Ознакомительная версия.
Латентная виктимность мигрантов и направления ее снижения
Ю. Ю. Бышевский,ведущий научный сотрудник филиала ФГКУ «ВНИИ МВД России» по Северо-Кавказскому федеральному округу, кандидат юридических наук
В криминологии латентность традиционно ассоциируется с преступностью. Почти полвека потребовалось для того, чтобы латентная преступность – проблема, поднятая в отечественной криминологии на рубеже 60-70-х годов прошлого века, из сугубо узкопрофессиональной (преимущественно теоретической) перешла в область практического применения. Можно сказать, что на уровне государственной власти, сначала законодательной, а вслед за ней и исполнительной, учет фактора латентной преступности стал не только признаваться, но и в определенной степени учитываться, по крайней мере, при оценке состояния преступности и определении тактических и стратегических направлений уголовной политики. Этот факт можно смело записать в актив криминологической науки.
Тем не менее, теоретическая разработка проблемы латентности в связи с криминальными проявлениями продолжается, причем по самым различным направлениям. Одно из них – это «стык» латентности и виктимности, который в криминологии фигурирует как понятие «латентная виктимность».
Если обратиться к понятийному аппарату виктимологии, то достаточно сложно установить авторство анализируемого нами понятия. Тем не менее, это следует попытаться сделать, хотя бы для того, чтобы отдать должное тем ученым, которые стояли у истоков отечественной виктимологии.
Первые публикации, специально посвященные виктимологической проблематике, а следовательно, и формированию ее основных понятий, относятся ко второй половине шестидесятых годов прошлого века, а первое самостоятельное издание вышло в нашей стране в 1972 году[57]. Эта, по сути дела, небольшая по объему брошюра, изданная ограниченным тиражом, да еще и в провинции, оказалась уделом весьма узкого круга отдельных специалистов. При этом следует отметить, что именно в ней впервые была предпринята попытка сформулировать основные операционные понятия учения о жертве преступления. Вместе с тем, ни в этой работе, ни в фундаментальном труде Л. В. Франка: «Потерпевшие от преступления и проблемы советской виктимологии»[58], – являющимся по сути дела его, к сожалению, так и не защищенной докторской диссертацией, термина «латентная виктимность» мы не находим. Однако здесь мы встречаемся с понятием «латентная жертва»[59]. Но там же, далее Л. В. Франк пишет: «…виктимность в целом слагается из всех потерпевших от преступления, зарегистрированных и латентных, независимо от степени виктимности, способствования или даже прямой вины самих потерпевших»[60]. Из этого можно сделать вывод, что первым латентную преступность и виктимность связал между собой именно он.
Следует заметить, что весьма скептически отнесся к этому понятию другой основоположник отечественной виктимологии Д. В. Ривман: «Понятие латентной жертвы ничего не объясняет и не может объяснить в криминологическом плане»[61]. Поймем цитируемого автора, учитывая идеологизацию общественных (в том числе юридических) наук в период, когда были написаны эти строки, тем более, что работа была издана Ленинградским высшим политическим училищем МВД СССР. Кстати, в своих более поздних работах он уже неоднократно пользуется этим словосочетанием.
Тем не менее, фактом стало то, что понятие «латентная жертва» прочно закрепилось в виктимологическом лексиконе, обозначая скрытую, не выявленную жертву преступления (преступного посягательства). При этом имеется в виду не только латентная жертва, в отношении которой уже реально было совершено преступление, но и потенциально-латентная жертва, обладающая повышенной степенью виктимности и вероятности, что она, скорее всего, окажется латентной. Последний момент весьма важен, поскольку мы вплотную подходим к вопросу о правомерности и целесообразности применения термина «латентная виктимность».
