Последовало обычное приветствие: «Как дела? Хороша ли вода?» Как и в нашей общественной бане, завели неспешный разговор. Узнав, что я из Владивостока, мой собеседник оживился:
— О, я знаю ваших парней! Я занимаюсь перевозкой живых крабов, и мне часто приходится встречаться с ними.
И по-русски добавил: «Водка — хоросё!»
Идэмицу-сан, так звали моего нового знакомого, часто приезжает в Вакканай и останавливается в этой гостинице.
— Да, без русских эти места совсем бы вымерли. Как говорят, к переправе — лодка![13] Я езжу без малого два десятка лет в эти края и вижу, как молодежь постепенно покидает север Хоккайдо. Природа здесь суровая, жизнь дорогая, а возможностей уже не так-то и много по сравнению с другими местами. Говорите, что люди здесь не так модно одеваются, как в Токио или Кобе? Вот и ответ… Вашими крабами и рыбой пока и живет этот край. В своей промысловой зоне мы давно все выловили. Порой наши рыбаки изощряются: встречают русских далеко на рейде, перегружают добычу и выдают браконьерский улов за легальный.
Мой словоохотливый собеседник стал просвещать меня насчет того, насколько тесно русский бизнес в этих местах сросся с японским…
В автобусе было всего четверо пассажиров. Действительно, населенные пункты на севере Хоккайдо расположены довольно далеко друг от друга, и у многих обитателей этих мест есть автомобили. Тем не менее власти сохраняют муниципальный транспорт. Широкие улицы Вакканая с небольшим потоком машин производят впечатление типичного провинциального японского городка. Но в отличие от других мест, где японские надписи на городских указателях сопровождаются английскими (и то далеко не всегда), здешние переведены на русский. Это еще одно свидетельство того, что весомая часть экономики этого города связана с Россией. Приметил и несколько магазинов, носящих русские названия.
Дорога из города поначалу вела вдоль берега моря. Лодки, кухтыли, сети, разложенные для просушки, другие приметы рыбацкого быта… Увы, сравнение вновь не в нашу пользу. Автору этих строк пришлось много лет прожить в рыбацком поселке. Там все было по-иному: заброшенные полузатонувшие лодки, беспорядочно раскиданные тралы, оторванные кухтыли и над всем этим запах протухшей рыбы и неумолчный крик чаек, день-деньской кружащих над легкой добычей.
Мы ехали к тому месту, где 12 декабря 1939 г. потерпел крушение пароход «Индигирка». Следуя рейсом из Нагаево во Владивосток, он наскочил на подводные камни «Тоддо» в проливе Лаперуза (широта 45°21′ норд; долгота 142°11′ ост). В результате погибли судно, 741 пассажир и четыре члена экипажа. В этом страшном кораблекрушении сплелись преступления сталинизма, помноженные на обычное русское «авось». Советский Союз рассматривался в то время в Японии как враждебная страна, поэтому никаких официальных сообщений об аварии не последовало.
В поселке Саруфуцу, что в полутора часах езды от Вакканая, по призыву Номура Асауэмои (умер в 1954 г.) регулярно устраивалась панихида по погибшим, а 12 декабря 1971 г., на 32-ю годовщину гибели «Индигирки», в поселке был сооружен памятник. Японцы много лет разыскивали тех, кого удалось спасти с русского парохода в те дни, но на открытие памятника из Советского Союза приехал только один В. И. Варакин. Он принял участие в панихиде по погибшим и вместе с японцами дал клятву прилагать усилия для предотвращения аварий на море и укрепления международной дружбы.
Каждый год в августе японцы собираются на процедуру поминовения усопших. В этот день из порта Саруфуцу выходит в море катер, огибает остатки судна, видные с берега, люди бросают в море цветы, поминают тех, кому поставлен памятник на высоком холме. Этот памятник жертвам кораблекрушения многим знаком по красочным японским проспектам. Скульптор из Отару И. Кендзи создал пятиметровую скульптурную группу, символизирующую защиту человеческой жизни: три фигуры, взявшиеся за руки, окружают шар. Не могу сказать, что идея художника мне понравилась, но сам факт внимания к чужой беде не может не вызывать симпатии. Вокруг скульптуры расположены еще несколько памятных знаков, больше поставленных для туристов.
Скалы. Сильный ветер. Море в барашках. Откуда-то появилась стая чаек, которые стремительно летали над водой. Возможно, разглядывали нас.
