уж удовлетворительно. В 1985 году, например, газета «Ленинградская правда» подвергла основательной критике одно из самых известных предприятий города – Ломоносовский фарфоровый завод, некогда предмет восторженных репортажей; автор статьи вопрошал, почему настоящим спросом пользуется лишь малая часть продукции завода [Тубли 1985]. За этим мог стоять политический маневр. В 1985 году, после избрания М. С. Горбачева лидером КПСС, Г. В. Романов (выдвинутый в 1983 году на пост секретаря ЦК) был снят с высокого поста, и вернуться ему уже было не суждено.
Конечно, проводимая Романовым политика технократического промышленного развития, жесткого центристского контроля и репрессивной политики не имела ничего общего с эпохой гласности и перестройки. В Ленинграде, как и в других городах, при официальной поддержке комсомола появилось свое кооперативное движение; особенно оно процветало в сфере услуг – открылись многочисленные видеосалоны, кафе и небольшие магазины [702]. Однако по мере развития потребительского сектора в промышленности Ленинграда начался спад, который стал особенно резким и в первые постсоциалистические годы «переходного периода». К 1996 году доля города в общем объем промышленного производства страны сократилась вдвое по сравнению с 1970 годом, и этот спад оказался необратимым [703].
4.4. Мясорубка из 1990-х. Музей Кировского завода, 2011
В середине 1960-х, согласно официальному отчету Статистического управления Ленинграда, ленинградские заводы, среди прочего, производили
сталь, серную кислоту, автомобильные покрышки, турбины, дизели, генераторы, кабели морские и прочее, краны и экскаваторы, цемент, ткани, обувь, кондитерские изделия, хлеб, макароны, масло, водку, шампанское, сигареты, мясо, колбасу, мороженое, часы, радиоприемники, пылесосы, мебель, посуду, пианино и рояли, чайники, стиральные приборы [704].
Для городской политики секретности характерно, что даже при том, что сам отчет был засекречен (брошюра снабжена грифом «Секретно. Подлежит возвращению», экземпляр пронумерован), оборонная промышленность в него не входила. При этом военная техника составляла большую часть производимой городом продукции. Сокращение расходов на оборону подорвало специализированную промышленность. В рамках «конверсии» – постсоветского эквивалента перековывания мечей на орала – Кировский завод начал выпускать вместо танков изделия типа мясорубок, которые, пусть и ненадолго, оказались ходовым товаром на рынке, где доступность качественного мяса была под большим вопросом [705]. Но в целом спрос на отечественные потребительские товары сокращался, так как в погоне за импортной продукцией советская стала казаться унылой и некачественной. В результате в начале 1990-х, например, резко сократилось производство тканей [706].
В течение следующего десятилетия под болезненным воздействием экономической «шоковой терапии» бывшая промышленная столица СССР превратилась в постиндустриальные руины. К 2004 году в промышленном производстве была занята только четверть трудоспособного населения [707]. Целые районы Выборгской стороны, Васильевского острова, набережных Обводного канала (и это лишь малая часть) превратились в безлюдные пустоши. В 2000-е сеть улиц на задворках Староневского (участок Невского от Московского вокзала до Александро-Невской лавры) напоминала не только о провинциальных захолустьях Российской империи (Миргород, Кременчуг), но и об исчезнувших индустриальных мечтах советского периода. Окна заброшенных хрустальных дворцов покрылись грязью, голые стены облупились, огромные двойные парадные двери были закрыты навсегда. Кое-где скопления припаркованных машин наводили на мысль, будто внутри что-то происходит, но в основном улицы были пустынны, если не считать случайных водителей, объезжавших этой дорогой пробки в центре. Некоторые исторические фабрики города умерли дважды: первый раз, когда «полностью остановили свою работу», и второй – когда их уничтожили ради новых проектов застройки [708].
4.5. Заводской двор, Выборгская сторона, 2010
Даже в XXI веке культура лофтов так о себе и не заявила. Движение «повторного использования» промышленных зданий в культурных целях (представленное в Москве, например, галереей «Винзавод» на территории бывшего винзавода) большого распространения не получило. Выставочное пространство «Лофт Проект Этажи», размещенное в здании бывшего хлебозавода – редкая успешная инициатива по повторному использованию производственных помещений [709]. В Комитете по охране памятников, конечно, понимали важность заводской архитектуры, во многом благодаря фундаментальным трудам известного историка архитектуры М. С. Штиглиц, посвятившей себя изучению промышленной архитектуры еще в конце советской эпохи: скептики, заявлявшие, будто нет никакого смысла заниматься «этими уродливыми заводскими зданиями», ее не остановили [710]. Однако, как подчеркивает исследовательница, подавляющее большинство новых предпринимателей интересовали не сами здания, а престижные земельные участки для застройки, на которых они были расположены [711]. Девелоперы и журналисты мечтали, как «на месте разваленных цехов, шиномонтажей и пустырей могли бы появиться респектабельные отели, жилые комплексы, общественные здания и креативные кварталы» [Тарасенко 2012] – как будто последние можно было заранее запланировать. В целом, заброшенные заводы притягивали тех, кого интересовали живописные неоруины [712]. Тем не менее к 2012 году преобразование заводских пространств стало более активным; при том что отдельные «креативные пространства» отдавали большие помещения под магазины дизайнерской одежды, кустарно изготовленной косметики и безделушек, галерейное пространство также расширялось. В «Ткачах» (бывшее здание прядильно-ткацкой фабрики им. Петра Анисимова) демонстрировались крупные выставки, такие как «Иконы» М. Гельмана (2013) с неоднозначной трактовкой религиозной тематики; Центр поддержки современного искусства «Rizzordi» обосновался в цехах завода Степана Разина в Нарвском районе [713].
Как показывает пример пивоваренного завода, не вся петербургская промышленность умерла. В конце 1990-х «оборонка» начала подавать признаки жизни. Уцелевшие предприятия превратились из безымянных «номерных» в статусные «концерны». В качестве примера можно привести торпедный завод «Гидроприбор» на Большом Сампсониевском – в 2004 году он открыл свой собственный музей (при том что другие заводские музеи закрывались). По данным сайта, в 2011 году завод выпускал 10 различных типов торпед и мин, а также оборудование для подводной разведки и вентиляции морских судов [714]. Главные ворота предприятия с выложенным золотыми буквами новым названием концерна рядом с тщательно восстановленным орденом Октябрьской Революции, которым завод был награжден в 1982 году, намекали, что производство вооружений снова стало почетным занятием, хотя задворки завода являли миру куда менее парадную картину [715].
«Гидроприбор» был в государственной собственности, что обеспечивало ему некоторую степень финансовой безопасности [716]. Но и предприятия других отраслей промышленности, приватизированные на раннем этапе, также сохраняли работоспособное состояние. Обувная фабрика «Скороход», история которой началась в 1882 году (одна из немногих фабрик, сохранивших свое название и после 1917 года), к 1991 году получала 20 % прибыли от производимой ею продукции [Ващило 1991]. В 1998-м компания начала специализироваться на детской обуви, а в 2005-м вошла в официальный список 500 ведущих компаний Российской Федерации [717]. К началу 2010-х более 10 % автомобилей российского производства собирали в Санкт-Петербурге [718].
