Но нельзя было не верить несомненному факту и оставалось только дивиться и восхищаться плодотворному действию тропического климата.
Папандаянг в былое время считался одним из обширнейших вулканов Явы, но большая часть его была снесена в 1772 году извержением, числившимся между самыми сильными последнего столетия. Сэр Стемфорд Раффлз говорит, что часть горы и ближайших его окрестностей, равняющихся пространству в 23 версты длины и девяти ширины, провалились в недра земли от сотрясения. Сорок деревень и 2,937 жителей погибли, а большинство насаждений и полей было уничтожено выкинутыми вулканическими веществами, которые шесть недель спустя извержения были еще настолько горячи, что не было возможности подойти даже близко к ним.
Редевший постепенно лес делался все мельче, пока он вовсе не прекратился и взамен его показались тощие кустарники, с трудом росшие по остывшей лаве, через которую пролегала и наша дорожка. Местность была дикая, пустынная, вся обезображенная потоками лавы, течение которых ясно виднелось, то ровной струей, то, встретившись, вероятно, с каким-либо препятствием — деревом или скалой — волнами и буграми. В одном месте сквозь твердую корку пробили себе отверстие ключи настолько горячей воды, что над ними стоял пар. У подножья кратера мы сошли с лошадей, так как скаты его состояли из нагроможденных друг на друга в невообразимом хаосе громадных глыб, каменьев, обломков лавы и гладких скользких скал, по которым немыслимо было подняться верхом, а поэтому последнюю версту нам пришлось взбираться пешком. Весь подъем от Чисерупана в 6 ½ версты занял два с половиною часа времени.
Наконец, добравшись с трудом доверху, мы очутились на краю самого кратера, окруженного с трех сторон амфитеатром гор, из которых южная была покрыта растительностью, а западная и северная состояли из оголенных, обрывистых, красноватого цвета, утесов; с четвертой стороны, не защищенной горами, открывался вид на дальние равнины Гарута с их савахами, деревнями и лесами. Дно кратера, на котором мы находились, хорошо было видно от крытого сарая, построенного на уцелевшем от извержения невысоком холме, и состояло из остывшей лавы, покрытой толстым слоем сероватой пыли — давно выкинутой серы. Все пространство было усеяно отверстиями различных размеров, из которых почти беспрерывно выбрасывались столбы дыма, пара и серы, ярко-желтые осадки которой окружали все эти отверстия. Серные пары то уменьшались в объеме, то увеличивались до того, что густыми облаками застилали всю окрестность.
Мы обошли кругом всего кратера, осторожно ступая за проводником; корка лавы была настолько тонка, что колыхалась и поддавалась под нашими ногами, и воткнутая в нее по бокам тропинки палка уходила без усилия на пол и больше аршина. За исключением немногих мест, вся поверхность была до того горяча, что жар чувствовался даже сквозь подошву сапог. Мы подошли на несколько шагов от главного отверстия, окруженного кусками черной обугленной серы, но внезапный взрыв заставил нас поспешно удалиться, кашляя и задыхаясь от едкого серного газа. Немного дальше под землей слышались гул и клокотание, подобное шуму, производимому несколькими мощными паровиками.
Все виденное было в высшей степени ново и интересно, тем более, что к чувству любопытства примешивалось сознание некоторой опасности, которой мы подвергались. По словам Реклю, «этот кратер проявляет почти все феномены вулканического свойства: серные кипящие болота, конусы, которые колышутся и стонут, метая камни и грязь, горячие ключи, со свистом бьющие из-под земли. Все звуки вулкана сливаются в оглушающий, но вместе с тем гармонический гул, напоминающий громадный завод с его тысячами молотков и его пронзительными струями пара. Ручей, который спускается на дно „кузницы“ чистым и прозрачным, выходит из него горячим и пропитанным серою».
Сняв фотографии кратера, мы тем же порядком, но гораздо быстрее, в полтора часа времени спустились к пасанграхану Чисерупана, где, позавтракав и распростившись с услужливыми нашими провожатыми, вернулись в Гарут.
С первого дня нашего пребывания здесь нас каждое утро на рассвете будят своим замечательным пением птицы хозяина гостиницы. Эти птицы, малайское название которых чичак рава, на вид ничем особенным не отличаются, по форме клюва, по оперению, хвосту и общему складу они, по-видимому, принадлежат семейству дроздов; пение же их до того красиво, оригинально, звонко и вместе с тем мелодично, что мне никогда не приходилось слышать ничего подобного ему. Рава, по собранным мною сведениям, находятся только на Яве, и они до того редки и ценны, что их можно приобресть лишь с величайшим трудом. Хозяин гостиницы согласился мне продать одну, а для того, чтобы не возить ее с собою, он обещался переслать ее нашему агенту в Батавию, куда мы должны заехать на обратном пути.
