В соответствии с изложенным определение форм вины – умысла и неосторожности – должно быть уточнено: здесь речь должна идти не только о психическом отношении лица к последствиям его действий. Это определение, приводимое неоднократно в советской уголовно-правовой литературе, и уже, и шире действительного содержания форм вины: уже, ибо говорит лишь о последствиях, а не о других обстоятельствах и признаках содеянного; шире, ибо говорит о последствии вообще, а не о последствии как элементе состава. Правильным, основанным на последовательном развитии учения о составе преступления и на судебной практике, будет следующее определение: «Умышленно действует тот, кто предвидел и желает наступления фактических признаков, образующих состав данного преступления.
Неосторожно действует тот, кто предвидел (и легко мысленно надеялся избегнуть или не предвидел, но должен был предвидеть) наступление фактических признаков, образующих состав преступления».
Проф. Б. С. Утевский указывает: «…после известного предела разрыв между предвиденными и действительными последствиями переходит в ошибку, которая в зависимости от ее характера может повлиять на квалификацию преступления»[117]. Задача в том и заключается, чтобы точнее установить, где же этот «известный» предел начинается.
Общее учение о составе преступления и разрешает этот вопрос: этот предел лежит у границы элементов состава преступления.
Самостоятельного рассмотрения заслуживают случаи, когда ответственность за преступление повышается при наступлении особо тяжких последствий. Особенно в этом отношении заслуживает внимания ч. 2 ст. 142 УК РСФСР, карающая нанесение тяжких телесных повреждений, от которых последовала смерть. Хотя в тексте ч. 2 ст. 142 УК РСФСР нет упоминания о виновном причинении смерти (закон в общей форме говорит, что «последовала смерть»), однако в силу общего указания ст. 10, ч. 2 ст. 142 УК РСФСР предполагает на стороне лица, умышленно нанесшего тяжкое телесное повреждение, от которого последовала смерть, неосторожное причинение смерти.
Так, Уголовно-судебная коллегия в определении 30 декабря 1943 г. по делу П. указала: «П. признан виновным в том, что он 18 декабря 1942 г. в помещении неполной средней школы Ново-Торьяльского района Марийской АССР во время перемены, на почве детской шалости, нанес удар ногой, обутой в валеный сапог, ученице 7-го класса той же школы 14-летней Т. в область живота. Причиненное ей этим ударом тяжкое телесное повреждение (повреждение в нескольких местах петель тонкого кишечника) вызвало разлитое воспаление брюшины (перитонит), в результате которого, после безуспешного хирургического вмешательства, она 29 декабря 1942 г. в больнице умерла. Определение Верховного Суда РСФСР, как и приговор Верховного Суда Марийской автономной ССР, является неправильным по следующим основаниям.
Часть 2 ст. 142 УК РСФСР предусматривает умышленное тяжкое телесное повреждение, от которого последовала смерть потерпевшего, в отличие от первой части этой статьи, которая говорит об умышленном тяжком повреждении, повлекшем другие тяжелые последствия, указанные в этой статье, но не смерть.
По поводу первого условия, то есть объективной связи между смертью потерпевшей Т. и действиями виновного П., надо отметить, что неудовлетворительное исследование обстоятельств дела (по упущению органов предварительного следствия не было произведено вскрытие трупа умершей) не дает возможности судить о том, не было ли наступление особо тяжелых последствий причиненного повреждения результатом таких привходящих обстоятельств, как предшествующее заболевание потерпевшей аппендицитом.
Кроме того, судя по заключению судебно-медицинского эксперта в судебном заседании, хирургическое вмешательство было слишком поздним, и не исключена возможность благополучного исхода при своевременном производстве операции.
Но если при данных обстоятельствах не исключается причинная связь между смертью Т. и действиями П., то во всяком случае нельзя было бы вменять ему этот результат в вину, хотя бы он виновен в умышленном причинении потерпевшей тяжкого телесного повреждения, так как нет никаких оснований считать, что, нанося ей удар ногой, он должен был предвидеть возможность смертельного исхода, который даже объективно в данном случае не был неизбежен».
В связи с этим определением выдвинуто следующее общее положение:
«Часть 2 ст. 142 УК РСФСР предполагает, что между наступлением смертельного исхода и действием обвиняемого существует причинная связь и что в отношении этого результата виновный проявил неосторожную вину»[118].
