Вышеупомянутые военный и штатский, указанные Башкировою как сообщники Ивана Давидовского, несмотря на все принятые при следствии меры, обнаружены и разысканы не были.
На суде не подтвердились обвинения вышеозначенных штатского и военного, участвовавших будто бы в подстрекательстве к убийству Славышенского, а именно: Верещагин и Голумбиевский на суде показали, что следователь Глобо-Михаленко просил их принять участие в раскрытии этого дела. Так как Верещагин был близко знаком с Давидовскими, то следователь добивался от него, не может ли он назвать и указать тех военного и штатского, при которых, по словам, Башкировой, ее подговаривал к убийству Давидовский. Верещагин, желая добиться свободы, сказал, что они ему хорошо известны, и что если он их встретит, то наверное узнает. Вследствие этого ему было разрешено выезжать из заключения с переодетым городовым, и так как он тогда имел около тысячи рублей денег, то он и стал ездить по ресторанам и гостиницам. По прошествии некоторого времени Глобо-Михаленко потребовал от него, чтобы он разыскал по крайней мере фотографические карточки этих лиц. Так как непредставление таковых было равносильно новому лишению свободы, то он вместе с Голумбиевским заехал в какую-то фотографию и купил две подходящие карточки. Отклеив снимки их, чтобы не было открыто, где они приобретены, и наклеив снимок на новые картонки, они представили их следователю. Но предварительно они имели свидание с Башкировой, находившейся тогда по болезни под домашним арестом, и убедили ее признать только одну из этих карточек. Они учили ее следующим образом: когда ей представят карточку штатского, чтобы она сказала: «Похожа, но не могу положительно утверждать»; когда же ей предъявят карточку военного, то чтобы она вскрикнула: «Да, да! Это он!» Таким образом они рассчитывали получить от следователя новую отсрочку. Так, действительно, и случилось. Вследствие этого они пользовались свободой еще в течение целой недели. Когда, наконец, все деньги были истрачены, они от дальнейших розысков отказались и снова были заключены под арест. В одном из своих сообщений следователю Верещагин искомого военного назвал вымышленным именем Барановского.
Какой-то военный Барановский был найден, но оказалось, что он вместо низкого роста имел росту вершков 14. Голумбиевский, к которому следователь обращался с таким же предложением, передал подробности того, как они обманывали следователя, причем рассказы их совершенно совпадали.
Башкирова на суде виновною себя в предумышленном убийстве Славышенского не признала и показала, что хотя она и стреляла в него из револьвера, но что это было сделано в припадке запальчивости и без всякого намерения убить его.
VIIIОднажды квартальный надзиратель Швинд привел к Калинину Ивана Давидовского и просил достать для Давидовского денег. Калинин отправился к московскому купцу Ольденбургу, переговорил с ним, после чего тот согласился на ссуду и выдал часть денег, а в счет остальной суммы предложил хлопок, причем получил от Давидовского векселя, написанные по доверенности его матери и двух сестер его, совершенной в Тульской гражданской палате, между тем как таковой никогда не существовало; таких векселей братья Давидовские выдали на сумму около 12 тысяч рублей. На суде подсудимые Калинин и Массари показали, что такие подложные векселя были написаны Давидовским по желанию самого Ольденбурга, который сделал это с тем, чтобы понудить заплатить по прежним обязательствам. «Ольденбургу,— говорили они,— все равно было, есть доверенность или нет; в последнем случае ему было еще лучше, и когда покойный Римский-Корсаков пришел к нему занимать деньги, он просил его написать вексель по доверенности своей жены; когда же Римский-Корсаков возразил ему, что жена его живет в Париже и доверенности от нее он не имеет, то Ольденбург сказал ему на это: это для меня безразлично, пиши». Ольденбург же заявил, что он, узнав, что Давидовский ничем не владеет и доверенностей никаких не имеет, векселя его уничтожил.
IXЗа несколько лет перед тем в Москве жил Андреев, о котором приходилось уже говорить выше. Он имел училище танцевания и музыки, где давал, между прочим, в пользу инвалидов и благотворительных заведений танцевальные вечера, сбор с которых представлял генерал-губернатору. По приезде в Петербург он с разрешения градоначальника занимался некоторое время чтениями в Соляном городке. В то же время в Москве жил и Долгоруков, также известный уже из прежнего изложения. Он занимался в редакции газеты «Народный голос», издаваемой Юркевичем-Литвиновым. Но когда он узнал из бумаг редакции, что Юркевич-Литвинов кроме редактирования газеты занимается еще такими делами, которые у всех людей возбуждают презрение, то отказался от участия в «Народном голосе», о чем напечатал письмо в «Санкт-Петербургских ведомостях». Личность Юркевича-Литвинова характеризуется тем, например, по словам Долгорукова, что он три раза переменял свою веру: сначала был еврейского исповедания, потом католического и, наконец, православного.
