В ваянге сюжеты взяты из басней первых периодов истории, относящихся до времен, предшествующих уничтожению индусской империи Маджапахит. Различные исторические личности изображаются фигурами в один-два фута вышины, вырезанными из буйволовой кожи и, чтобы придать им сходство с олицетворяемыми ими лицами, тщательно окрашенными или позолоченными. Все фигуры странно искривлены и в высшей степени комичны с преувеличенно выдающимися, в особенности, носами. Предание гласит, что такую карикатурную наружность им придали впервые при сусухунане Мориа, одном из первых мусульманских проповедников; целью этого было, сохранив древние народные развлечения, согласовать их с требованиями магометанской религии, воспрещающей всякое изображение или драматическое представление человеческого образа.
«Посредством этой меры», — говорил находчивый сусухунан, — «тогда как большинство людей не примет этих фигур за человеческие, яванцы, вспоминая историю, сумеют отождествить их с личностями, которые они должны изображать и тем будут иметь возможность втайне наслаждаться народными увеселениями. Если же впоследствии они забудут оригиналы и не будут различать их от искривленных изображений, то у них сохранится убеждение, что предки их получили теперешний образ человека после обращения в веру Пророка».
Впрочем, сомнительно, чтобы вышеприведенное предание было бы верно, так как имеются многие древние монеты с изображениями фигур, во всем сходных с нынешними ваянгом, а поэтому более чем вероятно, что они существовали в теперешнем своем виде до введения магометанства.
Фигурам придается движение в плечах и локтях посредством тонких роговых пластинок или палочек. Для представления натягивается на рамку белое полотно, которое, освещенное сзади лампой, отражает ваянги, движимые сообразно ролям далангом, говорящим при этом подходящие речи.
В виденном нами у регента топенге актеры являлись одни за другими по два, по три и более за раз; они не то танцевали, не то выступали мерными, неимоверно длинными шагами совершенно, как автоматы, и также на вид машинально и тихо двигали руками. Костюмы их состояли из суконных панталон в обтяжку, вышитых золотом, короткой куртки и длинного шелкового шарфа вокруг пояса, широкие концы которого висели сзади до земли. Маски были донельзя странные и уродливые: одна ярко-красного цвета с оскаленными зубами и глазами навыкат, другая — известково-белая, третья — коричневая и т. д. Мужчины, исполняющие женские роли, были одеты в саронги с низкими лифами, обнаженной шеей и руками и также в масках. В виде головных уборов у всех были какие-то золотые украшения, торчавшие кверху наподобие крыльев.
Сюжет даваемой пьесы был следующий: у некоего короля была сестра, на которой хотел жениться дядя ее, но, кроме него, были также и другие искатели ее руки; все они по очереди являлись на сцену, любезничали с девицей, ссорились между собою; при этом за них говорились длинные монологи; потом дядя дрался со своими соперниками, убивая их одного за другим и т. д. Вообще представление было очень любопытное и интересное. Труппа принадлежала регенту и играет у него каждую субботу, причем представление длится с вечера до утра.
Посидев около часа, мы уехали домой. На прощание регент подарил С. лук и стрелы, особенность которых состояла в том, что они выделаны из какого-то весьма редкого бамбука.
Нынешний день был переполнен новыми впечатлениями: вдобавок ко всему виденному к нам вечером в гостиницу явились китайские танцоры и оркестр. Последний отличался своей шумностью: барабан, невозможно громкий, металлический инструмент и еще что-то не менее нестройное издавали самые негармонические звуки. Под аккомпанемент этой действительно «адской» музыки происходила борьба человека в меховой куртке и маске с дьяволом, изображенным двумя людьми; у дьявола был длинный хвост, громадная голова с движущимися глазами и огромной пастью, то открывающеюся, то закрывающеюся. Человек и дьявол кривлялись, становились в различные комические позы, нападали друг на друга и т. д.
