такую конкурирующую теорию я и попытаюсь разработать в дальнейшем.
Если теория Уолтона действительно такова, то я нахожу ее неправдоподобной. Использование примера страха может затушевать трудности. Но если мы вспомним эмоцию горя в конце романа Роберта Болта "Человек на все времена", то это не потому, что нас предали или обезглавили, или у нас предали или обезглавили друга, поверили или нет.
Моя цель в этом разделе диалектическая. Я хочу опровергнуть убедительность одного из парадигмальных случаев в аргументе о том, что эмоции всегда требуют убеждений, а именно, что эмоции рассеиваются, когда мы узнаем, что история выдумана. Я хочу оспорить этот случай, показав, что он, вероятно, сложнее, чем может показаться, - более того, он сложен настолько, что мы должны воздержаться от обобщений на его основе. В частности, я хочу предположить, что возможный элемент обиды в таких случаях может объяснить предсказанные нами потери сочувственного аффекта, когда мы узнаем, что стали жертвами надувательской истории. Кроме того, я попытался представить сценарий, в котором кажется правдоподобным, что мы можем узнать, что история была выдумкой, и при этом наша эмоциональная реакция не уменьшится. Вывод, к которому я прихожу, заключается в том, что в некоторых случаях знание о том, что что-то является вымыслом, может снизить эмоциональную реакцию по причинам, не связанным с тем, что это вымысел, в то время как в других случаях знание о том, что история является вымыслом, не изменит эмоциональную реакцию. Моя диалектическая точка зрения заключается в том, что мы не убедились в том, что отсутствие убеждений о существовании явно всегда коррелирует с отсутствием эмоций. С другой стороны, в данный момент я не отстаиваю собственную общую теорию. Я не утверждаю, что во всех случаях, когда эмоции рассеиваются по отношению к "петушиным" историям, причиной всегда является обида; иногда я могу просто потерять интерес или заскучать, узнав, что история выдумана (разумеется, в противоположном случае я могу также сказать, рыдая: "Чертовски хорошая история, даже если она выдумана"). Следует добавить, что я также не утверждаю, что не существует эмоций, которые требуют убеждений о существовании. Я лишь оспариваю общую теорию о том, что эмоции всегда требуют убеждения в существовании, поскольку этот тезис выдвигается на основе сомнительных примеров "глупых" историй. В диалектических целях все, что мне нужно доказать в этом аргументе, это то, что в некоторых случаях эмоции могут не быть связаны с верой в существование, что знание того, что история не такова, не исключает эмоциональной реакции, и что парадигма петушиных и бычьих историй не является убедительной поддержкой тезиса о том, что эмоции требуют веры, потому что рассеивание симпатического аффекта, предсказанное в этих случаях, может быть одинаково хорошо объяснено в терминах того, что мы становимся обиженными. В общем, я не утверждаю, что не существует эмоций, требующих убеждений в существовании. Я лишь оспариваю утверждение, что все эмоции требуют убеждения в существовании.
Более того, я попытался показать, что, обобщая парадигмальный случай с петухом и быком
Рассказ о том, что требуется от всех эмоций, не так прост, как принято считать.
Уолтон почти ничего не говорит об этих квазистрахах. У меня есть подозрение, что если бы об этих квазистрахах было сказано больше, то вполне вероятно, что они оказались бы тем, что мы обычно принимаем за подлинные страхи. И в таком случае теория притворства могла бы развиваться только за счет контрабанды подлинного страха через черный ход, что, конечно, полностью подорвало бы цель теории притворных эмоций. Однако выдвигать это подозрение с полной уверенностью трудно, поскольку Уолтон не так много рассказывает нам о квазистрахе, и уж точно недостаточно, чтобы понять, чем именно он отличается от настоящего страха.
На странице 13 книги "Страшные вымыслы" Уолтон говорит: "Можно утверждать, что чисто физиологические аспекты квази-страха, такие как повышение адреналина в крови, которое Чарльз мог установить только с помощью клинических тестов, не являются частью того, что заставляет его притворяться, что он боится. Таким образом, можно было бы понимать "квазистрах" как относящийся только к более психологическим аспектам состояния Чарльза: чувствам или ощущениям, которые сопровождаются повышением адреналина, учащением пульса, мышечным напряжением и т. д.".
Однако то, что Уолтон называет "более психологическими аспектами" этого квазисостояния, в явном виде представляет собой такие вещи, как ощущения. И эти ощущения, как я утверждал в первой главе, могут выступать в качестве составляющих многих различных психологических состояний. Так как же Чарльз на основании этих ощущений узнает, что его квазисостояние - это квазистрах, а не квазивозбуждение или квазивозмущение? В силу осознания когнитивных состояний, порождающих эти ощущения? Но тогда мне кажется, что состояние Чарльза - это просто подлинный страх. Или, говоря по-другому, мне кажется, что квазистрах - это просто обычный страх. То есть в нем есть все элементы страха, поэтому это и есть страх.
Уолтон может отвергнуть это, явно приняв такое объяснение эмоций, которое блокировало бы этот аргумент. Но бремя доказательства лежит на Уолтоне. Более того, если этот аргумент не может быть отклонена, то правильнее было бы сказать, что Чарльз знает, что нужно испытывать притворный страх, потому что на первой стадии своей реакции он действительно боится. Так что, по крайней мере, уолтоновское понятие притворного страха предполагает (а не заменяет) подлинный страх.
То есть либо квази-страхи имеют когнитивные компоненты, либо нет. Если нет, то трудно понять, как они помогают Чарльзу осознать, что ему следует принять притворный страх, а не какое-то другое состояние притворства. В этом случае в теории Уолтона остается зияющий пробел. С другой стороны, если квазистрах имеет когнитивный компонент, то это подлинная эмоция. А если это подлинная эмоция, то теория в лучшем случае избыточна и, скорее всего, самооправдана. Единственный выход из этой дилеммы для Уолтона, который я вижу, - это разработка им теории эмоций, альтернативной той, которая предполагается в этой книге.
Уолтон, похоже, считает, что квази-страх нужен в его теории для того, чтобы Чарльз знал, какая притворная эмоция уместна по отношению к вымыслу. Однако мне кажется, что если мы скептически относимся к понятию квази-страха и предполагаем, учитывая то, что рассказал нам Уолтон, что Чарльз знает, что притворный страх уместен, потому что он изначально находится в состоянии подлинного страха, то трудно понять, как принятие притворного страха может решить парадокс вымысла в свете того, как Уолтон видит эту проблему. В следующем разделе я рассмотрю альтернативный способ решения парадокса вымысла.
Первоначально я разработал теорию мышления в результате дискуссий с Кентом Бендаллом и Кристофером Гаукером и защитил ее