В октябре 1867 г. ковенский мещанин Яков Исаевич Аренсон, по ремеслу винокур, пропечатал в «Ведомостях московской городской полиции», что он ищет места на винокуренном заводе. По этой публикации к нему явился Николай Иванович Андреев, назвавшийся главноуправляющим князя Всеволода Алексеевича Долгорукова, живущего в доме Шиловского. Андреев пригласил Аренсона поступить на должность винокура на винокуренный завод князя Долгорукова, Харьковской губернии, называя при этом князя племянником московского генерал-губернатора. Аренсон явился к Всеволоду Долгорукову, который, приняв его в богато убранном кабинете, называя Андреева своим главноуправляющим и рассказывая про свой винокуренный завод, удивил его, Аренсона, знанием винокуренного дела. При этом Андреев перед Долгоруковым, во время объяснений, стоял на вытяжку, руки по швам, и смотрел на князя униженно, так что нельзя было не убедиться в том, что Андреев несомненно был служащим у Долгорукова, который обращался с ним строго; он приказал Андрееву подать ему прошлогоднюю казенную акцизную книгу и в ней стал показывать Аренсону, в каких размерах производится винокурение на его заводе. Книга эта была, по-видимому, настоящая, с подписями акцизных чиновников, казенною печатью за 1866—1867 год, и на ярлыке ее было напечатано о принадлежности ее заводу князя Долгорукова. Кроме этого, Долгоруков показал Аренсону какое-то письмо, говоря, что в нем его управляющий просит поскорее прислать винокура. Во все это время Андреев весьма искусно представлялся услужливым и почтительным главноуправляющим князя. Убежденный в действительности на основании всего виденного и слышанного им, Аренсон условился с Долгоруковым о поступлении к нему на службу на предложенных тем условиях, а также и о внесении залога в 200 рублей, который потребовал от него Долгоруков. Залог этот внес компаньон Аренсона Фердинанд Андерсон. Затем Андреев написал на гербовой бумаге условие Долгорукова с Аренсоном и Андерсоном, но Долгоруков сказал, что он не согласен на некоторые пункты этого условия и велел Андрееву его переписать. Через несколько же дней Долгоруков объявил Аренсону и Андерсону, что нанимал их на винокуренный завод не от себя, а по поручению тетки, от которой он только что получил письмо о том, что ей винокуров уже не нужно, почему он и готов им возвратить залог и заплатить неустойку, но не прежде, как тетка пришлет ему деньги. Вынужденные согласиться на это, Андерсон и Аренсон получили от Долгорукова долговые расписки — первый на 310 рублей, а второй на 120 рублей, обе сроком по 11 ноября 1867 года, когда Долгоруков, по его словам, должен был получить от тетки деньги. В срок этот Долгоруков денег Аренсону и Андерсону не уплатил, стал видимо от них уклоняться; затем и он, и Андреев скрылись. Никакого винокуренного завода у Долгорукова не было, и вся сделка его с Андерсоном и Аренсоном оказалась обманом. Во время следствия Долгоруков показал, что в преступление это он, будучи в крайности и нуждаясь в деньгах для расплаты с кредиторами, был вовлечен Андреевым, который устроил и всю обстановку обмана. Андреев же, наоборот, показал, что, хотя он и находился при найме Долгоруковым винокуров и писал условия его с ними, но сам был введен в заблуждение Долгоруковым, верил в его состоятельность и действительность найма и никакой доли из залога, взятого им у винокуров, не получил.
ХЖивя в Москве, Долгоруков выдавал себя за весьма богатого человека, имеющего большие имения, а также за племянника московского генерал-губернатора. Из имеющихся в деле сведений видно, что приговором Московского окружного суда, состоявшимся 27 февраля 1870 года, князь Всеволод Алексеевич Долгоруков был признан присяжными заседателями виновным в мошенничестве, лишен всех особенных прав состояния и заключен в тюрьму на полтора месяца, и приговор этот был приведен в исполнение. Приписывая себе не принадлежащий ему титул, с помощью этих средств, а также при посредстве окружавших его лиц, а именно, Андреева, Крюгера и Кротонского, попеременно выдававших себя за главноуправляющих, Долгоруков заключал займы, выдавая векселя, по которым платить был не в состоянии, а также выманивал под видом покупки в кредит разное движимое имущество. При этом для уверения лиц, с которыми он вступал в такого рода сделки, в своей состоятельности он заказал и употреблял для переписки печатные бланки с означением на одних «Главная контора князя Всеволода Алексеевича Долгорукова», на других «Контора Всеволода Алексеевича Долгорукова», на третьих «Главный управляющий князя Всеволода Алексеевича Долгорукова». На этих бланках писали разные письма и записки как сам Долгоруков, так и вышепоименованные лица. На тех же бланках писались донесения Долгорукову от мнимой вотчинной его конторы. Бланки были заказаны и употребляемы им для целей, по его выражению, «спекулятивных»: нуждаясь в деньгах, он вынужден был прибегать разными способами к займам денег и вещей. В займах этих помогал ему между другими и Андреев, заведовавший его делами и потому называвший себя его управляющим. Никаких имений или какого-либо другого состояния Долгоруков не имел. Андреев, называясь главноуправляющим князя Долгорукова, особенно деятельно способствовал ему в его делах. При участии и помощи Андреева, как своего управляющего, Долгоруков летом 1867 года успел убедить в своем богатстве отставного поручика Николая Ардалионовича Попова, который и продал ему под векселя лошадей на 4 тысячи 500 рублей. Из числа этих лошадей пара была тотчас же продана Долгоруковым действительному статскому советнику Степанову, ныне умершему. Впоследствии же Попов узнал, что Долгоруков никакого состояния не имеет, племянником московского генерал-губернатора не состоит и скрывается от долгов, почему он векселя, выданные ему Долгоруковым, как ничего не стоящие, частью уничтожил, а два из них, у него сохранившихся, на сумму полторы тысячи рублей каждый представил к следствию. Около того же времени Долгоруков познакомился с дворянкой Анелею Мартыновною Яцевич (впоследствии женой титулярного советника Тоблера) и посредством тех же обманных средств и удостоверений убедил ее дать ему взаймы под векселя денег 3 тысячи рублей, после чего из дома Шиловского скрылся.