Уже в конце прошлого века в целом ряде криминологических исследований термин «латентная виктимность» употребляется как само по себе разумеющееся понятие. Так, например, Р. М. Акутаев пишет: «Несообщение жертвой преступления в правоохранительные органы о преступном посягательстве на ее права и интересы, причинении материального и морального ущерба в криминологической литературе получило название «латентной виктимности»[62]. В. И. Задорожный, предлагая создание нетрадиционной системы безопасности – виктимологической, и обобщив различные трактовки термина «виктимность», разделив ее на индивидуальную и массовую, заключил, что: «В целом можно говорить и о виктимности латентной (естественной, искусственной, пограничной)»[63]. Оперируют этим понятием и другие авторы. Достаточно широко он распространен в текстах оперативно-служебной документации правоохранительных органов. Это позволяет сделать вывод о том, что данный термин прижился в криминологическом лексиконе при описании явлений и процессов, характеризующих латентную и виктимологическую составляющие преступности. Над его лаконичным и сущностным содержанием, конечно же, еще следует внимательно поработать, но это неизбежный процесс, поскольку, как известно, для криминологии в целом характерна конкуренция понятий.
Вопрос о латентной виктимности, помимо его теоретической значимости, имеет важное практическое значение. На глобальном уровне он тесно связан с проблемами криминологической безопасности и предупреждением преступности в целом. На локальном уровне – с виктимологической безопасностью и виктимологической профилактикой, в том числе применительно к отдельным, обособленно выделяемым странам. Важнейшей из них сегодня является миграция как реально существующий демографический процесс, имеющий множество оттенков и нюансов, криминальный аспект в частности.
Миграция как реально существующее, объективное явление жизни современного общества изначально несет в себе своеобразный негативный потенциал. В излагаемом материале мы не касаемся криминологических проявлений миграции при совершении преступления (криминальной миграции и инертной криминогенной миграции)[64]. Мы не ставим перед собой и задачи показать типичные проблемы и размеры миграционной преступности, равно как и определить масштабы, тем более точные данные о количестве мигрантов (гастарбайтеров в первую очередь), постоянно, периодически или временно находящихся на территории Российской Федерации. Исходим из того, что это миллионы, а скорее всего десятки миллионов, граждан иностранных государств. Впрочем, одной цифре доверять все-таки можно – 9,2 млн иностранных мигрантов находится в России. Ее озвучил в январе 2012 года В. В. Путин, оговорившись, правда, что четыре миллиона из них, хотя и стали на миграционный учет, но работают нелегально, добавив при этом, что из-за таких нелегалов создается почва для преступлений и конфликтов[65]. Позже выяснилось, что к концу того же 2012 года «…в стране находятся 10 миллионов 300 тысяч иностранных граждан»[66]. Не совсем понятно, конечно, то ли менее чем за год количество мигрантов увеличилось более чем на миллион, то ли иностранцев и мигрантов считают по отдельности. В любом случае возникает вопрос: много это или мало?
Ответ можно дать такой. Это значительно больше, чем все население Дальневосточного федерального округа (6,3 млн) или почти столько же, сколько проживает в Северо-Кавказском федеральном округе (9,5 млн). Однако нельзя забывать о том, что 9,2 млн – это законные (легальные) мигранты, официально зарегистрированные Федеральной миграционной службой (ФМС). Эту цифру нужно увеличить минимум в два раза, примерно так оценивают эксперты размеры незаконной (нелегальной) миграции в Россию, которую с полным основанием можно назвать латентной. Таким образом, мы имеем весьма внушительную в количественном отношении, с ярко выраженным качественным своеобразием, группу населения страны, именуемую мигрантами. Суть выдвигаемой нами гипотезы сводится к тому, что в целом эта группа обладает повышенной виктимностью.
Ее теоретическое обоснование исходит из разработанной в виктимологии классификации, предусматривающей несколько уровней виктимности. Прежде всего, это индивидуальная и массовая виктимность. Внутри каждой из них различные авторы предлагают свой «набор» соответствующих составляющих. Не вдаваясь в их анализ, что представляет собой объемную и, может быть не совсем нужную работу, мы исходим из того, что любое рассматриваемое явление должно иметь под собой твердую методологическую основу. Деление виктимности на массовую и индивидуальную предполагает использование философских категорий «целое» и «часть» вполне допустимый, но не единственный и, по нашему мнению, не идеальный подход. Предпочтительнее рассматривать виктимность в иной диалектической плоскости: «общее» – «особенное» – «единичное». В таком случае мы имеем дело с виктимностью конкретного лица (единичное), социальной группы (особенное) и общества в целом (общее).
Ознакомительная версия.
