Если такие взгляды хоть в какой-то степени верны, то тогда в нашу задачу не входит ни обсуждение проблем контроля над преступностью, ни обсуждение теорий некарательного воздействия, общего предупреждения, или удержания, или видов наказания. Вместо этого главная задача состоит в обсуждении того, как создать социальную систему, которая предоставит наибольшие возможности для обозрения и оценки всего набора ценностей, которые существуют в обществе. Каким образом мы можем создать систему, которая обеспечит положение, при котором все важные ценности и все существенные интересы будут приниматься во внимание? Как сделать так, чтобы сами механизмы урегулирования конфликтов были организованы таким образом, чтобы они отражали тип общества, который мы хотели бы видеть отраженным, и помогали бы этому типу общества стать реальностью?
11.6. Пределы пределам?
Может ли это когда-нибудь произойти? Можно ли предстадить себе социальную систему, где стороны в основном полагаются на гражданско-правовые решения? Не будут ли всегда возникать дела, по которым кто-то будет требовать наказания?
Две возможности такого рода заслуживают особого внимания.
В первом случае речь идет о жертве, жаждущей мести. Преступник нанес мне увечье. Ничто, кроме ответного увечья, не может восстановить положение. Давайте предположим, что именно так рассуждает жертва. Давайте также представим себе, что была предпринята попытка договориться о компенсации и что стороны обладают равной властью, уязвимостью и зависят друг от друга. Коль скоро в этой ситуации потерпевший продолжает настаивать на возмездии, не следует ли позволить ему причинить боль преступнику, если он на это отваящтся?
Первый ответ на этот вопрос касается моральной стороны. В системе, признающей правомерность мести, жертва или ее представитель должны иметь право на возмездие. В системе, где высоко ценится способность прощать, жертву следует побуяодать к тому, чтобы подставить злодею другую щеку.
Но если жертва прощает, то возникает новый вопрос. Следует лп позволить потерпевшему во всех случаях проявлять снисходительность и доброту? Как быть с серьезными преступлениями, которые так потрясли общину, что она настаивает на причинении боли? Мать убитого ребенка простила преступника, а окружающие — нет. С кем нужно согласиться?
В конкретных случаях это зависит от того, в какого рода системы включены стороны. Если система состоит из жертвы и преступника, только из этих двоих, то проблемы не существует — по крайней мере для них. Но чем больше людей входит в систему в качестве ее членов и чем меньше жертва и преступники связаны с другими членами, тем большее значение приобретает реакция общины.
Р. Стейнер (1972) проводит убедительную аналогию между языком и чувством справедливости. Все мы рождаемся, наделенные способностью говорить. Но мы tie овладеем языком без взаимодействия с другими людьми. Подобным же образом мы рождаемся с потенциальным чувством справедливости. Но оно не воплотится в жизнь вне объединения с другими людьми. Посредством взаимодействия мы приобретаем способность определять, какая речь является правильной и какая реакция на отклоняющееся поведение является справедливой. Чувство справедливости, как и чувство языка, представляет собой, таким образом, продукт социальных отношений.
В обоих случаях на наше чувство могут влиять весьма отдаленные факторы. Королева Испании ввела грамматику. В результате неправильный язык был поставлен под контроль. Таким же образом поступили и с незаконными мыслями (Иллич, 1981). То же самое происходит и в праве. Закон, установленный государством, — это грамматика. Идеальным типом юстиции причастных была бы юстиция, основанная на их собственном чувстве справедливости, то есть на местном юридическом диалекте. Чем больше норм установлено государством, тем больше шансов на то, что с государственной точки зрения соглашения между сторонами в конфликте окажется недостаточно.
В десятой главе я описал некоторые условия, необходимые для того, чтобы причинение боли имело ограниченный характер. Хотелось бы напомнить, что мое самое общее предположение заключается в следующем: социальные системы, организованные в соответствии с указанными принципами, прибегая к причинению боли, будут испытывать серьезные сомнения. В то же время государственное управление в большинстве случаев будет представлять собой отрицание этих принципов. Другими словами, чем сильнее государственная власть, тем больше возможностей для применения наказания, а чем она слабее, тем таких возможностей меньше.
Такой ход рассуждений приводит нас к дилемме. В маленькой, стабильной системе высока вероятность того, что все ее члены обладают одинаковым чувством справедливости. Они говорят на одном и том же юридическом языке. Это означает, что если простил потерпевший, то простили также и другие члены общины. А что, если это не произошло? Конкретное дело может отличаться от общей схемы. Потерпевший может настаивать на пытке, или-подсистема может счесть, что она нужна. Для коптроля над такими ситуациями мы нуждаемся в больших системах с независимой и неуязвимой государственной властью — другими словами, требуются те самые социальные условия, которые, как я предполагаю, и создают возможность использования боли в социальных отношениях. Чтобы контролировать жестокость, нам нужно, вероятно, больше государственной власти. Но создание государственной власти может привести к более широкому использованию боли. В принципе я не вижу выхода из этого положения. Самое большее, что я могу сказать, — пусть государственная власть будет настолько слабой, насколько мы отважимся, системы столь маленькими, независимыми и эгалитарными, насколько мы отважимся, участники уязвимыми, насколько мы отважимся. Все это будет сдерживать причинение боли. Но в таком случае у меня нет ответа на вопрос, что делать с таким, например, феноменом, как причинение боли, которое членам общества представляется «естественным». Может быть, и здесь существует оптимум, какие-то «пять граммов государственной власти»?
