сходства: «прочность нити создается не тем, что какое-нибудь одно волокно проходит через нее по всей ее длине, а тем, что в ней переплетается друг с другом много волокон» [Витгенштейн 1994, 1: 111].
«О душе», 403а30 [Аристотель 1976, 1: 374].
Понятие интенциональности восходит к Ф. Брентано. Информативное изложение вопроса см. в [Crane 1998: 229–331].
Этот аспект эмоции подробно рассмотрен в [Frijda 1986].
Об этих различных измерениях доступно пишут Ж. Деонна и Ф. Терони [Deonna, Teroni 2012]. Р. де Суза формализует логическую форму эмоции как семиместное отношение R(Stfacmp), «где R означает тип эмоции, S – субъект, t – объект, f – фокальное свойство, а – мотивирующий аспект, с – причину, m – цель, р – пропозицию, уточняющую основание» [De Sousa 1987: 126, 181–184].
См. [Hatfield et al. 1994]. Обзор некоторых эмпирических исследований эмоциональной инфекции см. в [McIntosh et al. 1994: 251–276].
Теория названа, помимо У. Джеймса, по имени голландского врача К. Ланге, в 1885 году независимо от Джеймса выдвинувшего сходную теорию. См. [Ланге 1896].
То есть восприятие некоего «возбуждающего факта» вызывает определенное поведение, а ощущение телесных изменений, сопутствующих поведению, как раз и есть эмоция, которая оказывается как бы эпифеноменом, продуктом телесных изменений. Позднее Джеймс так и формулирует: «По моей же теории… телесные изменения следуют прямо вслед за восприятием возбуждающего факта. А эмоции есть наши чувствования этих самых телесных перемен» [Джеймс 1902: 297].
Хотя Толстой, по-видимому, проявлял мало интереса к Джеймсу, для Джеймса он стал любимым писателем, после того как тот в 1896 году прочитал «Войну и мир» и «Анну Каренину». Джеймс, как это ни грустно, посвятил часть одной из глав книги «Многообразие религиозного опыта» Толстому как образчику «больной души». Поскольку письменные свидетельства об этом отсутствуют, велико искушение задаться вопросом, не читал ли Джеймс «Анну Каренину» раньше и не был ли вдохновлен на свою физиологическую теорию эмоций «заразительностью смеха» из романа. О Джеймсе и Толстом см. [Orwin 2003: 59–80].
См. также [Кеппу 1963: 72]. В качестве возражения см. [Gordon 1987]: в главе 4 своей книги Р. Гордон утверждает, что причиной, по его терминологии, «эпистемическихэмоций», включая страхи другие «обращенные в будущее» эмоции, служит когнитивное состояние нерассуждающей неопределенности.
О формальных и видимых объектах см. [Кеппу 1963]. О «сценариях-образцах» см. [De Sousa 1987]; эту тему развивает А. Байер: «Адекватное описание интенциональности эмоции, такой, как любовь или отвращение, должно тогда не только включать в себя глубинный, а также формальный и видимый объекты, но и, желательно, указывать, совпадает ли глубинный объект с самым первым видимым объектом. Нам нужны не только сценарии-образцы, задающие состояние для последующих воплощений данного типа эмоций, но и окончательные сценарии, в которых этот тип эмоций действительно вступает в свои права, где он, так сказать, находит свое воплощение» [Baier 1990: 14–15].
Джон Дей [Deigh 2008: 34–35] утверждает, что физиологические состояния экстаза и гнева неразличимы, так что для того, чтобы разграничить эти эмоции, необходимо выявить их соответственные интенциональные объекты. Он ссылается на известный эксперимент С. Шахтера и Дж. Зингера [Schachter, Singer 1962: 379–399], эмпирически подтвердивший схожее предположение: что процессы, происходящие в организме человека, переживающего некоторую эмоцию, не дают достаточных свидетельств, чтобы определить тип переживаемой эмоции.
Байер приходит к выводу, что интенциональные объекты эмоций, вызываемых музыкой, «так глубоки, что уходят корнями в младенчество», то есть направлены на исходные сценарии-образцы первого в жизни субъекта появления, выраженные во фрейдовской, а возможно, и наследственно-видовой памяти.
См. [Damasio 2003: 57, 88; Damasio 2004: 3-14; Massumi 2005: 36–37]: авторы всех вышеперечисленных работ представляют свои теории как расширенные и углубленные версии теории Джеймса.
В числе работ самых влиятельных представителей «левого аффектизма» можно назвать следующие: [Massumi 2002; Connolly 2002; Ticineto, Clough, Halley 2007; Brennan 2004; Kosofsky, Sedgwick 2003]. Все авторы черпали вдохновение в трудах Ж. Делёза. Подробную библиографию касательно поворота к аффекту, особенно его левого крыла, см. в [Leys 2011: 434–472].
Об этой точке зрения см. [ТооЪу, Cosmides 2008: 114–137].
См., например, [Ekman 1980: 73-102; Ekman 1984: 319–343]. Этот подход восходит к классическому труду Ч. Дарвина «Выражение эмоций у человека и животных» (1872). Сколько и какие именно эмоции являются основными – вопрос спорный. Большинство ученых сходятся в следующем: гнев, страх, счастье, печаль и удивление (отвращение иногда оспаривается). «Теория чувствительности» (о которой речь пойдет ниже) условно расширяет список, включая в него некоторые эмоции, часто рассматриваемые как «нравственные»: «удовольствие, гнев, презрение, отвращение, смущение, зависть, страх, чувство вины, ревность, радость, жалость, гордость, стыд и горе» [D’Arms, Jacobson 2006: 138], – при этом признавая, что в конце концов эти базовые, или естественные эмоции будут выявлены эмпирической наукой.
Гриффитс считает, что эти базовые эмоции являются естественными видами, отобранными эволюционным путем, в силу конкретизирующего характера их физиологических маркеров (мимика, нейрофизиологические механизмы и т. д.).
См. работы Дж. Леду и А. Дамасио [LeDouxl996; Damasio 2003], которые ввели в научный обиход термин «субстрат» в этом контексте. Б. Массуми определяет аффект как ничего не обозначающую, бессознательную «интенсивность» или «энергию» в противовес эмоции, несущей в себе интенциональное отношение или значение [Massumi 1997: 27].
«Аффектом называют то, что ускользает от формы, познания и смысла» [Leys 2011: 450]. «Весь смысл обращения к аффекту со стороны Массуми и его единомышленников – культурологов, таким образом, состоит в том, чтобы перевести внимание со значения, или “идеологии”, или даже представления на субличностные материально-аффективные реакции субъекта, где, как утверждается, политические и другие влияния выполняют свою реальную работу. Разрыв между “идеологией” и аффектом порождает, как следствие, относительное безразличие к роли идей и убеждений в политике, культуре и искусстве в пользу “онтологической” озабоченности телесно-аффективными реакциями разных
