Анатолий Козлов - Единичные и множественные преступления

Ознакомительная версия.

Рецензенты:

А. И. Коробеев, доктор юридических наук, профессор

С. Ф. Милюков, доктор юридических наук, профессор

Авторы:

канд. юрид. наук, доц. А. П. Козлов – часть 1, часть 2, раздел I части 3 (в соавт. с А. П. Севастьяновым), раздел II части 3; канд. юрид. наук, доц. А. П. Севастьянов – раздел I части 3 (в соавт. с А. П. Козловым).

© А. П. Козлов, А. П. Севастьянов, 2011

© ООО «Юридический центр-Пресс», 2011

В уголовном праве одной из сложнейших проблем признается множественность преступлений. Теория уголовного права не может до сих пор предложить устоявшееся, юридически грамотное, приемлемое определение множественности преступлений. Не исключено, что именно из-за этого законодатель не формулирует данный институт в Уголовном кодексе, хотя в проектах УК такие законодательные предположения существовали. Ни теория уголовного права, ни уголовный закон не имеют четкого и ясного представления о видах множественности, об этом свидетельствует регулярное изменение их регламентации в УК.

Нет ясной картины ни в теории уголовного права, ни в судебной практике, ни в законе и по вопросу о квалификации множественности преступлений и установлении уголовной ответственности при множественности преступлений.

Не менее сложная ситуация существует и вокруг единичных преступлений, которые являются основой множественности преступлений: законодатель их не регламентирует, теория уголовного права не дает четкого их определения и деления на виды; судебная практика довольно часто не желает соотносить свои решения с видами единичных преступлений. Именно поэтому исследование множественности преступлений мы предваряем анализом единичных преступлений с их определением, классификацией и квалификацией. И предлагаем читателю свой взгляд на уголовную ответственность за единичное преступление и при множественности преступлений.

Прежде чем вести речь о множественном преступлении, необходимо осознать одну аксиому: множественное явление всегда состоит из единичных. Теория уголовного права уделяет этому достаточное внимание и выделяет это единичное, но под разными наименованиями – «единое», «единичное», «особенное». Разумеется, если сущность исследуемого не меняется в зависимости от наименования, то различие в наименовании особого значения не имеет, тем не менее, точное наименование любого явления – залог точного поиска его сущности. В этом смысле более верным является наименование того особенного, совокупность которого составляет множественность, как единичного, поскольку термин «единое» показывает лишь внутреннюю целостность явления, тогда как термин «единичное» свидетельствует не только о внутренней целостности, но и об обособленности явления вовне. Именно эта двойственность сущности последнего термина и привлекает нас в нем. Следует согласиться с И. Б. Агаевым, который считает, что более точным является термин «единичное».[1]

Проблема соотношения единичных и множественных преступлений и связанные с нею проблемы понимания и классификации тех и других сравнительно давно находятся в центре внимания криминалистов. Это вызвано и реальным существованием единичных и множественных преступлений, и сложностью их понимания и определения, и сложностью их взаимосвязи. При этом теория уголовного права знает реальные попытки дать более или менее четкое определение единичного преступления, что позволило бы отграничить его от множественного, и фактическое отношение к подобному. Так, Н. С. Таганцев следующим образом понимал единичное преступление: «Определяя преступление как посягательство на норму в ее реальном бытии, мы предлагаем, как общее правило, единое, более или менее точно очерченное действие лица, посягающее на норму и единую также строго определенную норму как предмет посягательства».[2] Здесь нужно обратить внимание на то, что под нормой автор понимает социальную норму («не убей», «не укради» и т. д.[3]). Именно поэтому единое действие лица не может быть «четко очерчено» («не убей» нарушается и умышленным убийством, и неосторожным лишением жизни, и терактом, и посягательством на жизнь работника милиции и т. д.). В то же время весьма позитивным представляется рассмотрение Н. С. Таганцевым единого преступления как единого действия лица, о чем ниже будет сказано более подробно.

