Ознакомительная версия.
Либеральная интеллигенция в своих публикациях и в устных выступлениях пыталась придать «идейный» смысл войне, обосновать ее необходимость. Как позднее вспоминал П. Н. Милюков, «даже приемля войну, они считали необходимым оправдать ее в более возвышенном смысле и искали компромисс между пацифистскими убеждениями и печальной действительностью. В этих попытках примирить оправдание массового убийства с голосом человеческой совести нельзя было не принять основной идеи»[42].
Публикаций, посвященных непосредственно целям войны, было значительно меньше. Они появлялись на страницах газет «Утро России», «Речь», «Биржевые ведомости», в других изданиях. В них разъяснялась необходимость для России укрепления стратегических позиций, усиления политического и экономического лозунга и защиты малых народов. Дальнейший экономический и культурный прогресс России рассматривался большинством только через успешное завершение войны, поэтому лозунг «Война до победного конца!» получил поддержку большинства.
Патриотический подъем был бесспорен. Не случайно вначале эту войну называли «Второй отечественной». Через месяц после начала войны прокатная фирма «Фильмотека» выпустила фильм «Священная война». Одновременно русские литераторы организовали специальный выпуск «Библиотеки Великой войны», в которую вошли работы известных авторов[43].
В крупных городах отмечалось огромное количество манифестаций и шествий в поддержку войны. Проходили молебны о победе над врагом и за здравие призванных на фронт. Тысячами копий тиражировались лубочные картинки и патриотические плакаты, высмеивавшие немцев. Отмечались немецкие погромы. На волне антигерманских настроений Санкт-Петербург был переименован в Петроград. Многие записывались на военную службу или шли на завод делать снаряды. Призывные пункты были переполнены. Добровольцами на войну уходили юноши из аристократических семей. Например, граф А. А. Бобринский, будучи студентом историко-филологического факультета Санкт-Петербургского университета, в 1914 г. оставил учебу и ушел на фронт[44]. Среди добровольцев были В. В. Вересаев, С. Черный, Б. В. Савинков и др. «Мы обязаны одолеть врага, – отмечал Ф. К. Сологуб. – Это наш долг перед человечеством, так как мы боремся за его свободу»[45].
Многие девушки работали в госпиталях и санитарных поездах. Пример подавала императрица Александра Федоровна и ее старшие дочери Ольга и Татьяна, проводившие многие часы в госпиталях, помогая раненым и тем самым соединяя себя со страданиями России.
Солдаты писали родным с фронта письма, в которых одновременно с обсуждением домашних событий речь шла о готовности сражаться до последнего и умереть за веру и Отчизну, при этом забывались и тяготы военной службы, и нехватка провизии, и тяжелые условия, в которых проходили боевые действия.
С началом войны, казалось, были забыты старые обиды и распри, исчезали разногласия между социальными группами, между властью и обществом. Оппозиция царского правительства, от князя Г. Е. Львова до А. Ф. Керенского и Г. Ф. Плеханова, провозгласила свое примирение с царизмом. Так, в воззвании кадетского ЦК, опубликованного в «Русских ведомостях», указывалось: «Каково бы ни было наше отношение к внутренней политике правительства… прямой долг – сохранить нашу Родину единой… и не разделенной и удержать за ней то положение в ряду мировых держав, которое оспаривается у нас врагами. Отложим же внутренние споры, не дадим ни малейшего повода надеяться на разделяющие нас разногласия и будем твердо помнить, что теперь первая и единственная задача наша поддержать борцов верой в правоту нашего дела, спокойной бодростью и надеждой на успех нашего оружия»[46].
Избранная тактика по отношению к царскому правительству базировалась на уверенности, что война продлится недолго, не более девяти месяцев. Прогнозы прессы были оптимистичны; писалось о высоком качестве русских орудий и боеспособности войск, о стабильном финансовом положении державы, о поддержке союзников – все это вселяло надежду на быструю победу. «Хотя война воспринималась крайне абстрактно, – писал В. Б. Станкевич, – как арифметическая задача, как техническая проблема, но все же оптимистические цифры и факты невольно будили какие-то гордые ощущения силы коллектива, невольно рождали мысль: а что, если бы эту силу опустить на голову зазнавшемуся пруссачеству?»[47]. О возможных последствиях конфликта в официальной пропаганде речь не шла. «Конечно, – отмечал В. Набоков, – никто из политических деятелей не отдавал и не мог себе отдавать отчет в том, во что Европу превратит война и что она сделает с Россией. И прежде всего, ни один человек на свете не поверил бы, если бы ему сказали в 1914 г., что тогдашние тринадцатилетние дети окажутся участниками войны, что через четыре года она будет в полном разгаре и что к этому времени будет мало надежды на сколько-нибудь близкий ее конец»[48]. Вместо быстрой и скорой победы до Рождественских праздников 1914 г. реальностью стала тяжелая кровопролитная война.
