Партию топазов прекрасного ювелирного качества весом 25 кг приобрел тогда В. Липин.[3] Не уступал по красоте топазу и флюорит,[4] отличавшийся удивительной чистотой, прозрачностью и необычайно красивым цветом — то розово-фиолетовым, то изумрудно-зеленым или янтарно-желтым, как бы наполненным жарким южным солнцем.
Монгольский флюорит тогда очень заинтересовал Ферсмана, и он добился проведения специальных исследований этого минерала в Оптическом институте Петрограда. Надежды оправдались: флюорит из неведомого месторождения помимо своей красоты обладал всеми необходимыми техническими свойствами, присущими дефицитному оптическому сырью. И все же самые удивительные из минералов, привезенных монголом, были пироп и хризолит. Несмотря на небольшую величину этих самоцветов, В. Липин огранил их и получил весьма красивые, искрящиеся сочным натуральным цветом камни. Монгольский хризолит даже чем-то напоминал наш знаменитый уральский демантоид, несколько уступая ему в блеске, а вот пироп… Ферсман живо, не напрягая памяти (все камни, хотя бы раз им увиденные, жили всегда в его сознании), представил себе пироп. Да, монгольский пироп был необычен: он то загорался каким-то тревожным кроваво-красным огнем, то мирно горел оранжево-красным теплым пламенем костров. Воистину «огненный камень»! Один из самых легендарных и загадочных камней в семействе красных самоцветов!
Лучшими красными камнями во все времена считались рубин и благородная шпинель — лал. Они не знали себе равных, пока не появился этот удивительный красный гранат, как бы вобравший в себя неукротимый жар подземных глубин. Особую ценность приобрели кроваво-красные и рубино-красные пиропы; дабы придать им коммерческую ценность, их стали называть богемскими и капскими рубинами. Этот камень под названием анфракс, или карбункул, был исключительно популярен на Руси, его даже называли «господином всех камней».
Ферсману вспомнились любопытные сведения из старинного русского «Азбуковника», относящиеся к карбункулу: «Камень зело драг и всем камням господин, виден, аки уголь, и нощию светит». Ночью светит! В этих скупых строках «Азбуковника» и в трудах многих древних авторов — от Геродота до Аль-Бируни — упоминается о каком-то загадочном свечении красного минерала, в котором нетрудно угадать пироп. Любопытно, что и монгол, привезший пиропы в Россию, уверял, что камень этот светит в ночи, как раскаленный уголь в костре. Что за всем этим кроется? Очередное «магическое» свойство драгоценного камня или реально существующее физическое свойство минерала? Ведь известны же сейчас многие минералы, люминесцирующие под воздействием трения, давления или облучения их ультрафиолетовыми и рентгеновскими лучами! Возможно, — думал Ферсман, — что существует в природе какой-то новый, неизвестный пока нам вид люминесценции, связанный с изменением состояния кристаллического вещества. А если учесть, что пироп образуется на больших глубинах в условиях сверхвысоких давлений, то возникает вопрос: не вызывается ли самосвечение этого минерала своеобразной «разрядкой» его, снятием тех гигантских напряжений, которые он испытал в земной коре?
Да, пироповый гранат с его необычными свойствами и геологическими условиями образования заслуживает специального изучения. Как жаль, — размышлял Ферсман, — что в России нет собственного пиропа. Его под названием «карбункул» или «анфракс» издавна привозили из заморских стран, неизвестно каких. Есть, правда, скупые сведения в «Азбуковнике» о том, что добывается анфракс в Африке, в Ливийской пустыне, в местности, именуемой Халкидоном. Возможно, что это название некогда существовавшего города или рудника, в котором в древности велась добыча легендарного камня. В средние века пироп был найден в центре Европы, в Чехии. Его обнаружили крестьяне прямо на полях вблизи Требницы, в Богемии, откуда он и получил свое название — «богемский рубин».
Действительно, по свидетельству Ансельма Боэция де Боота,[5] богемский пироп иногда достигал величины лесного ореха, и тогда его цена равнялась стоимости настоящего рубина. Вскоре пироп стал национальным достоянием чешского государства, сделался символом его свободы. На базе богатейших россыпей пиропа возникло крупнейшее по тем временам гранильное производство, и в течение трех веков процветала торговля чешским гранатом. А затем чешскому пиропу был нанесен удар: в Южной Африке вместе с алмазами в значительных количествах был найден более высококачественный пироп — «капский рубин».
Так закончилась безраздельная монополия чешского граната. Пытаясь конкурировать с «капским рубином», чешские предприниматели понижали цены на изделия из пиропа, качество же самих изделий падало, и некогда модный самоцвет совершенно обесценился и превратился в дешевое украшение.
