Сторонники теории некарательного воздействия в тех странах, где она никогда не имела распространения, теперь часто упрекают своих скандинавских коллег за отказ от этого направления. Они пытались гуманизировать свои системы наказаний, ссылаясь на некарательное воздействие, применяемое в Скандинавии. Между тем скандинавы объявили некарательное воздействие мертвым и, таким образом, сделали невозможной модификацию устаревших суровых систем наказании.
Пытаясь частично нейтрализовать нанесенный ущерб, я хотел бы сказать еще несколько слов в дополнение: некарательное воздействие выходит па моды, но не всякое некарательное воздействие. Выходит на употребления, по крайней мере в Скандинавии, «лечение от преступления», воздействие, предназначенное изменить преступные наклонности конкретных людей. Утрачивают доверие меры контроля, за которыми наиболее часто[7] скрывается причинение боли, но не меры воздействия и попечения, применяемые к больным и страдающим людям. Тюрьмы наполнены людьми, которым надо оказать помощь и которых надо лечить, — плохие нервы, плохое здоровье, плохое образование. Они представляют собой сборные пункты для обездоленных людей, нуждающихся в лечении и возможности повысить образование. Противники нека-рательного воздействия как «лечения от преступления» считают, что не требуется приговаривать людей к тюремному заключению, чтобы дать обществу возможность лечить их. Но если уж люди находятся в тюрьме, отбывая наказание, они должны получить максимум того, что улучшит их общее положение и облегчит страдания. Некарательное воздействие как «лечение от преступления» утратило доверие. Некарательное воздействие как оказание помощи его не утратило.
В связи с дискредитацией идей исправительного иоздействия в уголовном праве и успехами неоклассицизма в Норвегии, где причинение боли вновь обрело респектабельность, сложилась самая серьезная ситуация. Мы причиняем боль, желая сделать больно, и поступаем так с незамутненной совестью.
6.4. Нейтрализация вины
Мы делаем это с чистой совестью в значительной мере благодаря неоклассицизму. Ведь в конце концов mi это вызывает нас, власть имущих, сам правонарушитель. Между преступлением и наказанием создана нитоматическая связь, поскольку преступления классифицированы, а причиняющие страдание меры, которые подлежат применению, в значительной степени предопределены. Это освобождает того, кто наказывает, от какой-либо личной ответственности за причинение страданий. Именно преступник действовал первым, он и «включил» всю цепь событий. Причинение боли вызвано им самим, а не теми, в чьих руках орудия ее причинения.
Эта тенденция в целом усиливается тем, что литература неоклассиков проявляет интерес главным образом к раздаче боли, а не к боли как таковой. Регулирование причинения боли становится более важным вопросом и чаще находится в центре внимания общественности и науки, чем причинение боли. Регулирование причинения боли стало столь значительной проблемой, что необходимость ее причинения принимается — в той или иной степени — без доказательств.
Так много внимания уделяется вопросам регулирования, что из поля зрения почти выпадает сам объект регулирования. Остается без должного внимания и вопрос о том, тот ли это объект. Это превращается в новый способ дистанцирования от боли. Стоны страдающих уже не слышны за шумом регулирующих механизмов. Где-то далеко позади совершаются действия, имеющие весьма сомнительный характер. Но мы так поглощены совершенствованием регулирующих механизмов, что остаемся от зтого в стороне.
6.5. Сильное государство
Скрытая идея неоклассиков обнаруживается и тогда, когда мы переходим к их представлению о государстве. Их система предполагает существование сильного государства, и они усиливают его еще больше. Эта система очень далека от того, чтобы стороны могли варьировать свои решения, находя каждый раз то из них, которое отвечает данной конкретной ситуации. Действительно ли надо считать данный поступок преступлением? К каким последствиям могло бы привести рассмотрение его как проявления тупости, игры молодых сил или, скажем, исключительного геройства? Возможны ли другие решения, кроме наказания? Быть может, возможна компенсация или совместная деятельность? Такие вопросы не стоят перед неоклассиками. Для них все зто предопределено законом, который одинаково обязателен для всех людей во всех ситуациях. Будучи гарантией от произвола со стороны государства или деспота, законы должны быть твердыми. Но очевидно, что такая гарантия в то же самое время создает барьер на пути альтернативных решений.