Собираясь уехать завтра, мы решились отослать Кромози ввиду того, что он донельзя непонятлив и решительно ничем не полезен. Мы рассчитываем, что легко обойдемся без переводчика, так как я уже кое-чему научилась из малайского языка, а расторопный Джон, хотя ничего не понимает, но тем не менее отлично устраивается всюду.
Четверг 11 февраля, пасанграхан Банджара. — Мы выехали по железной дороге в шесть с половиною часов утра и через час прибыли в Чибату. Отсюда дорога, прокладываемая в Чилачап, окончена только на расстоянии 63 верст, но для движения еще не открыта. Для нас был приготовлен паровик с прицепленным спереди небольшим директорским вагоном, имевшим просторный крытый балкон. Садясь в поезд в Гаруте, мы опять увидали «шпиона», не отстававшего от нас и тут, но вообразили, что он возвращается в Батавию. Каково же было наше удивление, когда поезд ушел из Чибату, а он вместе с нами остался на станции! Удивление наше перешло в негодование, когда мы узнали, что он с неучтивостью, присущею турке, не спросив даже на то согласие С., выпросил себе у начальника станции позволение ехать в нашем вагоне до Тасикмалаи, на что и получил разрешение. Грубость и нахальство его были тем более возмутительны, что он как нам было известно, не имел бумаги от генерал-губернатора, необходимой для этого проезда, а хотел пробраться, надеясь, что его примут за нашего знакомого. Всякий другой, на его месте, обратился бы, по крайней мере, к С., чтобы узнать, не имел ли он чего-либо против подобного спутника, но «шпион» счел это, вероятно, излишней учтивостью.
С балкона нашего вагона отлично была видна та часть страны, по которой мы проезжали; сопровождавший нас железнодорожный начальник объяснял и указывал на достопримечательности окрестностей. По его словам, благодаря гористой местности работа по прокладыванию дороги потребовала больших затрат на устройство насыпей и мостов через реки и овраги. От Чибату путь постепенно подымается, достигая в Чипеундеви высшей своей точки в 2,300 футов над уровнем моря и спускаясь затем довольно отлого до Чиави (1,658 футов) и Банджара, где он доходит почти до уровня моря.
По сторонам почти всюду леса были вырублены, и земля обработана под рисовые и другие поля. Около Варонг-Бандрека открывался замечательно красивый вид: к востоку большое, почтовое шоссе, усаженное деревьями, извивалось у подножия горы Чакра-Бувана, теряясь затем вдали в провинции Черибон, направо и налево подымались террасами савахов, с усеянными между ними многими деревушками, исчезавшими под рощами бананов и пальм, а далеко на западе возвышали свои главы гунонги[178] Калайдон и Мандалаванги.
В горах от быстрой езды воздух стал настолько прохладным, что я ушла в отделение. После Чипеундеви дорога проходит по мосту в тридцать саженей длины над долиной Чикиданг, в конце которой виднелся красивый водопад. В одном месте высокая насыпь была размыта дождями и нам пришлось, покинув свой вагон, перейти по ней пешком; на противоположной стороне нас ждал другой паровик с прицепленной к нему багажной платформой, на которой были устроены скамейки и поставлены для нас кресла, не защищенные ничем от палящих лучей солнца. Жара здесь под конец стала совсем нестерпимой. К счастью, до Тасикмалаи было недалеко, и мы прибыли туда в 10 ½ часов утра.
На станции нас встретил ассистент-резидент г-н де Кок, устроивший все наше путешествие в Банджар. Тасикмалая, хотя и большой город, но гостиниц не имел; принять же приглашение г-на де Кока заехать к нему и отдохнуть перед отъездом нам не хотелось, а потому мы немедленно поехали дальше, взяв с собою Серафиму и ручной багаж. Джон же с остальными вещами поехал отдельно.
За неимением, вероятно, коляски нас снабдили каким-то допотопным ящикообразным крытым экипажем, имевшим три большие отверстия (трудно назвать их окнами) с боков и спереди. Сильная жара чувствовалась еще более в нашем рыдване, где мы со всеми своими мешками и свертками с трудом уместились. Не имея возможности поесть с самого отъезда из Гарута, мы порядочно проголодались и намеревались закусить взятой с собою провизией во время перепряжки в пасанграхане Манонджаи, первой остановке после Тасикмалаи. Но, приехав туда, нас подвезли к дому ассистент-резидента, объяснившего, что по всей дороге существует только один пасанграхан в Банджаре, где нам приготовлен ночлег. Ввиду этого, волей-неволей, пришлось подчиниться необходимости и заглушить в себе чувство голода еще на несколько часов.
