Ознакомительная версия.
Ее теоретическое обоснование исходит из разработанной в виктимологии классификации, предусматривающей несколько уровней виктимности. Прежде всего, это индивидуальная и массовая виктимность. Внутри каждой из них различные авторы предлагают свой «набор» соответствующих составляющих. Не вдаваясь в их анализ, что представляет собой объемную и, может быть не совсем нужную работу, мы исходим из того, что любое рассматриваемое явление должно иметь под собой твердую методологическую основу. Деление виктимности на массовую и индивидуальную предполагает использование философских категорий «целое» и «часть» вполне допустимый, но не единственный и, по нашему мнению, не идеальный подход. Предпочтительнее рассматривать виктимность в иной диалектической плоскости: «общее» – «особенное» – «единичное». В таком случае мы имеем дело с виктимностью конкретного лица (единичное), социальной группы (особенное) и общества в целом (общее).
Естественно, что миграция – это уровень «особенного», поскольку ее носители (мигранты), вне всякого сомнения, представляют собой обособленную социальную группу, имеющую количественные параметры и качественное своеобразие. Мигранты – это, в своем подавляющем большинстве, маргинальная социальная группа, которая в целом обладает повышенной виктимностью, носящей латентный характер.
Оценивая латентную виктимность мигрантов на уровне социальной группы, необходимо помнить, что маргинальная среда способствует возникновению таких виктимогенных ситуаций, когда потенциальную жертву нельзя заранее отличить от потенциального преступника (исключение составляет лишь криминальная миграция) и когда лишь конкретная жизненная ситуация определяет, кто станет жертвой, а кто – преступником. Интенсивные миграционные процессы, характерные в первую очередь для крупных городов и прежде всего Москвы, тесно смыкаются здесь с проблемой преступности приезжих и преступности в отношении приезжих.
В прессе, например, была озвучена информация о том, что четверть всех преступлений в России совершают иностранцы, а в Москве и того больше – каждое третье преступление совершается мигрантами[67]. Жаль, конечно, что на столь высоком уровне выдается такая «статистика». По официальной статистической информации этот показатель в 2011 году составлял 3,4 %. Более того, в приведенном выше материале М. Фалалеева, подготовленном по материалам совместной коллегии МВД и ФМС, мы читаем, что незаконные мигранты совершают в России каждое тридцатое преступление, а в Москве каждое шестое. Обратим внимание, что это уже не иностранцами, а мигрантами, да еще и незаконными (интересно было бы узнать, как они были подсчитаны?).
Однако не существует, и скорее всего никогда не будет существовать, сколько-нибудь достоверной статистики о количестве мигрантов, пострадавших от преступлений. Это прямое следствие латентной виктимности, продуцирующей в свою очередь значительный массив латентной преступности. Не будет этой статистики еще и потому, что большинство мигрантов у нас работают в теневом секторе экономики и сосчитать их просто невозможно.
Важным моментом, имеющим практическое значение, является то обстоятельство, что повышенная латентная виктимность мигрантов имеет два основных варианта виктимизации (превращения латентной жертвы в реальную). С одной стороны, они могут стать жертвой преступников – коренных жителей принимающей стороны. Особую опасность здесь представляют два вектора – преступления, совершаемые на почве национализма и ксенофобии, и преступления с ярко выраженной коррупционной составляющей, которую инициируют чиновники различных мастей и уровней и недобросовестные работодатели. С другой, они находятся под жестким прессом собственной «мафии» – как правило, этнических организованных преступных групп, в которые входят свои же «хозяева-бандиты», а зачастую и сами работодатели. По нашему мнению, последние преобладают над первыми. Такой двусторонний пресс значительно усугубляет состояние латентной виктимности мигрантов. «Так зачем же самих жертв назначать врагами? Очевидно, антимиграционная истерия выгодна все той же коррупции. Если бы наши соответствующие структуры, ФМС в первую очередь, вместо ничего не дающего «отлова» нелегальных мигрантов попытались бы вместе с чиновниками добиться публичного суда хоть над кем-то из крутых рабовладельцев, от этого было бы больше пользы. У правозащитных организаций, имеющих неопровержимые улики бесчеловечной эксплуатации мигрантов, ни прокуратура, ни суды ни один иск не приняли»[68].
