты вселенну,
Как будто с высот на ковре:
Там башню, как жар позлащенну,
В чешуйчатом флот там сребре;
Там рощи в одежде зеленой,
Там нивы в венце золотом,
Там холм, синий лес отдаленный,
Там мошки толкутся столпом;
Там гнутся с утеса в понт воды,
Там ластятся струи к брегам.
Всю прелесть ты видишь природы,
Зришь лета роскошного храм,
Но видишь и бури ты черны
И осени скучной приход;
И прячешься в бездны подземны,
Хладея зимою, как лед.
Во мраке лежишь бездыханна, —
Но только лишь придет весна
И роза вздохнет лишь румяна,
Встаешь ты от смертного сна;
Встанешь, откроешь зеницы
И новый луч жизни ты пьешь;
Сизы расправя косицы,
Ты новое солнце поешь.
Душа моя! гостья ты мира:
Не ты ли перната сия? —
Воспой же бессмертие, лира!
Восстану, восстану и я, —
Восстану, — и в бездне эфира
Увижу ль тебя я, Пленира?
Последние строки стихотворения были дописаны позже и связаны с трагической переменой в жизни этой семьи. 15 июля умерла от чахотки Екатерина Яковлевна. Стихи «На смерть Катерины Яковлевны, 1794 году июля 15 дня приключившуюся», написанные Державиным на ее смерть, удивительно неловки и нескладны. Они — квинтэссенция горя, обнаженного и бессознательного, не знающего ничего о ритме и рифме.
Уж не ласточка сладкогласная
Домовитая со застрехи —
Ах! Моя милая, прекрасная
Прочь отлетела, — с ней утехи.
Не сияние луны бледное
Светит из облака в страшной тьме —
Ах! Лежит ее тело мертвое,
Как ангел светлый во крепком сне.
Роют псы землю, вкруг завывают,
Воет и ветер, воет и дом;
Мою милую не пробуждают;
Сердце мое сокрушает гром!
О ты, ласточка сизокрылая!
Ты возвратишься в дом мой весной;
Но ты, моя супруга милая,
Не увидишься век уж со мной.
Уж нет моего друга верного,
Уж нет моей доброй жены,
Уж нет товарища бесценного,
Ах, все они с ней погребены.
Всё опустело! Как жизнь мне снести?
Зельная меня съела тоска.
Сердца, души половина, прости,
Скрыла тебя гробова доска.
Через полгода Державин женился вновь на Дарье Алексеевне Дьяковой — дочери обер-прокурора московского сената Алексея Афанасьевича Дьякова. Одна из сестер Дарьи Алексеевны, Александра, была замужем за Василием Капнистом, вторая, Екатерина — за графом Яковом Стейнбоком, третья, Мария, — за Николаем Львовым (историю брака Львовых я расскажу немного позже). Сам Державин так оправдывается перед читателями «Записок» за свое решение: «Не могши быть спокойным о домашних недостатках и по службе неприятностях, чтоб от скуки не уклониться в какой разврат, женился он января 31-го дня 1795 года на другой жене, девице Дарье Алексеевне Дьяковой. Он избрал ее так же, как и первую, не по богатству и не по каким-либо светским расчетам, но по уважению ее разума и добродетелей, которые узнал гораздо прежде, чем на ней женился, от обращения с сестрою ее Марьею Алексеевною и всем семейством отца ее, бригадира Алексея Афанасьевича Дьякова, и зятьев ее, Николая Александровича Львова, графа Якова Федоровича Стейнбока и Василья Васильевича Капниста, как выше видно, приятелей его.
Ознакомительная версия.