Однако для практики у меня есть ответ, имеющий политический характер. Наше время — это эпоха расцвета больших национальных государств. Их создание рассматривается скорее как естественное решение, чем как источник проблем. И поскольку эта тенденция преобладает, всякое движение в противоположном направлении должно быть правильным. Ситуация, при которой существование слишком маленького государства имеет определенные последствия для использования наказания, столь далека, что любой конкретный совет в наши дни должен способствовать выработке противоположного принципа социальной организации.
Alternativer til frihedsstraf — Et debatoplaed. Betaenkning
nr. 806, Kobenhavn, 1977. American friends service committee: Struggle for justice. N. Y.,
1971.
Andenaes, J. Almenprevensjonen — illusjon eller realitet? — Nordisk tidsskrift for kriminalvidenskab 1950, 33, 103 — 133.
Andenaes, J. Punishment and deterrence. With a foreword by Norval Morris. Ann Arbor, 1974.
Ant til a, I. Konservativ och radikal kriminalpolitik i Norden. — Nordisk tidsskrift for kriminalvidenskab 1Я87, 55, 237- 251.
A n 11 i 1 a, I. Et forslag til strafflagsreform i Finland. — Nordisk tidsskrift for kriminalvidenskab 1977, 65, 102 — 106.
Aubert, V. Om straff ens sosiale funks joner. Oslo, 1954.
Aubert, V. Legal justice and mental health. — Psychiatry, 1958, 21, 101 — 113.
Aubert, V. and Mathiesen, T. Forbrytelse og sykdom. — Tidsskrift for samfunnsforskning 1962. 3, 169 — 193.
В a 1 v i g, F. Om addre kvinders angst for kriminalitet. — Rapport fra kontaktseminariet. Sundvolden, Norge 1979. Scandinavian Research Council for Criminology, 132 — 139.
Beccaria, C. Dei deilitti e delle pene. Om brott och straff. Livorno, 1766. Stockholm — Roma, 1977, 203.
Becker, H. Whose side are we on? — Social problems, 1967, 14, 239-247.
В i a n с h i, H. Het assensusmodel — Een studie over het binnen-lands asylrecht. Tijdschrift voor criminologie, 1979, 21, 167 — 179.
В j 0 г к a n, W. Lensmannsetaten: En overlevning fra fortiden eller en modell for fremtiden? — Institutt for kriminologi og strafferett, 1977, nr. 25 Mimeo.
Bondeson, U. Fangen i fangsampallet. Malmo, 1974.
Bottoms, A. E. An introduction to „Tlie coming crisis". — In: Bottoms, A. E. and Preston, R. H. The coming penal crisis. A criminological and theological exploration. Edinurg, 1980.
Brottsforebyggande radet: Nytt straffsystem. Ideer och forslag. Edin-Stockholm. Rapport 1977, 7.
Callewaert, S. and Nil son B. A. Samhallet, skolan och skolans indre arbete. Sweden, 1979.
Christiansen, К. О., Мое M. and Senholt L.b сотрудничестве с Schubell К. and Zedeler K. Effektiviteten af for-varing og soerfoengsel m. v. Denmark. 1972, Statens tryk-ningskontor. Betaenkning nr. 644.
Christie, N. Tvangsarbeid og alkoholbruk. Oslo, 1960a.
Christie, N. Reaksjonenes virkninger. — Nordisk tidsskrift for kriminalvidenskab 1960 b, 49, 129 — 144.
Christie, N. Forskning ош individual-prevensjon kontra al-menprevensjon. — Lov og Rett 1971, nr. X, 49 — 60.
Christie, N. Fangevoktere i konsentrasjonsleire. Oslo, 1972.
Christie, N. Conflicts as Property. — Br. j. Crim. 1977, 17, 1-19.
Clarke, B. Enough room for joy. Jean Vaniers LArche. London, 1974.
Cohen, S. Guilt, justice and tolerance: Some old conceits for a new criminology. 1977. — Mim. Dept. of sociology. Univ. of Essex, England.
Cohen, S. The Punitive City: Notes on the Dispersal of Social Control. — Contemporary Crises, 1979, 3, 339 — 364.
Cohen, S. and Taylor, L. Psychological survival. The experience of longterm imprisonment. G. B. 1972.
Cooper, L. et al. The iron fist and the velvet glove: An analysis of the U. S. police. Berkeley, 1974.
Da hi, Т. S. Statsniakt og sosial kontroll. — In: Rune Slngstad, ed: Om Staten. Oslo, 1977.
Da hi, T. S. Barnevern og samfunnsvern. Oslo, 1978.
D a 1 g а г d, O. S. Abnorme lovovertredere. Diagnose og prognose. Oslo, 1966.
