Наступает ли в таком случае спокойная и уравновешенная ситуация, когда движение маятника прекращается и устанавливается гармония? Это случается, конечно, но не в теории, а на практике и является результатом сомнительных компромиссов. Всего понемногу. Немного от равенства, определяемого степенью тяжести совершенных правонарушений; немного от контроля над мелкими правонарушителями, исходящего из их предполагаемых потребностей; немного неопределенных приговоров, постановляемых на базе гипотезы об опасности преступника. Контроль над преступностью не имеет в основе своей четких принципов. Во всяком случае, не больше, чем контроль над пороком или контроль над международной экономикой. Это вопрос повседневной жизни, разрешаемый посредством компромиссов, достижимых именно в силу неопределенности исходных позиций. Немногие социальные системы смогли бы выжить, если бы участники взаимодействия полностью понимали друг друга и в полной мере руководствовались провозглашенными основными принципами своих систем.
Одна из причин легкого достижения компромиссов в рамках системы контроля над преступностью, возможно, состоит в том, что крайние положения маятника, в конце копцов, не столь уж различаются между собой. Быть может, между позитивизмом и классицизт мом (равно как между неопозитивизмом и неоклассицизмом) больше сходства, нежели различий.
Я уже говорил о том, что теория некарательного воздействия и теория общего предупреждения, или удержания, имеют принципиальное сходство. Теперь я хотел бы пойти еще дальше. Я утверждаю, что позитивизм и классицизм в том виде, в каком они предстают в сфере контроля над преступностью, также обнаруживают некое фундаментальное сходство. Бекка-риа наказывал с определенной целью. Доклад фон Хир-ша устанавливает уровень раздачи боли таким образом, чтобы это предотвратило преступление. В обоих случаях речь идет о равенстве в раздаче боли. Но за этим стоит очевидная цель — контроль над преступностью. Неоклассицизм не только активизирован возрождением интереса к общему предупреждению. Оба подхода находятся в гармоническом взаимодействии. Справедливое воздаяние было бы всего лишь пустой фразой, если бы оно не рассматривалось в качестве регулятивного механизма намеренного причинения боли.
Колебания маятника между классицизмом и позитивизмом дают действительную картину, когда задача состоит в том, чтобы определить основные и практически значимые позиции в спорах о контроле над преступностью. Но эти колебания не дают правильного представления, когда речь идет об анализе фундаментальных различий в данной области. Сравнение с маятником, к которому я все время прибегаю, раскрывает только одну сторону вопроса. Существует и другая, обычно игнорируемая творцами уголовной политики и отрицаемая — или по меньшей мере неодобряемая — как социологами, так и либерально настроенными политическими деятелями. Позвольте мне попытаться приблизить нас к этой альтернативной позиции. Но задача зта трудна, и здесь нельзя проявлять торопливость.
9.2. Когда нужны эксперты
Произошло убийство. Это случилось в современном городе обычных размеров с населением, скажем, в 300 тыс. жителей. Вы читаете об этом в газете и испытываете настоящее потрясение. Еще позапрошлым вечером вы слушали лекцию предполагаемого убийцы. Вы не заметили ничего необычного ни в самом ораторе, ни в его речи. Вся зта история выглядит непостижимой. Судьи, по-видимому, тоже находят дело непонятным. Они заявляют, что для объяснения будут призваны психиатры.
Теперь давайте представим себе другое убийство. Совершенное 200 лет назад. Чтобы облегчить работу нашего воображения, допустим, что убийство произошло в Хилтауне, пришедшем в упадок городке в Новой Англии, которому принесло известность его проникновенное описание Дж. К. Хомансом (1951). Живи мы в то время в Хилтауне, мы нашли бы смехотворным обращение к экспертам с просьбой объяснить, почему убийца убил. Смехотворным, потому что мы все знали, почему он это сделал. Возможно, не заранее и не столь определенно, чтобы мы отважились вмешаться с целью предотвратить убийство. Но после того, как это совершилось, мы не стали бы удивляться, и в кругу друзей все высказали бы единодушное мнение, что это именно то, чего мы всегда могли ожидать.
