шарик и упал на землю» [Хармс 1999: 725]. Можем ли мы с уверенностью сказать, что идентифицируем слово «шарик» в этом высказывании либо с каким-то объектом, либо с каким-то четким понятием? Какого рода «шарик» может «выскочить» из «носа»? Для обыденной коммуникации это высказывание по меньшей мере абсурдно: мы вряд ли можем представить себе физические свойства этого «шарика» в столь нелепой пропозиции, равно как вряд ли можем ассоциировать его однозначно с понятием «округлости», ведь далее в тексте речь идет и о «выскочившем из ротика квадратике», и о «выскочившей из глаза палочке». Стало быть, слово «шарик» отрывается здесь от своих референциальных и сигнификативных значений, выступая в роли особого знака в особом, аномальном художественном мире, в котором возможны подобные трансформации предметов и слов. Ср. с индивидуально-авторским концептом «шара» во всем творчестве Хармса, в частности в стихотворении «Мне все противно»: <…> Тогда возми вот этот шарик научную модель вселенной. Но никогда не обольщай себя надеждой, что форма шара истинная форма мира. Действительно мы к шару чувствуем почтенье и даже перед шаром снимаем шляпу Лишь только то высокий смысл имеет, что узнаёт в своей природе бесконечность» Шар бесконечная фигура <…>. [Хармс 1999: 484].
Другой, не столь аномальный пример особого функционирования слова «шарик» в художественном дискурсе – повесть М. Булгакова «Собачье сердце». Изначально употребляемое как собачья кличка, оно трансформируется по сюжету в свою модифицированную форму – фамилию Шариков. Референтом фамилии Шариков становится новый, преображенный персонаж, сменивший родовую принадлежность, а сигнификатом – не смысл «шарообразности», а порождающее его в самом художественном тексте имя «Шарик». Таким образом, возникает двойственная единица «Шарик – Шариков» с раздвоенной референцией взаимозаменяемых существ (человек и собака) и внутритекстовой двойственной сигнификацией (смыслы человеческого и собачьего). См. развертывание этого знака в последовательности фраз из повести [Булгаков 2016]:
– Куть, куть, куть! Шарик, а Шарик? Чего ты скулишь, бедняжка? А? Кто тебя обидел?.. Ух…
<…>
«Шарик» – она назвала его! Какой он к черту Шарик! Шарик – это значит круглый, упитанный, глупый, овсянку жрет, сын счастливых родителей, а он лохматый, долговязый и рваный, шляйка поджарая, бездомный пес…
<…>
Опять Шарик. Окрестили! Да называйте, как хотите. За такой исключительный ваш поступок…
<…>
Этот знаменитый момент и следует считать началом шариковского образования.
<…>
Дробно защелкали кривые иглы в зажимах, семенные железы вшили на место шариковых.
<…>
Тогда обнажился купол Шарикового мозга – серый с синеватыми прожилками и красноватыми пятнами.
<…>
– Фамилию позвольте узнать.
– Фамилию я согласен наследственную принять.
– Как-с? Наследственную? Именно?
– Шариков.
<…>
Подпись заведующего подотделом очистки П. П. Шарикова удостоверяю.
<…>
Это еще не значит быть человеком. Впрочем, это не важно. Шарик и сейчас существует, и никто его решительно не убивал.
<…>
Высшее существо, важный песий благотворитель сидел в кресле, а пес Шарик, привалившись, лежал на ковре у кожаного дивана.
Природе эстетического знака и эстетического значения в словесном искусстве посвящены работы Л. А. Новикова. Согласно его концепции, значение как эстетическая категория 103 имеет в своей структуре два компонента:
Модальный – ‘М’ и семантический ‘С’. Соотношение этих компонентов представлено в формуле ‘М’ · ‘С’, где ‘М’ символизирует модальность, понимаемую как выражение в языке оценочного отношения говорящего (в литературном произведении – автора в его различных ипостасях: рассказчика, персонажей и т. п.) к обозначаемому факту (т. е. предмету, явлению художественно изображаемой действительности), а ‘С’ – само содержание факта [Новиков 2001: 45].
Иначе говоря, художественное значение отличается от общеязыкового сильным модальным (эстетически оценочным) компонентом, который
создается в тексте за счет взаимодействия с семантикой других слов и присущ данному слову именно как результат такого взаимодействия: ‘(М)’ · ‘С’ [там же: 49].
Модальная составляющая значения служит эстетическим центром языковой единицы в художественном дискурсе.
Схема эстетического знака по Л. А. Новикову представляет собой двухъярусную структуру,
в которой узуальный смысл объекта первичной моделирующей системы предстает как художественно, эстетически воссоздаваемый объект вторичной моделирующей системы, наделенный поэтической внутренней формой. Значение первичного знака как бы «переводится» в значение вторичного, эстетически отмеченного знака:
[там же: 58].
В результате наложения этих двух ярусов друг на друга возникает, согласно этой схеме, художественно моделируемый предмет (объект). Исследователь приводит пример слова «тройка», которое в языке означает «упряжка в три лошади», но, будучи помещенным в художественный контекст произведений Н. Гоголя в виде образования «птица-тройка-Русь»), слово «тройка» наделяется иным эстетическим смыслом 104.
Попробуем теперь соотнести фрегевский треугольник знака (и модифицированный Новиковым треугольник эстетического знака) с треугольником «поэзиса» 105. В этом нам поможет теория
