О «вине» винительного падежа
ВВы никогда не задумывались, почему винительный падеж называется именно винительным, а не как-либо иначе? А над этим стоит подумать! Ведь достаточно сравнить значение слова вина и «амплуа» винительного падежа в парадигме склонения, чтобы сразу же увидеть, что к вине он никакого отношения не имеет.
Совсем иное – названия подавляющего большинства других падежей. Они абсолютно прозрачны по своему морфемному составу и очень «идут» называемым падежам, особенно если иметь в виду их конкретный падежный характер.
В самом деле, открывающий парад падежей именительный падеж – это падеж, который просто что-либо или кого-либо называет, именует, поэтому он и прозывается именительным. А вот последний падеж парадигмы – предложный – получил такое имя по своей несамостоятельности: слова в форме предложного падежа употребляются сейчас в русском языке только в сочетании с тем или иным предлогом (ср. на столе, в саду, о слове, при жизни и т. д.). Так он был, между прочим, окрещен М. В. Ломоносовым.
Такого же типа и «говорящие» названия дательного и творительного падежей (ср. брату, руке, братом, рукой и т. д.), соотносительные в своих значениях с глаголами дать (кому-или чему-либо) и творить «делать» (чем-либо).
Ясным и простым является также название звательного падежа, морфологически оформлявшего раньше обращения, т. е. слова «зовущие», обозначающие, называющие лица и предметы, к которым обращена речь (ср. отче, Боже, врачу в обороте врачу, исцелися сам и т. д.). Правда, ясность и простота этимологического состава перечисленных названий не мешает большей части из них иметь довольно сложную и запутанную биографию в нашей речи. Но это уже особая статья.
Ведь признак, положенный в их основу, мы и сейчас все же ощущаем четко и определенно. А вот связь термина винительный падеж и слова вина кажется если не отсутствующей вовсе, то по крайней мере странной и случайной. Действительно, разве есть что-нибудь общее между виной и винительным падежом? Уж не ошибка ли связала эти два слова? Такое предположение может не без оснований показаться сомнительным (ведь нет же этого в названиях других падежей!). И тем не менее подобное объяснение мы находим даже в таком солидном словаре, каким является «Этимологический словарь русского языка» М. Фасмера: «Винительный падеж – калька лат. casus accusativus, последнее из греч. aitiatikē (ptōsis), первоначально от aitiatos «вызванный, причиненный», т. е. «падеж, обозначающий результат действия». В русском языке отражен неверный перевод с латинского: «винительный, т. е. падеж обвинения».
Как видим, виной появления термина винительный падеж М. Фасмер считает ошибочный перевод латинского словосочетания accusativus casus.
Так ли это на самом деле?
Изучение истории грамматических терминов в русском литературном языке показывает, что оборот винительный падеж появился в нем иначе. Никакой ошибки не было, все было правильно и не так. Сочетание винительный падеж появляется впервые в грамматике Л. Зизания на базе более раннего оборота виновный падеж в результате аналогического подравнивания по модели на– тельный. У Л. Зизания эти два термина (виновный падеж и винительный падеж) употребляются еще рядом. Не является первичным и термин виновный падеж: он возник в результате замены слова падение словом падеж на основе оборота виновное падение. Последний встречается уже в статье «О осмих частех слова» (в переводе Иоанна, екзарха болгарского) и представляет собой непосредственную фразеологическую кальку греч. aitiatikē ptōsis. Да, но греческое выражение буквально означает «причинный падеж», ведь aitia – это «причина». Значит (могут сказать сомневающиеся), ошибка в переводе пусть не с латинского, а с греческого все же налицо? Нет, никакой вины Иоанна, екзарха болгарского, здесь нет.
Не надо только забывать старых, ныне уже устаревших значений слов.