Разница в восприятии этих двух убийств обусловлена объемом и характером информации, которой располагают друг о друге участники взаимодействия. Так много людей живет в современном городе обычных размеров, что невозможно их всех знать. В дополнение к этому жизнь организована таким образом, что позволяет нам иметь о других людях только сегментарное представление. Мы знаем коллег по работе только как коллег, друзей как друзей, членов семьи как членов семьи... Мы располагаем слишком ограниченными сведениями, чтобы прогнозировать поведение людей за пределами той группы, где мы с ними общаемся. В Хилтауне довольно хорошо известно все о каждом.
Обращение к психиатру во многих отношениях представляет собой попытку воссоздать утраченный Хилтаун. Хороший психиатр воссоздаст личность убийцы во всей ее полноте; он ликвидирует границы между сегментами его существования и тем самым даст возможность схватить пепостижимос. Поступая таким образом, психиатр выполнит на уровне индивида ту самую работу, которую социолог пытается выполнить на уровне общества. Мы стали чужими друг другу (а вследствие этого часто и самим себе). Мы нуждаемся в экспертах, чтобы воссоединиться. То же самое происходит и с обществом. Мы нуждаемся в помощи, чтобы воссоздать тотальность.
Есть основания для развития института экспертов в различных сферах. Серьезные научные основания. Мы нуждаемся в экспертах, как мы нуждаемся в большинстве других услуг, предоставляемых в современном обществе. Нам нужны врачи, сестры милосердия, больницы, школы. Но и они нуждаются в нас. Это обстоятельство привлекает внимание к другой стороне вопроса. Эксперты нуждаются в клиентах и могут создавать их по ходу дела. Это в значительной степени будет способствовать тому, чтобы мы забыли, что мы вовсе не такие чужие друг другу, как нас пытаются убедить некоторые писатели. Одни еще живут в сельской местности, а другие никогда не покидают своего района внутри мегаполиса.
9.3. Скрытые структуры
Позвольте мне рассказать здесь один случай из жизни наших долин. Он похож на сказку, но это вполне правдивая история, которую наблюдала и описала проницательная исследовательница (Бьеркан, 1977). Ее задача состояла в том, чтобы изучить древний, но все еще жизнеспособный норвежский институт ленс-манна. Это своего рода шериф, наделенный множеством дополнительных гражданских функций. Ленсманн живет в своем округе. Очень часто эта должность переходит от отца к сыну. В старину ленсманн отличался плохим характером, был богат и высокомерен. В сказках это был персонаж, которого нужно перехитрить, тогда как король оказывался более добрым и глупым. В наши дни ленсманн находится под большим контролем, он проще, популярнее, и от степени его популярности зависит его возможность осуществлять свои функции. Он руководит проведением аукционов, следит за тем, чтобы незамужние женщины получали деньги от сбежавших отцов их детей, и осуществляет контроль над преступностью. Здесь мы приходим к основному наблюдению, сделанному Бьеркан. В ходе интервью с ней каждый ленсманн утверждал, что в его округе не совершается преступлений. За некоторыми исключениями. Иногда случалось, что посторонние опустошали кассу бензоколонки или магазина. Но местные жители? Никогда.
Однако Бьеркан, как уже отмечалось, была внимательным наблюдателем. Во время одного из интервью произошло Несколько событий. Позвонил телефон: какая-то особа потеряла свой кошелек. Ленсманн поручил своему помощнику поехать в ближайшее кафе, кошелек был найден и возвращен хозяйке. Кошельком воспользовался некий молодой человек. Оказалось, что зто ее сын.
Другой эпизод. Поступило сообщение о том, что похищено оружие со склада отрядов местной обороны. Ленсманн тут же сел в свой автомобиль, поехал в горы в том направлении, где находился склад, высоко в горах встретил машину, остановил ее и обнаружил в ней пьяного, как обычно, Оле с оружием, похищенным, чтобы доставить неприятность отцу. Ленсманн отправил Оле домой, а оружие — в более безопасное место. Какой сенсационный случай упустили средства массовой информации! Вертолеты и специальные отряды полиции по борьбе с террористами могли бы быть вовлечены в дело в связи с преступлением века. Теперь это был всего лишь Оле. И старая история о семейных неурядицах и ссорах.
Преступление — это не «вещь». Преступление — это понятие, применяемое в определенных социальных ситуациях, когда зто возможно и соответствует интересам одной или нескольких сторон. Мы можем создавать преступления созданием систем, которые требуют этого понятия. Мы можем ликвидировать преступления, создавая системы противоположного типа.
