Рокот колонн!
Нарастает и валится грохот.
Мириадами мчащихся тонн
Деревянный бушует сирокко.
В сокровенном числе
По кривым пронесутся орбитам.
День ослеп!
Чу! Громá выбивают копыта.
Окунулись в игру.
Этим стенам кренящимся тесно,
Разорвали магический круг, —
Оборвавшись, летят в неизвестность.
Нерушимый закон: —
Чередой пронесутся и канут;
Это – мудрость седая веков —
Раздробленный в куски Гаутама 884.
Грохот колонн!
Нарастает и валится грохот.
Мириадами мчащихся тонн
Деревянный бушует сирокко.
Протрубили горние предтечи,
Непреложный вычертился план;
Девятнадцать смешанных наречий
Рассыпают щебет в купола.
И врезая с солнечною яшмой
Вековой накопленный искус,
Вавилонской падающей башни
Возрождают древнюю тоску.
Светлый доктор радужно хлопочет,
Утопает взором в бирюзе,
А цветущий молодостью зодчий
Подымает весело резец.
Под рукой таинственные шрифты,
И отрада терпкая остра —
Видеть рядом братьев из Египта,
Вспоминать всевидящего Ра.
Тянутся с ношей люди
В солнечном рыжем свете;
Мерно идут верблюды,
Знойный вдыхая ветер.
Медленной жгучей лавой
Катятся дни над мопсом;
Тяжкие горы славы
Влачили рабы Хеопсу.
Ярус кладут на ярус,
Вот уж дышать им нечем;
Кто-то из черной чары
Льет на пустыню вечер…
Пирамид маячат колымаги,
Точат храмы ладан и елей,
Достает он заповеди мага
Из бессмертной памяти своей:
Черным шелком смертей и ненастий
Скорбно выткан готический град,
И опущены звездные снасти
В вековые колодцы утрат.
Неизведанной сладостной целью
До краев наточилась душа.
Вот – кипит наговорного зелья
Разблиставшийся медью ушат;
Льется пламя в стеклянных ретортах,
И доносится четкий канон:
«Ныне грани судеб твоих стёрты,
Как обрывки истлевших письмён…»
И смешалось прошлое с грядущим
В золотой бушующий посев,
И звучит по дебрям и по пущам,
Что не будет времени совсем.
Грани стен раздвинулись упрямо,
Рдяный купол тает и звенит,
Держит выси радугами Брама
И рукой – расплавленный зенит.
Шар земной оглядывает зодчий:
Вот – кипят разливом города,
Вот – Парижа дьявольские очи,
Что не слепнут в небе никогда.
Заметались призрачные группы
У престолов ложных бодисаттв; —
То стальные марева от Круппа
Задышали жарко в небеса.
И мгновенно в грохоте и гуле
Стало все чудовищно иным,
И поникли крохотные ульи
Под железным бременем войны.
В черный бархат вырядились зори,
И последний теплится восторг,
На земной спускаясь крематорий, —
Бледным небом выстекленный морг.
И восток понес его в туманах
В котловины девственные гор,
Где жестокий голод Аримана
Унимает песнями Тагор.
Там – не жечь над зарослями порох,
Не услышать клекота секир,
День и ночь расширенные взоры
Йогу пьют из зеркала реки.
Был покров над тайною приподнят,
И прочлось по белому листу: —
Многоликий мир наш от сегодня
Будет зáклан жертвою Христу.
И опять зареяли убранства
Хрупких пагод, капищ и дворцов,
И России снежные пространства
Провели безбрежное кольцо.
Высит город каменные груди,
И толпится к площади народ,
Где в раскатном грохоте орудий
Чей-то гулкий вскрикивает рот.
И, взбежав на шаткую трибуну,
Юный зодчий – в золоте луча —
Разметал сверкающие руны,
Исступленным голосом крича:
«Мне брамин сказал в Каире,
Что теперь так хочет Брама:
Чтобы не было скучно в мире —
Для каждого найдется драма.
А чтоб не были души узки,
Для благой закаляясь вести, —
Винтовку возьмет русский,
Янки – сожмет винчестер.
И, словно с большого тура,
Что устал звонить бубенцем, —
С мира сползет шкура,
И станет земля младенцем!»
Молчала мгновенье площадь,
И светлою стала мгла,
Лишь ветер, слепой, на ощупь
По серым кружил углам.
Но дрогнул чугунный Пушкин,
И с громом распалась медь:
То снова вздохнули пушки
И плюнули в город смерть…
Всколосились звезды на посеве,
Всходит светом белая гроза;
Это – Солнце движется на север,
Расплескав слепительный азарт.
Отгремели огненные клиры,
И встает в пылающей заре
Дивный купол, брошенный над миром, —
Осиянный славой Назарет.
С каждым днем таинственней и зорче
Чей-то в окнах вспыхивает взгляд,
И за храмом, благостным и кормчим,
Уплывает тихая земля.
А в ночное глядит стекло
Колыбельная явь чудес;
Не засыпать снопами слов
Никого, никогда, нигде.
С хоровою молитвой слит
Фосфорический резкий треск;
Разрезает корма земли
Закипевшую ткань небес.
Синева, тишина в саду.
Только в звездной звенит траве
У махрового древа дум
Синий голос поющих Вед.
1920
Приложение III
«Самоизгнанники из световой Отчизны» (Нина Рудникова)
Один из почти забытых участников эзотерического движения в России и в русском Зарубежье – поэтесса и журналистка Нина Павловна Рудникова (1890–1940). Выпускница историко-филологического факультета Высших женских (Бестужевских) курсов, участница гумилевского «Цеха поэтов», в 1919 году вместе со своим мужем, поэтом и офицером Северо-Западной армии генерала Н. Н. Юденича, она оказалась в Эстонии, где и прожила почти до самой смерти.