Мы уселись на мелкую гальку за памятником, где ветер дул не так сильно, и молча долго смотрели вдаль — туда, где много лет назад разыгралась трагедия. Японские источники утверждали, что прах всех погибших передали представителям советской власти. Но Сакихара-сенсей сказала, что чувствует, что некоторые до сих пор лежат здесь. Я налил в пластмассовый стаканчик водки, положил туда камень, чтобы не сдуло ветром, накрыл кусочком хлеба и поставил у памятника. Вечный покой вам на японском берегу, соотечественники!
В двух шагах от мемориала располагается шикарная гостиница с онсеном, парком и аттракционами. Мы зашли в бар, заказали саке и помянули тех, кто потерял жизнь недалеко отсюда…
Обратный путь прошел незаметно, в раздумьях. Много крушений терпели русские суда у берегов Японии. Вот и следующий пункт моего маршрута был связан с этим печальным событием. Почти сто двадцать лет назад шхуна «Крейсерок» разбилась около знаменитого маяка в местечке Соя у пролива Лаперуза. Это самая северная часть Хоккайдо, откуда в хорошую погоду виден Сахалин. Сейчас там крупный туристический центр.
Сев на автобус в Вакканае, вновь поехал вдоль берега, разглядывая соответствующий пейзаж: шеренги лодок, некоторые с моторами, сети… Обычная рыбацкая жизнь.
Абашири, хоккайдская глубинка. Ночью дождь. Завтрак тоже под шум дождя. Как обычно, к нему подали рис, японский хлеб. С утра бабушка отнесла две мелкие чеплашки риса в буцудан (butsudan), семейный буддистский храм-киот. Скучный день, только и работать на компьютере. Да еще поговорить за обеденным столом.
На «блошином» рынке в Токио. Фото автора
Вечером отправился побродить по окрестностям. Проходя мимо харчевни, где продавали, судя по вывеске, знаменитую местную собу, почувствовал голод и заглянул внутрь. Японец за стойкой лихо накладывал лапшу в огромные пиалы, добавлял приправы и заливал все пахучим острым бульоном. Выглядело и пахло очень аппетитно, а выбрать нужное блюдо без труда можно было по муляжам, расставленным в витрине и снабженных номерами. Опустил в щель автомата монетки, нажал нужную клавишу и получил билетик, согласно которому наполнили и мою пиалу.
Увидев в углу свободное местечко, протиснулся туда и огляделся. Вероятно, забегаловка пользовалась большой популярностью. Небольшое пространство было, что называется, забито под завязку. Следом за мной в утолок пролез пожилой японец, по виду простой работяга. Случайно двинув меня локтем, он извинился.
— Ничего страшного. Будем надеяться, что соба будет вкусной, — ответил я.
— Вы здесь впервые? Откуда родом? О, из России! Меня тоже можно считать русским.
Увидев мое удивленное лицо, собеседник, улыбаясь, объяснил:
— Я родился на Кунашире, который забрала Россия в 45-м. Мне дважды посчастливилось там побывать, посетить прах своих предков и посмотреть, что осталось от отчего дома. Ничего…
Понимая, что тема нашей беседы весьма скользкая и можно невзначай нарваться на грубость, начал было жалеть об этом нечаянном соседстве.
— Не беспокойтесь, — усмехнулся сосед, видимо, заметивший мою нервозность. — Я не буду сейчас требовать возврата наших островов. Может быть, чуть позже, после обеда. Да, мы соседи с вами, так уж распорядился ваш бог и наши божества. Я много читаю всякой исторической литературы. Жаль, что не знаю русского. Очень хотелось бы почитать и ваших историков. Ведь у них наверняка другая точка зрения. Не стоило в Русско-японскую войну связываться с вами. Но «обезьяна и та падает с дерева».[14] Южная половина Сахалина оказалась тем «троянским конем», на котором вы въехали на наши Южные Курилы. Конечно, я знаю и о том, что мои соотечественники побывали у вас во время вашей Гражданской войны. Не стоило этого делать. Главной же причиной считаю, что мы напали на Пёрл-Харбор. Да, конечно, американцы сполна отплатили в Хиросиме и Нагасаки, но Россия-то при чем?
Мой собеседник долго и весьма обстоятельно растолковывал мне политику своей страны и ту горечь, которая осталась в сердцах тех, кто имеет прямое отношение к «Северным территориям».
Через два дня у меня состоялась еще одна интересная встреча, в онсене, куда я зашел смыть пыль после очередной поездки. Обстановка обычная: огромный зал с рядами умывален, душами и скамеечками. Несколько бассейнов с проточной горячей водой. Сауна. На улице еще пара бассейнов, над которыми почти нависает шумная горная речка. Как всегда, они нарочито грубо отделаны крупным камнем. Обмывшись в душе, плюхнулся в горячую воду и невольно вскрикнул: она была гораздо горячее, чем обычно.