Критически относился к возможности выработки критериев определения единичного преступления Н. Д. Сергеевский, считая это проблемами конкретного преступления и, следовательно, обязанностью суда, тем не менее, предлагает три момента по установлению единичного преступления: а) разделение действий во времени не исключает их единичного характера; б) связь между человеком и тем, что им сделано; в) временное отношение субъективного настроя в отдельных актах.[4] Здесь мы видим, что на обобщенном, не ясно выраженном уровне высказаны те же самые положения, которые позже более четко выразил С. В. Познышев: и о взаимном отношении субъективного настроя – едином умысле и общей цели; и о существовании единичности при нескольких раздельных во времени актах, т. е… невзирая на свой скепсис, автор наметил довольно точную тропу к пониманию единичного преступления.

Точнее, на наш взгляд, описывал единичное преступление С. В. Познышев: «Единство преступления предполагает, прежде всего, единство объекта, на который направляется посягательство. Надо выяснить, какой объект намечен был виновным как предмет его посягательства. Единство действия предполагает, далее, одно общее решение подвергнуть известному воздействию данный объект, хотя, быть может, по частям и в несколько приемов. Наконец, предполагается одна, хотя, быть может, и распадающаяся на несколько раздельных по времени актов деятельность, направленная на этот объект».[5] Основными достоинствами здесь выступает следующее: 1) автор в понимании единичного преступления объединяет объективные и субъективные начала и делает упор на одно общее решение, что означает и единство умысла, и общность цели и 2) автор старается обратить внимание на то, что раздельность актов поведения не исключает единичного преступления. В то же время следует отметить: С. В. Познышеву не удалось до конца определиться с единичным преступлением, поскольку упоминаемая им одна деятельность не всегда носит столь однозначный характер, чтобы опираться на нее при установлении единичного преступления.

В теории советского уголовного права продолжаются поиски наиболее оптимального определения единичного преступления. Достаточно полно дискуссии о понятии и определении единичного преступления отражены в работе В. П. Малкова,[6] поэтому не видим смысла в их повторении. Остановимся только на некоторых принципиальных вопросах и более поздних позициях.

Так, Н. Д. Дурманов считал: «Отдельное конкретное преступление в принципе соответствует отдельному конкретному действию или бездействию субъекта или отдельному деянию, если этот термин употреблять для обозначения действия и бездействия в сочетании с вызванными ими результатами».[7] Подобное более общее понимание единичного преступления, нежели ранее предлагаемое в теории русского уголовного права, естественно, не украшало советское уголовное право, поскольку в нем терялись критерии единичного преступления. Ведь автор признавал единичным «отдельное конкретное преступление», т. е. то, что зафиксировано в законе в виде отдельной части статьи или статьи при отсутствии частей. И это при том, что, по мнению Н. Д. Дурманова, Н. С. Таганцев и Н. Д. Сергеевский «приближались к правильному решению вопроса».[8] Думается, автор допустил в данном случае формально-логическую ошибку «слишком широкого определения».

По существу, подобное элементарное представление о единичном преступлении как единичном деянии, приводящем к единому результату, и зафиксировано в теории в качестве простейшего понимания единого преступления.[9] Если бы вся масса единичных преступлений заключалась только в этом, вообще не было бы проблем с пониманием единичного преступления. Мы бы раскрыли в полном объеме понятие преступления,[10] и этим бы ограничились. Однако жизнь богаче, и в качестве единичного преподносит нам и нечто иное, не ограниченное единым действием и единым результатом.

Сложности в понимании единичных преступлений прежде всего связаны с необходимостью ясно и четко разобраться в вопросе о том, что мы имеем в виду, говоря о единичном преступлении: конкретное реально совершенное общественно опасное деяние или диспозицию нормы как вид преступления. Данная проблема была поставлена еще в XIX веке Н. С. Таганцевым, который писал, что осложнение единичных преступлений зависит либо «от свойства самой нормы как предмета нарушения или 2) от свойства самых действий нарушителя».[11] И в дальнейшем теория уголовного права не видит в этом ничего предосудительного. Так, по мнению В. П. Малкова, «нередко в преступных деяниях, относящихся к составным преступлениям, можно обнаружить признаки продолжаемого, в преступлениях с альтернативными действиями – признаки составного или длящегося преступления и т. п.».[12] Как видим, автор даже не обращает внимания на указанное смешение нормы уголовного закона и реальности и видов единичных преступлений между собой.

Ознакомительная версия.