Увеличение размеров составляющих общество блоков, необходимое в индустриализированных обществах в целях сокращения расходов, и увеличение сегментации внутри них означает, что люди проводят в своем узком кругу меньше времени, чем прежде.. Во взаимодействие включается все больше партнеров, которые в условиях нашего общества легко могут быть заменены другими. Для первичного контроля это фатальное обстоятельство: отношения между партнерами не образуют сеть, связывающую их друг с другом. Мы можем расщепить общество на сотни отдельных частей. Индивид переходит от сегмента к сегменту в разных социальных ролях, с новыми партнерами по роли и в конечном счете также с новой аудиторией, которой нет дела до его других ролей, до других его партнеров, до его прошлой жизни. Муж живет одной жизнью на работе, другой — в пригороде, третьей — в клубе радиолюбителей, четвертой — на научном конгрессе. Все это хорошо — и очень плохо. Это позволяет уйти от тотальности многих форм первичного контроля. Бытие, в котором ночь оказывает влияние на день, а день имеет последствия для ночи, возможно в высокоиндустриали-зированном обществе только в условиях самой высокой степени тотальности либо в таких тотальных институтах, как тюрьмы и психиатрические больницы.
В конце концов все эти рассуждения подводят нас к ряду основных политических вопросов: насколько крепко должно быть внутренне связано общество, в котором мы хотим жить? Какой должна быть система дифференциации и оценки? Какое соотношение формального и неформального контроля является наилучшим? А если это связано с размерами, то какого размера блоки, составляющие общества, больше всего подходят для хорошей жизни, какое решение является наилучшим также и с точки зрения разделения труда? Криминологические индикаторы позволяют нам понять, что такое хорошее общество. В этом отношении пользы от них значительно больше, чем непосредственно в борьбе с преступностью.
Исходя из этого, мы возвращаемся, уже с другого конца, к центральной проблеме — проблеме стигмы. Одна из характеристик хорошего общества могла бы быть следующей: зто — общество, в котором стигма имеет значение. В таком обществе важно поступать так, чтобы не вызывать реакцию, ведущую к сильной стигматизации. Возможна и обратная формула: плохим является общество, в котором стигма не имеет никакого значения.
Таким образом, можно было бы предположить, что есть два крайних типа общества, ни один из которых не может существовать в реальной жизни. Один — где стигма не может иметь места, либо потому, что вы всегда можете затеряться в толпе, либо потому, что ничего не имеет значения. Другой — где все члены общества подлежат оценке, где оценивание происходит постоянно и никто не в состоянии скрыть что-либо. Ни один из этих двух типов сам по себе не является ни привлекательным, ни эффективным, поскольку всегда есть потребность во внутреннем контроле и опасность полной потери гибкости. Мы должны искать лучшего решения где-то посередине. В этом нам не повредит, а поможет сознание того, что некоторые виды стигмы являются необходимым условием функционирования общества.
Это, однако, совсем не предполагает стигму в таких ее исторических формах, как выжигание клейма на лбу либо отрубание рук, пальцев или языка. Соглашаясь с неизбежностью стигмы в существующих обществах, мы могли бы, вместо того чтобы уклоняться от обсуждения этого феномена, указать ориентиры, касающиеся форм, приемлемых для наших обществ. Для пояснения моей точки зрения я хотел бы отметить два критерия, которые, как представляется, имеют значение в моем обществе.
Стигма должна быть такой, чтобы ее можно было снять либо по истечении определенного времени, либо в связи с поведением, доказывающим, что данное лицо ее более не заслуживает. Суровое публичное порицание лица, поведение которого признано негативным, больше соответствует этому критерию, чем психиатрическое обследование, ведущее к диагнозу «нарушение психики». Плохие поступки могут быть компенсированы хорошими. Но как можно доказать существование «нарушения психики», требующего лечения? Когда психопат уже не является больше психопатом? В чем критерий, какова процедура?
Стигма в противоположность дихотомическим категориям типа «все или ничего» должна быть такой, чтобы ее можно было градуировать, дозируя суровость. Ярлык «преступник» отражает дихотомию, которая создает трудности при ее использовании, тогда как выражение «в состоянии опьянения укравший автомобиль» — более полезная формула, содержащая больше информации. Весьма характерно, однако, что такого рода формулы имеют шансы сохраниться только в маленьком обществе, где подобные оценки могут помнить и правильно передавать по назначению. Парадокс заключается в том, что с увеличением размеров системы увеличивается возможность избежать стигмы, тогда как ее формы становятся все более однозначными, отражающими все меньше оттенков и подробностей.
