но в исследованиях о поэзии знание и мнение самого художника о творчестве используется эпизодически <…> Нами установлено, что любая поэтическая система включает в себя мысли художника о поэзии и о творчестве вообще [Три века 2002: 4].
Выделяя ряд таких текстов, как самостоятельные произведения о творчестве, автобиографии, письма, заметки на полях и др., составители постулируют особую «область уникального знания» («знания на краях»). Это те тексты, в которых сам художник-творец выступает как исследователь и интерпретатор, вступая в диалог с собственными текстами и текстами других мастеров.
Идеолог и основной автор проекта К. Э. Штайн резонно отмечает:
В любом художественном тексте заложены данные об отношении художника к своему детищу, к тому материалу, который является основой вербального искусства – к языку. <…> и в произведении, и в слове как его первоэлементе заложены, как в генетическом коде человека, потенции к познанию бытия и самого процесса творчества [Штайн 2002: 604].
Исходя из этого утверждения, исследовательница делает попытку выявить «авторский код», содержащийся в «метаязыке поэтического текста», в процессе анализа рефлексии, то есть «самоинтерпретации, которая осуществляется поэтом на протяжении всего творчества, причем не всегда осознанно» [там же]. Вот эта авторская поэтика и получает имя «метапоэтики». К. Э. Штайн выделяет исторически развивающуюся «общую метапоэтику», то есть систему метапоэтических данных, скрепленную в единый метапоэтический текст («ткань в общей ткани текста»); и сеть составляющих ее частных метапоэтик – конкретных принципов творчества, изложенных или подразумеваемых в авторских текстах.
Особенно значительной в этих изысканиях нам представляется идея К. Э. Штайн о том, что метапоэтика как особая модификация творчества характеризуется тесным соотношением научных и художественных посылок. Язык писателя (художника, мыслителя) всегда личностным, индивидуальным образом соединяет опыт науки и искусства. Он антиномичен по существу, так как является и наукой, и искусством одновременно. Метапоэтика как дисциплина, призванная изучать этот язык, – это, по мысли К. Э. Штайн,
сложная саморегулирующаяся система, взаимодействующая, с одной стороны, с творчеством, с другой, с наукой – не только гуманитарным, но и естественно-научным знанием <…> Развитие ее идет на основе творчества, поэтому эта система открытая, нелинейная <…> [Штайн 2002: 608].
Употребление здесь, как и у М. М. Бахтина, термина «мета», впрочем, с нашей точки зрения, больше соответствует смыслу «авто». На наш взгляд, следовало бы отличать автопоэтическую реализацию дискурса (рефлексию, имеющую место в собственно художественном дискурсе) и метапоэтическую его реализацию (рефлексию, выраженную в нехудожественных текстах самих художников либо в текстах о художниках). Метапоэтика ближе к научному дискурсу, когда язык описания и язык-объект дистанцируются друг от друга. Научная модель мира – всегда метаязыковой конструкт, по необходимости соотносящийся с природой вещей и ситуаций в реальном мире, тогда как художественный дискурс автопоэтичен, он создает свой мир знаков и свой язык, не требующий верификации в действительных обстоятельствах. Однако, учитывая это разграничение и тезис Р. Барта о литературе как метаязыке, далее мы рассмотрим, как в экспериментальной литературе и искусстве ХХ века происходит сближение собственно поэтической (автопоэтической) коммуникации и коммуникации метаязыковой (метапоэтической) в различных формах междискурсивного синтеза, а также обратимся к некоторым лингвокреативным техникам, используемым в авангардно-художественном дискурсе, с одной стороны, и в авангардно-научном, с другой.
4. Художественный и научный дискурсы: авангардные техники языковой инновационности
Как мы отмечали выше, под понятием «художественный дискурс» объединяется множество его разновидностей, зависящих от видов искусств, литературных родов и жанров, художественных парадигм, формаций и направлений. В настоящем исследовании нас интересует особая реализация художественного дискурса, которую мы называем экспериментальной. Она охватывает сразу несколько видов искусств, родов и жанров литературы и художественных направлений, ориентированных на языковой эксперимент, то есть на аномальные языковые техники, разрушающие конвенции языка, стиля и канона. В определенной мере эти конвенции подвергаются изменениям в разные эпохи и в разных типах художественной деятельности, однако намеренные системные преобразования канонов и стилей через деконвенционализацию языка начинают осуществляться в последние сто с лишним лет в самых разных литературных и художественных формациях. Отдельные литературные эксперименты с преобразованием языка появляются в европейской культуре в конце XIX века (Л. Кэрролл, С. Малларме, У. Уитмен, С. Георге). В начале XX века масштаб языкового экспериментирования в художественной литературе нарастает стремительно.
Посредством различного рода сознательных опытов по преобразованию языка художественный дискурс переходит из состояния классической парадигмы в парадигму неклассическую. В культурологии под неклассическим искусством принято понимать множество экспериментальных течений в искусстве, от модернизма до постмодернизма [см. Лексикон нонклассики 2003]. В науковедении используется аналогичное понятие «неклассическая наука», описывающее особый тип науки эпохи кризиса классической рациональности (конец XIX – 60‐е годы XX века). [см., например, Лекторский 2001]. Для нашего исследования актуальны оба этих понятия, так как языковые техники, интересующие нас, являются одновременно результатом развертывания художественного дискурса в его экспериментальной реализации и предметом анализа в научном дискурсе о языке последнего столетия.
Некоторые экспериментальные тенденции в трансформации языка зародились в рамках литературы модернизма, а точнее у тех авторов, которых культурологи причисляют к модернистам (С. Малларме, Дж. Джойс, А. Белый). Однако наиболее радикальной манифестацией неклассической эстетики и рациональности в ХХ веке стало авангардное искусство и авангардно-художественный дискурс. На прояснении понятия «авангард» мы останавливаемся в работе [Фещенко 2009]. Здесь нам потребуется прояснить и уточнить понятие «авангардного дискурса» в его отношении к художественному дискурсу вообще.
Авангардно-художественный дискурс: уточнение понятия
Как и другие крупные направления и социально-исторические формации, авангард создает свой, специфический вид дискурса, основанный на специфических механизмах художественной коммуникации. Поскольку авангард стремится выйти за пределы художественных канонов и коммуникативных конвенций в смежные социальные сферы творчества (политику, рекламу, живую речь, науку, магию), дискурс авангарда вбирает в себя не только художественные тексты как таковые, но и сопредельные тексты иной функциональности, как, например, манифест (социально-политическая функция), агитация (рекламно-пропагандистская функция), трактат (научно-философская функция) или просто жизненный поступок (выход