А слово вина имело в старославянском и древнерусском языках, кроме современного значения, также и значение «причина», aitia, causa (ср., например, в послании митрополита Никифора Владимиру Мономаху: Врачеве первую вину недуга пытаютъ, т. е. «Врачи узнают основную причину болезни»). Так что никакой языковой ошибки в возникновении термина винительный падеж не существует. И виной (т. е. причиной, употребим это слово в старом, сейчас архаическом значении) рождения винительного падежа была не ошибка переводчика, а выбор им при переводе такого слова, которое свойственного ему прежде значения уже не имеет.
Большинство грамматических терминов русского языка так или иначе отражает соответствующие обозначения греческих грамматик древности. Указанные в заглавии названия в этом отношении исключения также не представляют.
Слово спряжение появляется для обозначения соответствующих изменений по лицам довольно поздно. Оно является неологизмом М. Смотрицкого (см. ниже) и родилось, несомненно, на базе более раннего термина супружество (того же корня), имевшего в XVII в. довольно длительную и прочную традицию употребления. Он, кстати, употребляется уже в статье «О осмих частех слова», в «Адельфотисе» и у Л. Зизания (см. заметку «Когда и как появились грамматические термины склонение и наклонение»). Чем объяснить эту замену? Скорее всего, она объясняется двумя причинами: 1) стремлением М. Смотрицкого устранить из сферы грамматической терминологии слово, имеющее очень употребительный бытовой омоним супружество «брак»; 2) стремлением однотипно назвать изменение по лицам глагола и изменение по падежам имени, а в связи с этим ориентацией на образцы в виде склонение и наклонение.
Ответ на вопрос о том, как, в частности, возникло слово склонение, содержится в заметке «Когда и как появились грамматические термины склонение и наклонение».
Первоначальное супружество «спряжение» – старославянизм, совершенно точно калькирующий греческий термин syzygia, исходно обозначавший, между прочим, словоизменение в целом (как спряжение, так и склонение). Так что объединение спряжения с падежами в заглавии не столь уж странное. В греческом языке этот термин возник на базе слова syzygia в значении «связь, соединение; парная упряжка; пара, брак».
Как видим, и там понятие спряжения сопрягалось с понятием соединения, связи, супружества.
Термин падеж впервые отмечается в «Адельфотисе» (конец XVI в.). Он сменил употреблявшееся до этого слово падение, появившееся в русском языке как старославянизм (падение – словообразовательная калька греч. ptōsis).
Книжный характер слова падеж определил его своеобразную огласовку с е, а не о под ударением. В омонимическом существительном устной бытовой речи падёж (ср. падёж скота) отклонения не наблюдается и произносится [ʼо].
О названиях конкретных падежей попутно уже говорилось в заметке «О «вине» винительного падежа». Несколько добавлений.
Название именительный падеж появляется у М. Смотрицкого. До этого исходный падеж именной парадигмы именовали то правым падением, то именовательным падением, то именовным падежом (греч. onomastikē ptōsis).
Тот же «родитель» и у родительного падежа. Этот термин также идет от М. Смотрицкого и сменил прежние терминологические сочетания родный падеж, родственное падение, родное падение (< греч. genikē ptōsis).
А вот название дательного падежа было знакомо грамотным людям и до М. Смотрицкого. Между прочим, именно оно (вместе с именем звательного падежа) послужило образцом, по аналогии с которым создавались остальные падежные «фамилии».
Фразеологическое сочетание дательный падеж появляется одновременно со словом падеж в «Адельфотисе». Оно сменило более старый термин дательное падение, который является дословным переводом соответствующего греческого грамматического термина dotikē ptōsis.
Творцом современного имени творительного падежа, как и винительного, был, вероятно, Л.Зизаний. Во всяком случае, первый раз этот термин мы видим в его книге «Грамматика словенска совершеннаго искусства осми частей слова и иных нуждных» (Вильно, 1596).
О предложном падеже говорилось уже в заметке о винительном. Его название – изобретение М. В. Ломоносова, до этого он носил имя, данное ему М. Смотрицким, – сказательный (говорить – сказать о чем-нибудь).
