Ленинграда, в частности, его прославленные музеи, были «брендами» – в отличие от учебных заведений, больниц, а также театров-студий. Ленинградский рок-клуб, например, приказал долго жить довольно быстро. «Какой там 500-местный зальчик на улице Рубинштейна, если уже осенью 1986-го “Аквариум” играл в “Юбилейном”?» – вспоминал бывший завсегдатай клуба [Кан 2011]. С другой стороны, Кировский театр, в 1992 году переименованный обратно в Мариинский, под руководством исключительно энергичного руководителя В. Гергиева вступил в эпоху процветания. Гергиев умело применял западную практику, заключал сделки со спонсорами и организовывал зарубежные гастроли; театр ввел цены на билеты «для местных» и «для иностранцев», так что последние должны были теперь платить в два раза больше (Мариинский был единственным театром в России, где действовала такая система), и благодаря этому значительно увеличил кассовую выручку.
В конце 1990-х и в 2000-е появилось множество коммерческих трупп, использовавших в своих названиях слова «Санкт-Петербург» и «балет»; некоторые из них были связаны с городом лишь отдаленно, столь же сомнительными были их претензии на профессионализм. Но у самой известной балетной труппы города дела шли на удивление хорошо, чему отчасти способствовала консервативность его танцоров. В 1995 году Ф. Рузиматов объяснял американскому журналисту, почему, проработав некоторое время приглашенным солистом в «American Ballet Theatre», он решил вернуться:
В Нью-Йорке были возможности лично для меня, но я не чувствовал себя связанным с традицией. У меня под собой не было ни базы, ни фундамента. В Кировском у нас есть танцоры трех уровней: начинающие или юниоры, надежные и талантливые профессионалы, а также эксперты или мастера, опытные и отдающие себя работе целиком и полностью. Это дает театру возможность расти в будущем [1125].
В начале 2000-х в Большом и Мариинском, в отличие от большинства других ведущих театров, уже почти не выступали приглашенные солисты, а большинство артистов балета были выпускниками своих же училищ. Ведущие исполнители постсоветского периода, в особенности У Лопаткина, балерина, безупречно сочетавшая в танце виртуозную технику и лиризм линий, не уступали звездам предыдущих поколений [1126]. Поскольку зарубежные гастроли приносили капитал – как денежный, так и символический, – увидеть звезд балета в родном городе можно было теперь только в особых случаях, вроде непрерывно рекламируемого фестиваля «Звезды белых ночей», который проводился (и проводится) в начале лета. Компенсировалось это тем, что В. Гергиев, в отличие от прежних худруков и директоров Мариинки, предпочитал балету оперу.
Хотя новейших произведений зарубежных композиторов в этот период стало меньше (возможно, из-за необходимости платить за права на исполнение) [1127], русский репертуар стал разнообразнее и оригинальнее: впервые в этом театре был поставлен целый ряд произведений ленинградских и петербургских авторов, в том числе опера Д. Д. Шостаковича «Нос», возрождена «Жизнь за царя» М. И. Глинки (с прежним «монархистским» названием), вновь появились на сцене шедевры из репертуара начала XX века – «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» и «Золотой петушок» Н. А. Римского-Корсакова. Балетная труппа Мариинского стала одной из немногих, получивших от правопреемников Дж. Баланчина разрешение на исполнение произведений великого балетмейстера; здесь же прошла премьера балета «Анна Каренина» (постановщик А. Ратманский), изначально созданного для Датского королевского балета. Однако преобладали в репертуаре по-прежнему классические балеты XIX века, такие как «Раймонда» и «Щелкунчик». Основным отличием от прошлого было то, что балеты советской эпохи теперь почти не шли; редкое исключение составила постановка «Ленинградской симфонии» И. Бельским на музыку Шостаковича, хотя обычно она исполнялось только в ритуальную дату 22 июня – годовщину начала войны.
Этот консерватизм имел определенные основания, учитывая, что постановки в новом стиле, как правило, не столько отличались оригинальностью, сколько приводили в недоумение. Так, в 2005 году состоялась премьера «Тристана и Изольды» в постановке Д. Чернякова – действие оперы как будто перенесено в среду российских или немецких нуворишей. Закутанный в габардиновый плащ Тристан (в июне 2010 года его играл миниатюрный, тощий артист) и внушительная Изольда с растрепанными волосами клялись в вечной любви в отделанной хромированными деталями гостиной на яхте миллиардера [1128]. Недовольный местный любитель оперы сетовал:
Допустим, если русская опера, ставят, там, Мусоргского, Римского-Корсакова – там обязательно вот пьяница в драных кедах, да, вот как бы неизменно… Помойные бачки, пьяница в драных кедах – вот, вот эти образы – они всегда, вот, в русской опере должны присутствовать, даже в «Снегурочке» [1129].
Понятно, что такое обращение с классикой только укрепляло публику Мариинского в ее любви к знакомым произведениям и принципам постановки.
Однако в бывшем Малом театре смелые театральные решения никого не удивляли. В 2007 году театр, уже переименованный в Михайловский, вновь открылся после тщательной реставрации, проведенной на деньги преуспевающего бизнесмена В. Кехмана, генерального директора и владельца компании – импортера фруктов JFC. Зрительному залу и вестибюлю, находившимся до ремонта в аварийном состоянии, было возвращено былое великолепие, а финансирование, предоставленное Кехманом, привлекло в театр ведущих зарубежных артистов, таких как испанский хореограф Начо Дуато [1130]. Хотя уровень кордебалета в Михайловском был скромнее, чем в Мариинском, небольшой оркестр театра иногда выступал с гораздо большей элегантностью [1131]. О. Виноградов, чья работа в Мариинском закончилась в 1997 году не совсем удачно [1132], поддерживал в Михайловском стандарты петербургского классицизма, и у театра были свои звезды, в частности балерина Е. Борченко. Благодаря значительным скидкам на билеты за час до начала спектакля и лучшим условиям для зрителей местные жители посещали Михайловский чаще, чем более крупные и известные театры [1133]. Некоторые законодатели общественного мнения считали, что репертуар и режиссура были здесь интереснее, чем в Мариинском, и, конечно же, некоторые спектакли с использованием зрелищных световых эффектов и лазерных шоу были более современными и убедительными [1134]. Осенью 2011 года было объявлено, что ведущие танцоры Большого театра Н. Осипова и И. Васильев переходят в Михайловский, куда их привлекло не только обещанное повышение зарплаты, но и возможность выступать в новых постановках Дуато, более гибкий график работы и иное, чем в Москве, отношение публики [1135].
Процветали и некоторые вольнодумцы советского театра. Танцевальные театрализованные представления Б. Эйфмана – такие, как «Красная Жизель», – оставались чрезвычайно популярными, а его авторитет в городе повысился благодаря строительству театра, специально предназначенного для его труппы [1136]. Малый драматический театр Л. Додина продолжал выпускать потрясающие спектакли: одним из ярких событий середины 2000-х стала инсценировка романа-антиутопии А. П. Платонова «Чевенгур», где режиссер использовал свой фирменный прием с бритоголовыми фигурами, выползающими из-за полупрозрачной стены. В облицованном плиткой, украшенном