Но рынок есть рынок, у него свои законы. И, как знать, может еще возродится слава чешского граната? Теперь же Ферсмана гораздо больше занимал другой вопрос: является ли пироп, открытый в Южной Африке, постоянным спутником алмазов или он встречен с ними случайно? В этом плане были чрезвычайно интересны и находки пиропа в совершенно неизученной Монголии. Но где местонахождение этого пиропа? Каково геологическое строение района его распространения? Никаких сведений на этот счет не было, если не считать скупого указания того же монгола о находках огненного камня к югу от Урги. Однако и эти данные не были подтверждены работами экспедиции Академии наук (1924 г.), которую возглавлял Владимир Ильич Крыжановский. Местонахождение монгольского пиропа по-прежнему оставалось тайной. Как же теперь путем геологических и геохимических предсказаний решить, где надо искать пироп? Ферсман был убежден, что весь геологический поиск должен строиться по принципу: найти можно только то, что ищешь, и только то, что при сочетании геологических и физико-химических условий может и должно в каждом конкретном районе находиться. Только научный прогноз, который толкает и направляет мысль, заостряет глаз на поиск определенного объекта, приводит к реальным результатам.
Ферсман располагал двумя фактами для прогнозирования поисков пиропа в Монголии. Тот факт, что пироп образуется в условиях сверхвысоких давлений, определял его распространение в природе, приуроченность к самым глубинным породам, таким как кимберлиты[6] Южной Африки или близкие им базальтовые брекчии Чехословакии. И те и другие заполняют воронкообразные вулканические жерла — диатремы, свидетельствующие о грандиозных взрывах в земной коре. Через эти вулканические каналы скопившаяся под большим давлением и насыщенная газами магма стремительно поднималась вверх, захватывая на своем пути обломки обрушавшихся под ее напором горных пород. В это вихревое движение вовлекались и наиболее глубинные обломки из мантии Земли, представленные перидотитами.[7] Именно перидотиты были материнскими породами для чешских пиропов.
Другой факт, что монгольский пироп был вкраплен в черную шлаковидную породу, с несомненностью свидетельствовал о принадлежности ее базальтам,[8] весьма характерным для Монголии, на территории которой в кайнозое[9] так мощно проявился вулканизм. Однако это был необычный базальт! В черной ноздреватой массе его наряду с пиропом содержались мелкие стяжения яйцевидной формы из прозрачного оливина — хризолита и пироксена — так называемые оливиновые бомбы. Вот он ключ к разгадке! Ведь оливиновая бомба не что иное, как перидотит — исходная материнская порода пиропа. Значит, пироп надо искать среди молодых базальтовых толщ Монголии. В них должны быть какие-то прорывы, вулканические жерла с глубинными включениями, содержащими пироп и его спутник хризолит! И словно встрепенувшись от толчка пронзившей его мысли, Ферсман поднялся, привычно погладил жесткий ежик волос и шагнул к столу. Включив настольную лампу под зеленым стеклянным абажуром, он принялся быстро писать, время от времени поглядывая на географическую карту Центральной Азии. Все уже было продумано в ночной тишине. Теперь неутомимая мысль только оттачивалась и переходила на страницы, исписанные мелким, бисерным почерком.
Раннее весеннее утро застало Ферсмана за рабочим столом. Несмотря на бессонную ночь, творческий накал ученого был велик; глядя на окна, светившиеся в первых лучах солнца, он победно улыбался, — сделан еще один научный прогноз. Его смелое творческое воображение обрисовывало границы громадного Монголо-Охотского геохимического пояса — от Урги до Охотского побережья. Эта территория должна дать месторождения многих драгоценных камней, кварца, флюорита, полиметаллических руд. А в молодых вулканических районах Монголии должны быть найдены пироп и хризолит. Надо искать! Будущее таит в себе столько интересных открытий!
Навстречу поезду стремительно неслась гряда изумрудно-зеленых сопок с картинно белевшими возле них стайками юрт. Свежий утренний ветер, ворвавшийся в открытое окно вагона, донес неповторимый аромат степных трав, смешанный с горечью полыни и дымком далеких кочевий. Так могла пахнуть только монгольская степь! Мы упивались этим чистым степным воздухом, заряжавшим наши тела бодростью после утомительной долгой и душной ночи, наполненной непередаваемым чувством ожидания. Поезд продолжал свой бег по широкой долине, усыпанной белыми конусами юрт, отгороженных друг от друга пестроцветными заборчиками. Среди них под сенью строительных кранов розовели маленькие аккуратные домики. Степь с каждой минутой менялась, утрачивая свою первозданность и приобретая уже современные, индустриальные черты. Совершенно неожиданно под густой синевой неба возникла панорама белого, залитого солнцем Улан-Батора. Медленно приближались бледно-розовое двухэтажное здание вокзала и многоликие, расцвеченные всеми красками толпы встречающих. Перед глазами, вперемежку с европейскими костюмами, мелькали живописные монгольские халаты — дэлы — с ярко-оранжевыми и малиновыми кушаками. Казалось, весь город встречал возвращавшихся из Москвы земляков и прибывших в Монголию специалистов различного профиля — посланцев Советского Союза и других социалистических стран. Наступил торжественный и всегда волнительный момент встречи. Волнуемся и мы — небольшая группа геологов из Москвы, Ленинграда и Иркутска. Кругом приветственные взмахи рук и улыбки, целое море улыбок. Они понятны на всех языках и одинаково приятны, когда сердца людей открыты друг другу.