4.2. Индикаторы неравенства
Мое общество принадлежит к числу тех, где равенство провозглашается одной из основных ценностей. Богатство, власть, причастность, социальные услуги, удовольствия — все это должно быть достаточно равномерно распределено между всеми гражданами. Источником удовлетворения для нас служит тот факт, что наш премьер-министр, занимавший свой пост дольше других после второй мировой войны, жил в одном из районов Осло в самой обычной квартире без каких-либо символов статуса, которые отличали бы его от большинства людей. Король до такой степени считается анахронизмом, что фактически нет надобности менять положение вещей, а большинство богатых старается скрыть свое — достойное сожаления — отклонение от общего знаменателя.
И все же мы знаем, что зто не совсем так. Позвольте мне снова обратиться к криминологическим показателям. Мы имеем весьма незначительный контингент заключенных. Только Нидерланды, к нашей глубокой и стойкой зависти, смогли сократить население тюрем ниже нашего показателя — 37 заключенных на 100 тыс. населения. По сравнению с другими странами, где этот показатель в пять — десять раз выше, мы чувствуем себя достаточно счастливыми. Если исходить из того, какая часть населения находится за решеткой, мы должны признать, что живем в хорошем обществе: для тех, кто находится на свободе, достигнута значительная степень равенства. Но когда мы принимаем во внимание тех немногих, которые находятся за решеткой, наша радость тускнеет. Они чрезвычайно далеки от того, чтобы быть равными нам. Или быть равными тем, кто задержан в связи с совершением преступления. Или тем, кто известны как преступники по данным изучения латентной преступности. Существует нечто вроде селекции, которая приводит к тому, что наши тюрьмы наполнены бедняками, людьми, имеющими физические и умственные недостатки, страдальцами. Оценивая состав заключенных в наших тюрьмах, легко можно прийти к заключению, что преступление — это занятие бедняков. Это не может быть правдой. Это неправда. Но состав заключенных, вероятно, дает нам самую правдивую картину некоторых основных видов неравенства, имеющего место в моем обществе, что находится в разительном контрасте с официальной мифологией.
Другие криминологические показатели говорят о том же. Официально зарегистрированные преступники — мужчины. Так было всегда. Имеющиеся данные свидетельствуют, что женщины никогда не составляли более 23 процентов от общего числа лиц, официально признанных грешниками. Более того, начиная с 1860 г. их участие уменьшалось. Вплоть до 1884 г. доля женщин была чуть больше 20 процентов ох общего числа лиц, признанных виновными. В 1958 г. этот показатель упал до 4 процентов. Эти данные косвенным образом отражают и степень участия женщин в жизни норвежского общества. В 1958 г. их участие упало до самого низкого уровня. Период первой и второй мировых войн, а также и самые последние годы отмечены отклонениями от общей тенденции. В абсолютных числах в 1970 г. было наказано государством в пять раз больше женщин, чем в 1958 г. Женщины являются аутсайдерами, особенно когда дело касается наемного труда. Последний пик участия женщин в преступности полностью совпадает с показателем их занятости. Очень редко удается найти данные, которые бы так отчетливо показывали, что низкий удельный вес женщин в общем числе зарегистрированных преступников может отражать наличие социальных условий, которые, по крайней мере с точки зрения некоторых ценностей, следует признать плохими. Если достижение равенства между полами представляет собой важную цель, то мы, вероятно, по достоинству оценим увеличение доли женщин в общем числе зарегистрированных преступников.
Зарегистрированные преступники — это по преимуществу мужчины. И они очень молоды. Пик приходится на группу пятнадцатилетних. Соответствующие показатели у женщин обычно значительно ниже, чем у мужчин, но и у них максимум наблюдается в самые молодые годы. Со временем возрастные различия в показателях преступности также меняются. Полицейская статистика 1870 г. не зафиксировала пик арестов среди подростков. Сто лет назад этот пик находился где-то после двадцатилетия, а затем, с возрастом, преступная активность медленно снижалась. Возраст задержанных преступников к 1970 г. претерпел изменения — это уже не зрелые мужчины, а юноши и дети.
