Ознакомительная версия.
Обоснованно констатируя зависимость между ОИПД, признаками преступления и состава преступления, более избирательно решает рассматриваемую проблему Ю. В. Баулин. Правда, в отличие от В. А. Блинникова, попытавшегося проанализировать сущностное соотношение между этими понятиями, Ю. В. Баулин рассуждает о внешнем сходстве ОИПД с конкретными признаками преступления и состава преступления. Автор отмечает, что «к кругу ОИПД относятся лишь такие сознательные и волевые поступки, которые подпадают (сходны, похожи, подобны) под объективные признаки того или иного состава преступления. Следовательно, к этой группе не относятся поступки, как по объективным, так и по субъективным признакам совпадающие с тем или иным составом преступления»[116]. При этом в числе «внешних, объективных, видимых» автор называет признаки субъекта, объекта и объективной стороны, т. е. «те элементы поведения, которые являются общими как для преступления, так и для правомерного поступка»[117]. Вслед за этим Ю. В. Баулин вполне естественно доказывает, хотя и с оговорками, практически полную схожесть названных элементов в том или ином ОИПД с преступлением. И в целом такая постановка проблемы согласуется с теорией правового поведения, включающего в себя положительную (правомерное поведение) и отрицательную (неправомерное поведение) составляющие.
Обосновав таким образом схожесть ОИПД с объективными признаками состава преступления, Ю. В. Баулин логично выходит на решение проблемы отграничения преступного от непреступного, фокусируя внимание на правомерности ОИПД. И здесь его позиция созвучна позиции В. А. Блинникова. Различия между ними начинаются там, где предметом исследования становятся признаки не состава преступления, а самого преступления. В то время как Ю. В. Баулин исключение преступности рассматриваемых деяний увязывает с отсутствием в них общественной опасности и противоправности, В. А. Блинников, до этого не без оснований доказывающий наличие в них (в деяниях) общественной опасности и виновности, – с отсутствием только противоправности.
В чем, на наш взгляд, уязвима позиция Ю. В. Баулина в обосновании в целом справедливого тезиса о внешней схожести ОИПД с признаками состава преступления и самого преступления как явления реальной жизни? – Прежде всего – в исходной посылке о том, что преступление есть лишь общественно опасное и уголовно-противоправное деяние[118]. Такое ограничение признаков преступления вряд ли можно объяснить тем, что подготовленное автором исследование было опубликовано в 1991 г., т. е. до момента законодательного закрепления в числе признаков преступления еще и виновности (виновного совершения общественно опасного деяния). Сомнения обусловлены тем, что указание на субъективный элемент в основании уголовной ответственности, в качестве которого (основания) по собственному признанию Ю. В. Баулина выступает преступное деяние, присутствовало и в действовавшем на тот момент времени законодательстве (ст. 3 Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г.). А оговорка автора о том, что признак виновности, образно говоря, «растворяется» в общественной опасности и противоправности[119], вряд ли состоятельна в аспекте рассматриваемой проблемы.
Далее, подчеркивая, что в сферу права попадает только внешне выраженное поведение[120], Ю. В. Баулин, возможно, в угоду обоснования именно такого внешнего сходства ОИПД с конкретными видами преступлений вообще оставил без внимания субъективную составляющую при определении понятия ОИПД. И лишь в заключительной части характеристики «составов правомерных поступков, исключающих преступность деяния» автор проанализировал ее через понятие «социального контроля», параметры которого практически полностью совпали с параметрами субъективной стороны преступления. Поскольку же при этом было проиллюстрировано диаметрально противоположное содержание одних параметров другим, в том числе и такого из них, как вина, постольку логически напрашивался вывод о необходимости отражения и этого обстоятельства в предложенном автором определении понятия ОИПД. И тогда последние в понимании Ю. В. Баулина – это такие поступки, которые исключают не только общественную опасность и противоправность деяния, но еще и его виновность. Таким образом, перед нами полный набор признаков преступления, отсутствие которых только в совокупности исключает преступность деяния. А так ли это на самом деле?
Полемизируя по этому поводу с А. В. Наумовым, считающим, что «все эти обстоятельства (ОИПД. – С. П.) исключают и уголовную противоправность (противозаконность), и общественную опасность, и виновность, и наказуемость деяния, а следовательно, и его преступность»[121], В. А. Блинников, задаваясь тем же самым вопросом, что и мы, с одной стороны, приводит целый ряд примеров, по его мнению опровергающих сказанное А. В. Наумовым и подтверждающих сохранение в ОИПД того или иного признака преступления, а с другой – «по большому счету» соглашается со своим оппонентом на том основании, что иное придет к необходимости считать ОИПД, например, невиновное причинение вреда или малозначительность, которые в УК не входят в число легально признанных ОИПД[122].
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Далее ссылка на УК РФ 1996 г. дается кратко – «УК».
Либо обстоятельств, исключающих общественную опасность, либо противоправность деяния; либо – то и другое.
См.: Блинников В. А. Система обстоятельств, исключающих преступность деяния, в уголовном праве России: Автореф. дис. … докт. юрид. наук. Н. Новгород, 2002. С. 13–17.
См.: Таганцев Н. С. Русское уголовное право. Тула, 2001. Т. 1. С. 406.
По нашим сведениям, впервые понятие «необходимой законной обороны» употребляется в ст. 328 УК Франции 1810 г.
См.: Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран / Под ред. З. М. Черниловского. М., 1984. С. 31.
Там же. С. 32.
Таганцев Н. С. Русское уголовное право. Лекции: Часть Общая: В 2 т. М., 1994. Т. 1. С. 196.
Российское законодательство X – ХХ веков: В 9 т. Т. 1. Законодательство Древней Руси. М., 1984. С. 49, 62.
Законодательные памятники русского централизованного государства XV–XVII веков. Соборное Уложение 1649 г. Л., 1987. С. 212.
См.: Хрестоматия по истории государства и права СССР. Дооктябрьский период / Под ред. Ю. П. Титова. М., 1990. С. 8.
Российское законодательство X – ХХ веков: Т. 4. Законодательство периода становления абсолютизма. М., 1986. С. 356–357.
Там же. С. 333.
Российское законодательство X – ХХ веков: Т. 3. Акты Земских соборов. М., 1985. С. 150.
См. также: Таганцев Н. С. Русское уголовное право. Т. 1. С. 439–440.
Там же. С. 421.
Российское законодательство X – ХХ веков. Законодательство первой половины XIX века. М., 1988. С. 195.
Там же.
Вряд ли можно согласиться с Н. С. Таганцевым, что в данном случае речь шла лишь о психическом принуждении (См.: Русское уголовное право. Т. 1. С. 410). Скорее наоборот – говоря только о превосходящей силе и определяя принуждение как непреодолимое, Уложение имело в виду «непреодолимое физическое принуждение».
Российское законодательство X – ХХ веков. Т. 9. Законодательство эпохи буржуазно-демократических революций. М., 1994. С. 275.
Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. не называя этого обстоятельства в «Общей части», содержало косвенные ссылки на него при определении отдельных преступлений (убийства, посягательства на здоровье).
Введение к Руководящим началам по уголовному праву РСФСР 1919 г. // Сборник документов по истории уголовного законодательства СССР и РСФСР. 1917–1952 гг. М., 1953. С. 57.
Ознакомительная версия.