Одним из необходимых элементов, характеризующих объективную сторону преступления, является, как подробно было развито выше, причинная связь.
Следовательно, умысел, охватывая все элементы, характеризующие объективную сторону преступления, последовательно должен охватывать и причинную связь, соединяющую действие с последствием. Если последствие было причинено действиями или событиями, выпадающими из причинной связи, объемлемой умыслом лица, он за эти последствия не отвечает.
Сторонники различения формальных (без последствий) и материальных (с последствиями) преступлений утверждают, что предвидение причинной связи должно иметь место лишь при так называемых материальных преступлениях. Так, проф. Б. С. Утевский указывает:
«О предвидении виновным причинной связи не может быть речи при формальных преступлениях, при которых не требуется для наличия состава преступления наступления каких-либо последствий, не требуется, следовательно, и предвидения виновным фактического хода развития причинной связи»[119]. Таким образом, неверное по существу различение так называемых формальных и так называемых материальных преступлений приводит к неправильной двойной конструкции умысла – умысла с предвидением причинной связи и умысла без такого предвидения.
Объективная сторона преступления не исчерпывается обязательными элементами состава: действием, причинной связью и последствием. Как подробно было развито выше, в группу элементов, характеризующих объективную сторону, входят и факультативные элементы: способ действия, время, место и другие. Если в конкретном составе предусмотрен один из факультативных признаков, он для этого состава является, как было указано выше, обязательным. Так как, далее, вина как элемент состава всегда связана с конкретным преступлением, то отсюда ясно, что в содержание умысла должно входить и знание этих дополнительных факультативных элементов, характеризующих объективную сторону. Поэтому, если лицо не знает того, что оказывает сопротивление представителю власти, оно не может отвечать за это преступление (ст. 73 УК РСФСР). Поэтому соучастник убийства, давший револьвер убийце, не может отвечать за убийство «особо мучительным способом» (ст. 136 УК РСФСР), если убийца не стрелял, а замучил жертву.
Самостоятельного внимания заслуживает вопрос, входит ли в содержание умысла сознание общественно опасного характера причинного последствия.
Закон (ст. 10 УК РСФСР) совершенно определенно включает в понятие умысла сознание лицом общественно опасного характера последствий своих действий. Поэтому глубоко ошибочными являются попытки ослабить значение этого прямого требования закона. Эти попытки, к сожалению, проникли и в учебник общей части советского уголовного права издания как 1948, так и 1952 гг.
Учебник общей части (изд. 1948 г.), с одной стороны, категорически утверждает: «Наличие вины умышленной предполагает не только сознание лица о фактических обстоятельствах, образующих соответственный состав преступления, но и сознание общественной опасности совершенного деяния». Утверждение, казалось бы, достаточно определенное. Однако, далее, на той же странице следует иное утверждение: «В силу сказанного при установлении умышленной виновности лица мы можем исходить из того, что сознание общественной опасности совершенного деяния по общему правилу всегда имеется у виновного. Поэтому для наличия умысла достаточно установить предвидение определенных фактических обстоятельств, принадлежащих к объективной стороне состава данного преступления».
Итак, по учебнику, с одной стороны, для наличия умысла необходимо сознание лицом «общественной опасности совершенного деяния», с другой – «для наличия умысла достаточно установить предвидение определенных фактических обстоятельств» – противоречие, четко свидетельствующее об отсутствии у автора отчетливого решения вопроса[120].
Недооценка требования ст. 10 УК РСФСР о сознании общественной опасности отразилась и в учебнике издания 1952 г. Действительно, в учебнике нового издания указано: «…в практической судебной прокурорской работе для установления умысла лица, когда речь идет о применении действующего уголовного закона, достаточно по общему правилу установить предвидение лицом определенных фактических обстоятельств, принадлежащих к объективным признакам состава данного преступления. Требование, чтобы наличие сознания общественной опасности деяния у виновного было специально доказано в каждом конкретном случае при совершении умышленного преступления, создало бы лишь ничем не обоснованные привилегии для лиц, сознательно или по легкомыслию не пожелавших ознакомиться с известными уже всем правилами социалистического общежития и уголовными законами социалистического государства, в котором они живут.