Сегодня в саду гостиницы опять подвернулся «шпион», прозвище, данное мною одному из пассажиров парохода De Carpentier, который с самого нашего приезда на Яву, как будто нарочно, всюду неотступно следует по нашим пятам. Куда бы мы ни приехали — в Бейтензорг, Синданглаю, Бандунг и теперь сюда — первое встречное лицо неминуемо его, так как он является почти одновременно с нами и останавливается даже в одних гостиницах. Мы его принимали сначала за француза, но узнали впоследствии, что он состоит турецким консулом в Батавии. Упорное его преследование нас я приписываю нахальному намерению прокатиться по острову в качестве самозваного нашего спутника, дабы таким образом воспользоваться различными удобствами путешествия, предоставленными нам вследствие письма генерал-губернатора, о котором он проведал, вероятно, в Батавии. Несносная его фигура до того наскучила нам, что мы радуемся мысли избавиться послезавтра от него.
Ввиду того, что от Чибату до Чилачапа, т. е. на расстоянии 162 верст, железная дорога еще не открыта и нет ни гостиницы, ни почтовых лошадей, «шпиону» без особого разрешения, которое навряд ли он получил, невозможно будет проехать. Для нас же, благодаря любезности главного инженера г-на Карстенса и бандунгского резидента, все приготовлено заранее, так что до Тасикмалаи мы проедем в экстренном поезде, оттуда на сменных лошадях до Киндер-Зе, а через последний на казенном паровом катере. За отсутствием же гостиниц в наше распоряжение предоставлены правительственные пасанграханы.
Среда 10 февраля, Гарут. — Сегодня мы выехали из дому в семь часов утра для восхождения на вулкан Папандаянг, т. е. «Кузница», в 7,300 футов вышины. Первые пятнадцать верст до пасанграхана Чисерупана мы делали в экипаже, запряженном четверкой цугом, причем на подъемах поджидавшие люди и буйволы помогали лошадям втаскивать коляску.
Прибыв к девяти часам в Чисерупан, мы залюбовались картинностью алун-алуна, простиравшегося перед домом. Пять маститых варингинов широко раскинули свои гигантские ветви, затеняя собою многочисленную пеструю толпу туземцев, собравшуюся, чтобы поглядеть на редких гостей — европейцев. Тут были и танцоры, выделывавшие какие-то па, и гамеланг, разыгрывавший в нашу честь различные арии, и продавцы с бамбуковыми коромыслами, предлагавшие свой товар. Под одним деревом саисы держали наготове целый табун оседланных верховых лошадей, под другим — сидели мантри, лурахи и прочие местные власти; полунагие же ребятишки сновали всюду. Кругом площади, плетеные домики туземцев ютились под группами бананов, пальм, нангка и других деревьев, а налево из-за их вершин высился грозный Папандаян. Все это было в высшей степени оригинально и красиво; живописность же самой местности выигрывала еще от ярких разноцветных костюмов туземцев, придававших пейзажу совсем своеобразный колорит и характер.
В пасанграхане нас встретили голландский контролер и ведана, последний был одет в синий мундир с серебряными пуговицами, золотой перевязью и позолоченной шляпой с голубым бордюром, на поясе у него висел крис, богато украшенный инкрустациями золота и перламутра. На веранде был приготовлен завтрак, присланный регентом; слегка закусив, мы сели верхом и тронулись в путь. Рослыми, крепкими, добрыми нашими лошадьми мы тоже были обязаны регенту, взявшемуся устроить всю нашу поездку; моя лошадь была сандальской породы, а С. — помесь австралийского уэлера с полукровной кобылой.
Сопровождавшие нас туземцы вскоре вытянулись в длинную вереницу, медленно подымаясь в гору, сначала по плантациям кофе, сильно пострадавшим от болезни листьев, а затем по великолепному джунглю. Точно гигантский змеиный хвост, извивалось наше пестрое шествие с ехавшим во главе его помощником веданы, отличительными цветами перевязи и шляпы которого были серебро и золото, за ним следовал сам ведана, потом я, С. и контролер, а позади ехали шесть или семь мантри; кроме того, каждого верхового сопровождали двое или трое пеших лурахов, сменявшихся несколько раз по дороге поджидавшими их другими.
Часа полтора мы подымались все в гору по крутым подъемам, только изредка спускаясь и часто останавливаясь, чтобы дать передохнуть запыхавшимся людям и лошадям. Окружавший нас лес был так великолепен, деревья таких огромных размеров и вся растительность до того роскошна, что казалось невероятным, чтобы не более столетия прошло с последнего извержения Папандаянга и чтобы в такой сравнительно короткий период по пеплу и лаве успела бы возникнуть столь богатая флора и подобного роста деревья.