Скандинавские защитники недавнего сближения [геоклассицизма и общего предупреждения занимают и этом пункте совершенно ясную позицию. Они могут существенно расходиться во взглядах на сравнительные достоинства капитализма или марксизма, но обнаруживают любопытное совпадение во взглядах на государство. О том, как понимает этот вопрос И. Ан-денес, можно в какой-то мере судить по замечанию, сделанному им в своей последней статье об общем предупреждении: «Если рассматривать законотворчество и контроль над преступностью как важные элементы механизма, имеющего своей задачей направлять поведение граждан, то тогда...» К. Макела (1975) утверждает, что цели уголовного права не ограничиваются предупреждением преступлений, а включают также «воспроизводство официальной морали и тем самым самого себя» (с. 277). По словам И. Анттила (1977), Комитет по вопросам уголовного права подчеркивает, что это право не может быть только или по преимуществу средством направлять поведение людей в соответствии с целями официальной политики. Комитет считает, что главной функцией системы является все же разъяснение содержания и границ основных аапретов и одновременно авторитетное осуждение обществом порицаемых деяний.
На первый взгляд в США существует иная ситуация. Психоаналитик В. Гейлин и историк Д. Ротман совместно написали весьма эмоциональное введение к докладу Э. фон Хирша (1976). «Если прогрессивные реформаторы, — заявляют они, — в принципе испытывали доверие к государству, стремясь скорее вовлечь государственную власть в жизнь общества, чем ограничить ее, то наш комитет в принципе испытывает недоверие к государственной власти. Мы по меньшей мере подозреваем, что дискреция может скрывать аа собой дискриминацию и произвол. Мы, конечно, не готовы априори сконструировать систему, в которой •чоорые побуждения управляющих были бы достаточным основанием, чтобы облечь их властью» (с.XXXII).
Но, читая сам доклад, в составлении которого участвовали и Гейлин, и Ротман, мы обнаруживаем совершенно иную картину. Здесь описывается, как эта власть, изъятая у управляющих, должна использоваться в предлагаемой ими комбинированной системе классицизма и удержания. Например, рассматривая вопрос о размерах наказания, составители доклада пишут:
«Трудность заключается в отсутствии данных: неизвестно, какова сила удерживающего воздействия еще не испытанной шкалы наказаний. Придется установить размеры шкалы на основе догадок, исходя из предположения о том, каким, по всей вероятности, должен быть наилучший удерживающий эффект. Но коль скоро шкала определенного размера, установленная несколько произвольным образом, применяется, то уже на основе опыта она может быть подвергнута изменениям. Если выбранный размер ведет к существенному росту общих коэффициентов преступности, то возможно регулирование шкалы посредством повышения ее верхних значений с учетом соответствующих различий в тяжести преступлений. Если повышение коэффициентов не происходит, было бы правильным поставить эксперимент с уменьшением верхних значений и наблюдать, пе произойдет ли вледствие этого ослабление удерживающего эффекта» (с. 135 — 136).
Создается система, в которой прихоть управляющих уступает место чрезвычайно сильному, простому и централизованному государственному контролю. Неоклассицизм во всем его многообразии — от Э. Гоффма-на из комитета фон Хирша до начальника полиции И. Д. Макамара из комитета, созданного Фондом «XX век», — сконструировал систему, которая нуждается в сильном централизованном государстве и в то же время еще больше усиливает его [8]. В таком же положении находятся их скандинавские единомышленники.
Преодоление теории и практики некарательного воздействия было первым необходимым шагом. Это очистило почву и положило конец некоторым серьезным злоупотреблениям властью в отношении слабых. Школа неоклассицизма с ее жесткой системой — год за око м три месяца за зуб — была, вероятно, неизбежным и, в конечном счете, полезным следующим шагом, по крайней мере до тех пор, пока такая система не стала нравом. Простота и жесткость неоклассицизма позволяют сравнительно легко понять суть дела. После того как вина, рецидив, отягчающие и смягчающие обстоятельства получили количественное выражение, дело за простой арифметикой. Но когда мы видим все :>то и особенно когда мы видим это в системе, претендующей на ранжирование ценностей, тогда мы должны признать, что нам еще очень далеко до того, чтобы чувствовать себя удовлетворенными. Я бы не выбрал <ебе такое общество. Речь идет о централизованном авторитарном государстве, которое в стремлении обеспечить равенство вынуждено вообще исключить из своего поля зрения все ценности, плохо поддающиеся количественному выражению. В качестве альтернативы этому мы должны выработать меры, которые поз-иолят нам справиться с задачей, заключающейся в том, чтобы привести положение в соответствие со всей ценностной структурой социальной системы.