Поэтесса Зинаида Гиппиус написала в сентябре 1914 г.: «Острая мгла повисла над Россией летом. С приходом осени этот туман приобрел красный отсвет и стал еще более горьким… Общая беда не объединяет, а только делает ее более горькой»[49].
Как только выяснилось, что война затягивается (первые известия о неблагополучии на фронте стали приходить в Россию в январе 1915 г.), энтузиазм, вызванный войной, спал. Возникло множество непредвиденных трудностей. В войсках не хватало оружия, патронов и снарядов, фуража. За это пришлось расплачиваться жизнями и кровью русских офицеров и солдат. Раненые солдаты и солдаты, приезжавшие в отпуск, жаловались на плохое обмундирование, холод и жестокое обращение офицеров. В тылу и на фронте поползли слухи об измене в верхах, о связи Распутина с царицей, о сверхприбылях и коррупции. Солдаты с фронта писали письма примерно следующего содержания: «Класть свою голову за то, что другие набивают карманы, за то, что на каждом шагу измена, и в такую войну стремиться на фронт, быть патриотом глупо»[50]. Эти слухи наносили непоправимый ущерб авторитету царя. Они были очень упорны и, что всего хуже, комментировались среди нижних чинов с фантастическим преувеличением. Все это заметно охладило те патриотические чувства, которые, казалось бы, сплотили все слои населения России в начале войны. В обществе росло разочарование в возможностях правительства, не только не сумевшего использовать дружного единения населения, его воодушевлявшего, но оказавшегося беспомощным для ведения длительных кровопролитных военных действий с сильным, воинственным и энергичным противником.
К этому времени ситуация в стране достигла критической точки. Стало ясно, что примирение с правительством невозможно. Кадеты выдвинули идею создания правительства «народного доверия», считая, что привести страну к победе может только сильная, твердая и деятельная власть. Вокруг этой идеи сплотилось большинство думских фракций, кроме крайне правых и крайне левых. В Думе была создана межпартийная коалиция, получившая название Прогрессивного блока. Борьба с правительством была возобновлена. Оппозиция видела в государственной власти преимущественно отрицательную величину, с которой невозможно договориться, которую невозможно реформировать, которую можно было только уничтожить.
Авторитет власти резко упал. Политически активная часть общества отказала правительству в доверии. В 1915–1916 гг. в обществе наблюдалось сильное раздражение политикой властей. Части населения стало казаться, что война сознательно затягивается; например, рабочий Путиловского завода в 1916 г. пишет: «Война надоела всем, но есть люди, которые благодаря такому несчастью получают огромные оклады и ни за что – медали, кресты и прочие награды, а от боев находятся в нескольких десятках верст. У тех одна мечта, как бы дольше продлилась война»[51].
Для народа затяжная война значительно снизила уровень жизни. Российская промышленность работала в основном на оборону, производство товаров народного потребления стало второстепенным. Катастрофически не хватало вещей, необходимых для быта. Цены на все были беспредельными. Ощущался нарастающий топливный и транспортный кризис. Перегрузка железных дорог привела к перебоям в снабжении продовольствием, в первую очередь крупных городов. Очереди за продуктами питания стали обычным явлением. Повышение налогов и сборов вызывало у народа ощущение, что у него отнимают последнее. Офицеры и солдаты забрасывали правительство письмами с фронта, негодуя по поводу бедственного положения своих семей, оставшихся в тылу и живущих впроголодь. Стало набирать силу забастовочное движение. Эти трудности народ волновали гораздо больше, чем «непонятная» война, которая превращалась во что-то повседневное, просто мешающее обычной жизни. М. М. Пришвин, посетивший фронт в феврале 1915 г., был глубоко потрясен увиденным и не мог привыкнуть к тому, что в тылу он встречал людей, «в большинстве случаев рассуждающих о какой-нибудь частности»[52]. Народом война стала восприниматься как что-то ненужное и навязанное.
Ознакомительная версия.