Россия – крупнейший центр приема трудовых мигрантов. Второе место в мире, первое в Европе. То, что без мигрантов нам не обойтись, сегодня, после многолетних споров, стало очевидным, как очевидно и то, что государственной миграционной политики у нас до сих пор нет.
Определенный оптимизм внушают магистральные направления в сфере миграционной политики, намеченные Президентом Российской Федерации, которые хорошо известны. В них особо хотелось бы отметить ту роль, которую играет в этом совершенствование законодательства, причем не только миграционного, но, что немаловажно, – уголовного.
В этой связи хотелось бы отметить также, что обращение юристов, специализирующихся на проблемах наук уголовно-правового комплекса к различным вопросам миграционных процессов и связанных с ними негативных явлений, приобрело перманентный характер. Если до недавнего времени к ним обращались преимущественно криминологи, то сегодня к этому все больший интерес проявляют специалисты уголовного права. Это «недавнее время» имеет четкую календарную дату: 28 декабря 2004 года. Именно с этого времени в Особенной части Уголовного кодекса РФ появилась ст. 322.1 «Организация незаконной миграции»[69]. Законодатель трижды обращался к корректировке ее содержания. Правда во всех этих случаях не затрагивалась диспозиция статьи, а лишь ее санкции. Сначала это было в 2009 году, а затем в 2011 году, и пока последние, в 2012 году.
С тех пор как правовое регулирование общественных отношений от сугубо административной ответственности распространилось и на уголовную, законодатель очень неохотно идет на расширение сферы уголовно-правовой регламентации целого ряда видовых объектов миграционных процессов. В их числе немало и обладающих возможным криминальным содержанием, и соответствующей степенью общественной опасности. Сегодня ст. 332.1 УК РФ по-прежнему остается в них «в гордом одиночестве». Это вряд ли правильно, поскольку, с одной стороны, общество явно нуждается в более эффективной защите (уголовно-правовой в частности) от незаконной и криминальной миграции. С другой, сами мигранты также нуждаются в ней. Один из аспектов именно этой стороны, по нашему мнению, связан в том числе и с латентной виктимностью мигрантов.
Сложнейшим, но важным с точки зрения своей практической значимости, является вопрос о направлениях снижения латентной виктимности мигрантов. Магистральным направлением в этом отношении является, конечно же, реализация того комплекса мер, который направлен на противодействие преступности в целом. Что же касается конкретики негатива, связанного с миграцией, то здесь уместно еще раз обратиться к программным установкам Президента Российской Федерации, сделанным им в период предвыборной кампании 2012 года. В них, в частности, содержатся две достаточно противоречивых посылки. Первая: «…миграционная политика настолько тонкая сфера, что просто махать топором здесь нельзя: нужны взвешенные, аккуратные действия». Вторая: «…необходимо усилить санкции для тех, кто провоцирует нелегальную миграцию». И далее: «для этого должны быть предусмотрены санкции уголовного характера»[70].
По нашему мнению, журналисты, «выдернувшие» в заголовок цитируемого материала лишь первую его часть, исходили из чисто публицистически звучащих соображений, «забыв» в цитате слово «просто», которое стоит между словами «нельзя» и «махать», при этом не «обратив внимания» на вторую часть процитированного нами выше текста. Мы понимаем это несколько иначе. Действительно, миграционная сфера очень тонкая и просто махать топором здесь нельзя. Однако это не означает, что топор не нужен вообще. Необходимо отсечь от «здорового пирога» миграции его «загнившую» (то есть криминальную) часть. Здесь без «топора» уголовной репрессии не обойтись.
Позиция пленума верховного суда РФ в определении обязательности решений международных судебных органов
доцент кафедры уголовного права и процесса Юридического института Северо-Кавказского федерального университета, кандидат юридических наук, доцент
Вопрос об уголовно-правовом значении постановлений Пленума Верховного Суда РФ остается одним из дискуссионных вопрос в отечественной науке уголовного права. Отдельными представителями научной среды указывается на формальный характер постановлений Пленума[71], другими учеными указывается на невозможность признания за постановлениями силы источника уголовного права, поскольку преступность и наказуемость деяния определяется только Уголовным законом.
Ознакомительная версия.
